Слова добро — зло, свет — покой, являясь ключевыми в философской концепции романа, значимо характеризуют когнитивный план языковой личности. Цитируемое многими авторами и по-разному интерпретируемое высказывание Воланда в диалоге с его оппонентом, Левием, вскрывает философско-этические основы образа персонажа: Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с неё исчезли тени? /.../ Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и всё живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом.? [350]. В речи Воланда ломается культурно-языковая традиция употребления слова добро, закреплённая в словарях, — «положительное начало в нравственности, противоп. зло» (ТСУ 1, 726). Данная традиция словоупотребления утверждает христианские представления о добре как нравственно-этической категории. В высказывании Воланда соотносятся попарно словесные образы добро — зло, (голый) свет — тени. Добро без зла подобно голому свету без тени. Такое образное сопоставление художественно воплощает идею дуализма, подчёркивая неразрывное единство, взаимосвязь и взаимообусловленность добра и зла в мире. В контексте речи Воланда слово добро приобретает ироническую окраску: дейктическое слово твое, характеризующее сферу собеседника Воланда — Левия, индуцирует отрицательную эмоциональную оценку (Вольф 1979, 286). Эта коннотация «впитывается» значением лексемы добро, определяя и ироническую окраску всего высказывания. Окраска поддерживается и употреблением краткого прилагательного добр в составе книжной этикетной формулы не будешь ли ты так добр, которая применяется здесь не в фатической функции, а контрастно — с целью выражения иронического отношения. Ирония по преимуществу направлена на Левия, на его неспособность диалектически мыслить.
Эстетическое преобразование в контексте претерпевает и слово свет, соотносимое с концептом добро в религиозно-этической системе ценностей. На основе необычной лексической связи с прилагательным голый («сплошной, беспримесный») и при сопряжении с другими словесными образами (ободрать, снеся всё живое) слово свет, реализуя основное номинативное значение «то, что делает видимым всё вокруг», приобретает новые смысловые оттенки: «безжизненный», «мертвенный», «беспощадный». Такое смысловое наполнение художественно отражает диалектику идеи дуализма: только при взаимосвязи тени и света, добра и зла возможно развитие и сама жизнь. (Ср. также эпиграф к роману и проецируемое на него высказывание Воланда о милосердии: как иногда совершенно неожиданно и коварно оно пролезает в самые узенькие щелки [274]).
В продолжении диалога Воланда с Левием, темой которого стала посмертная судьба Мастера, происходит дальнейшее осмысление семантики слова свет. Левий говорит по поручению и от имени Иешуа: Он прочитал сочинение Мастера /.../ и просит тебя, чтобы ты взял с собой Мастера и наградил его покоем. Неужели это трудно тебе сделать, дух зла? — /.../ А что же вы не берёте его к себе, в свет? — Он не заслужил света, он заслужил покой [350]. В контексте диалога развивается обобщённосимволический план слова свет, восходящий к религиозной эстетике: это и «воплощение высшего божественного начала, добра», и «рай — восхождение к свету», уготованный для праведных душ (Жак Ле Гофф 1992, 313—314). Последний мифологический аспект значения поддерживается формой управления в предложном падеже — не берёте в свет (ср. в рай). Символ свет как загробная обитель праведников сопоставлен в диалоге с другим символом, также воплощающим в романе идею иного мира, — покоем. Номинативное значение слова покой «спокойствие физическое и душевное, бездействие, отсутствие тревог, забот» (ТСУ 3, 497) в глагольных словосочетаниях наградил покоем, заслужил покой оттесняется на второй план, становясь базой развития ассоциативных смыслов, отражающих религиозно-философские представления о загробном мире.
Следует отметить, что в исследованиях, посвященных творчеству М. Булгакова, ключевой символический образ покой интерпретируется с разных позиций: с точки зрения христианской традиции, а также литературной традиции употребления символа. В русле христианской традиции трёхчастный загробный мир делится на свет, покой и тьму, покой занимает промежуточное положение (Утехин 1979, 223). Однако «свет и покой неразрывно связаны», и понятие покоя вне бога в христианстве немыслимо, о чём М. Булгаков, хорошо разбирающийся в христианстве, знал, сознательно разделяя «ведомства»: свет — Иешуа, покой — Воланду (Поздняева 2007, 119—120). Обращаясь к религиозно-философскому толкованию символа покой, исследователи ссылаются на трактат религиозного мыслителя о. Павла Флоренского «Столп и утверждение истины» (Зеркалов 1987, Поздняева 2007): с этим произведением Булгаков был знаком1. В истоках образа-символа покой слышатся созвучные идеи П. Флоренского, рассматривающего загробный мир как единый покой без ада и адских мук: «Это что-то вроде «рая», «покой», где каждая душа очищается самостоятельно в меру совести» (Зеркалов 1987, 28).
В научной литературе указывается и на связь с литературной традицией употребления словесного образа покой в поэзии А. Пушкина и М. Лермонтова: «состояние, близкое к счастью»; «состояние, к которому стремится бунтующая душа», «состояние, подобное смерти» (Гаспаров 1994; Сапрыгина 1996, 136—137).
Статья В.Д. Кулешовой содержит попытку проследить эстетическую реализацию «стилемы» покой в семантической системе пьесы «Дни Турбиных» и в романе «Мастер и Маргарита». В контексте романа исследователь рассматривает покой в составе противопоставления свет — тень — покой как «три ипостаси души»: покой включает «наслаждение жизнью и творчеством, душевную умиротворенность» (Кулешова 1973, 227—228).
Очевидно, что сфера покоя в романе подвластна Воланду, как это явствует из диалога с Левием, хотя посмертная судьба Мастера решается совместно — Воландом и Иешуа. Речевой образ покоя разворачивается и художественно детализируется в высказывании Воланда, обращённом к Мастеру в последней главе романа: О, трижды романтический Мастер, неужто вы не хотите днём гулять со своею подругой под вишнями, которые начинают зацветать, а вечером слушать музыку Шуберта? Неужели вам не будет приятно писать при свечах гусиным пером? Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть над ретортой в надежде выдумать нового гомункула? Туда, туда! Там ждёт уже вас дом и старый слуга, свечи уже горят, а скоро они потухнут, потому что вы немедленно встретите рассвет [371]. Развёрнутое обращение с риторическим восклицанием, синтаксический параллелизм повторяющихся вопросов, ответ с лексическим повтором, инверсия в последнем предложении сообщают высказыванию приподнято-риторический тон, который и определяет однородную экспрессивность зрительно-слуховых образов (зацветающие вишни, горящие свечи, музыка Шуберта, гусиное перо, реторта), художественно конкретизирующих образ покоя. Потусторонний мир покоя, покровительствуемый Воландом, открывает перед Мастером возможности духовной жизни, полноты творчества (Белобровцева 1997, 110): писать при свечах гусиным пером, вылепить нового гомункула. Очевидно, что в речевом образе покоя находит художественное решение мотив дома как высшей духовности, проявленной в творчестве и в любви. Развёрнутый контекст употребления словесного образа покой позволяет конкретизировать содержание слова покой, включающее компоненты: «вечность», «полнота жизни и творчества в инобытии».
Мотив покоя-дома художественно воплощается и в монологе Маргариты в финале романа. В образе покоя получает художественное завершение мотив смерти и связанная с ним идея жизни в потустороннем мире. Словесные образы свет, покой, обобщённо-символические значения которых характеризуют сферы потустороннего мира, дополняют картину мироздания Воланда.
Примечания
1. Известно, что М. Булгаков был увлечен личностью и творчеством математика, философа, богослова о. Павла Флоренского. Флоренский «оказал существенное влияние» на произведения Булгакова, «особенно заметное в романе «Мастер и Маргарита»». Некоторые черты П. Флоренского, возможно, отразились в облике Мастера (Соколов 1996, 474—479).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |