Речевое воплощение мотива как устойчивого смыслового элемента художественного текста связано с актуализацией определённого семантического поля, ядро которого составляют ключевые слова, непосредственно называющие поле; к ним примыкают различные лексико-семантические и тематические группы слов, фразеологизмы, значения которых соотносятся с семантикой поля.
С развитием образа Воланда тесно связан мотив смерти. Данный мотив проявляется на сюжетном уровне в поступках персонажа, в событиях, связанных с Воландом: предсказание гибели Берлиоза, убийство барона Майгеля, физическая смерть Мастера и Маргариты. Мотив смерти раскрывает когнитивный план языковой личности персонажа. Тема смерти вплетается в полемичный разговор на Патриарших об устройстве мира. На вопрос Воланда о том, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле [14], Бездомный отвечает: Сам человек и управляет [14]. Возражения Воланда строятся на прямом соотнесении гипотетической истории болезни и смерти человека с Иваном и Берлиозом. Употребление формы местоимения 2-го лица мн. ч. Вы в качестве предполагаемого субъекта действия, а глагольных предикатов — в форме настоящего воображаемого времени делает собеседников непосредственными действующими лицами развёртываемой трагедии, заставляя эмоционально переживать рассказанное Воландом: вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими и собой, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас... кхе... кхе... саркома лёгкого... — тут иностранец сладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме лёгкого доставила ему удовольствие, — да, саркома, — жмурясь, как кот, повторил он звучное слово, — и вот ваше управление закончилось! Ничья судьба, кроме своей собственной, вас более не интересует. Родные вам начинают лгать, вы, чуя неладное, бросаетесь к ученым врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и третье — совершенно бессмысленно, вы сами понимаете. И всё это кончается трагически [14—15].
Динамика монолога основана на обилии глагольных словоформ, на контрасте предикатов, содержащих значение начала и конца действия (начнете управлять — управление закончилось, начинают лгать — кончается трагически), на подчёркивании семантической интенсивности действия (бросаетесь) и внезапности, неожиданности болезни (вдруг), противопоставлении вы — другие. Динамика действия передаёт и напряжённое эмоциональное состояние субъекта гипотетической истории — крайнюю тревогу, взволнованность, отчаяние и беспомощность. Характер эмоциональной напряжённости и значение наречия трагически отражают оценочное восприятие смерти с точки зрения земного ограниченного сознания собеседников Воланда, для которых смерть, как неизбежный, скорбный финал жизни, абсолютна. Понимание смерти как прекращения существования человека в земном мире выражается изменениями в грамматической семантике: субъект вы, отождествленный с деятельной, думающей, чувствующей личностью, в сочетании с ментальными глагольными предикатами в форме активного залога (вы понимаете, не интересует вас) заменяется на форму указательного местоимения тот с предикатом оказывается лежащим, выражающим состояние, не зависящее от воли субъекта. Личность перестает существовать: тот, кто ещё недавно полагал, что чем-то управляет, оказывается вдруг лежащим в деревянном ящике [15].
Воланд иронизирует над представлениями человека о его мнимой власти над ходом событий в мире: в речи персонажа философское содержание глагола управлять «определять ход событий, обладать властью над всем сущим» сталкивается с обыденным, свойственным ограниченному сознанию смыслом «руководить деятельностью кого-, чего-н., распоряжаться». Рядоположенность глаголов руководить, распоряжаться, входить во вкус, необычность второго управляемого члена при глаголах руководить, распоряжаться — и другими и собой, как и введение темы саркомы, скрывают насмешку, выявляемую авторским комментированием в ремарках. При этом обнажается беспомощность человека перед таинственными высшими силами бытия (ср. суждение с оценочным предикатом совершенно бессмысленно, которое проецируется на отчаяние больного человека).
Следующая гипотетическая история о безоружности человека перед судьбой соотносится с конкретными жизненными планами Берлиоза: только что человек соберётся съездить в Кисловодск /.../ пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, так как неизвестно почему вдруг возьмёт поскользнётся и попадёт под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собою управил так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? — и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком [15]. Ироническое обыгрывание темы управления подхватывается, усиливается стилистическим контрастом однокоренных книжных и разговорных слов: начнете управлять — управление закончилось — сам собою управил — управился с ним кто-то (ср.: управлять «руководить, распоряжаться деятельностью кого-, чего-н.; направлять работу кого-н.» (ТСУ 4, 969), управить — старин. к управлять (ТСУ 4, 969), управиться (имеет помету разг.) в приведённой реплике воспринимается и в словарном значении «одолеть кого-, что-н., расправиться» (ТСУ 4, 968), и в окказиональном (в соответствии с семантикой однокоренных образований) «распоряжаться кем-л., чьей-л. судьбой»). Ироническая оценка выражена и описательным оборотом оказаться лежащим в деревянном ящике со значением «умереть», который перекликается со сниженным фразеологизмом сыграть в ящик «перестать жить, существовать», «умереть» (ФСРУ 463).
В диалоге с буфетчиком Соковым мотив смерти поддерживается глаголом переселиться, который ассоциативно соотносится с фразеологизмом переселиться в иной (другой) мир «умереть». В широком контексте реализуется номинативное значение глагола переселиться, но ассоциативно мерцает и общеязыковая семантика фразеологизма, которая поддерживается глаголом умирать и сочетанием приняв яд: какой смысл умирать в палате под стоны и хрипы безнадёжных больных. Не лучше ли устроить пир на эти двадцать семь тысяч и, приняв яд, переселиться под звуки струн, окруженным хмельными красавицами и лихими друзьями1 [203]. В языковой картине мира Воланда иной мир реален, он существует за порогом смерти. За праздничным образом ухода из земной жизни сквозит ирония по отношению к буфетчику и атеистическим воззрениям, укоренившимся в ограниченном сознании «реальных» земных персонажей.
В сцене знакомства с Маргаритой Воланд показывает ей волшебный глобус и привлекает внимание к фрагменту войны и гибели матери и ребёнка: Вот и всё, — улыбаясь, сказал Воланд, — он не успел нагрешить. Работа Абадонны безукоризненна [251]. Мотив смерти в речи Воланда усиливают мифологические ассоциации, связанные с именем собственным Абадонна. У М. Булгакова это демон-палач, генетически восходящий к Ветхозаветному Аваддону, «губителю» (древнеевр.), или «ангелу бездны», из Апокалипсиса (Зеркалов 1987, 28; Соколов 1996, 8).
Человечество нарушает законы мироустройства, и поэтому гибель невинного ребёнка неизбежна (очевидна перекличка с мотивами Достоевского). А смерть, персонифицированная в образе Абадонны, который подчинен воле Воланда, является принципом мироздания. Смерть обязательна, через неё должно пройти всё живое: она открывает иные миры и новые возможности эволюции — поэтому и работа Абадонны безукоризненна — совершенная, отражающая универсальность законов мироустройства.
В качестве универсального принципа мироздания категория смерти, по Воланду, является составляющей космологии. Это подтверждается и риторическим, по сути, монологом Воланда, обращённым к мёртвой голове Берлиоза, который он произносит после бала: Вы всегда были горячим проповедником той теории, что по отрезании головы жизнь в человеке прекращается, он превращается в золу и уходит в небытие. Мне приятно сообщить вам, в присутствии моих гостей, хотя они и служат доказательством совсем другой теории, о том, что ваша теория и солидна и остроумна. Впрочем, все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это! Вы уходите в небытие, а мне радостно будет из чаши, в которую вы превращаетесь, выпить за бытие! [265]. В контексте высказывания противопоставлены две концепции. По материалистической теории Берлиоза, жизнь понимается как существование человека на земле, определяемое физиологической деятельностью его организма, смерть — как прекращение жизни человека, предел существования человека в мире. В идеалистическом мировидении Воланда смерть имеет относительный характер, так как с ней не заканчивается жизнь; смерть означает прекращение лишь земного пути человека и предполагает переход, по вере человека, в иное бытие или в небытие, где небытие мыслится как прекращение существования души человека, лишенного веры в духовное начало, в жизнь души. Таким образом, лексическое значение слова бытие определяется как «существование человека в мире, обусловленное присутствием в нём духовного начала, души и веры в это начало». Семантика слова бытие включает смыслы: жизнь как земной путь человека, смерть как прекращение земного существования, инобытие как существование за гранью земной жизни для тех, кто наделен духовным началом. Эта часть мироздания раскрывается в финале романа — через судьбу и посмертие Мастера и Маргариты и тех, кто идет по лунной дороге.
Другой контекст высказывания Воланда (в диалоге с Левием) расширяет семантику слова бытие, включая в содержание лексемы также смыслы «природа», «все существующие формы жизни»: Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и всё живое /.../? [350].
Итак, развитие мотива смерти в речи Воланда связано с идеалистической концепцией бытия:
1) с раскрытием трёхчастной картины мироздания: земная жизнь — инобытие — небытие;
2) с утверждением высшей силы, предопределяющей жизнь, судьбу и смерть человека;
3) с утверждением инобытия, открывающего возможность эволюции души человека.
В формировании подобного образа мира непосредственно участвуют ключевые слова жизнь, бытие, небытие, смерть, умереть, управлять и однокоренные с глаголами образования. С идеей смерти и иного мира связано и обыгрывание фразеологических оборотов (сыграть в ящик, переселиться в иной / другой мир).
Ироническая окрашенность контекстов, реализующих мотив смерти, обусловлена, с одной стороны, скептическим отношением персонажа (Воланда) к материалистической теории, отрицающей инобытие, с другой — принятием неизбежности смерти как закона бытия и как границы между земным и неземным, инобытийным, существованием, открытым для жизни души и духа. Спокойное отношение к смерти проявляется в беседе с Мастером, когда Воланд, зная его скорую физическую смерть, ободряюще говорит: Ничего страшного уже не будет [284]. Концепция Воланда перекликается с мыслями Иешуа, которые записал верный ученик — Левий: Смерти нет... [319], и воплощает в художественной форме философские догадки, которые озаряли Михаила Булгакова незадолго до собственной смерти: «Мне мерещится иногда, что смерть — продолжение жизни. Мы только не можем себе представить, как это происходит. Но как-то происходит...» (Соколов 1997, 360).
Примечания
1. В другом издании, отражающем авторский вариант текста, данный контекст содержит фразеологизм переселиться в другой мир. См.: Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. Рига, 1986. С. 220.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |