Разные ипостаси Кота по-разному освещаются авторской модальностью: неоднозначность авторской оценочной позиции обусловлена тройственной структурой образа и проявляется в экспрессивно-стилистической окраске авторского повествования. Выражение авторской модальности опирается на контрастность образа Бегемота: Толстяк — это прежде всего нагловатый обыватель (чиновник или хулиган); Волшебный Кот — галантный придворный шут. Обе ипостаси образа резко контрастируют с модификацией Демон-паж.
Однако речевой образ Волшебного Кота тоже не однороден. В ряде фрагментов авторского повествования, изображающего Волшебного Кота, актуализируется семантический признак «дикая, неистовая ярость». Во время сеанса чёрной магии Бегемот по приказу Коровьева-Фагота отрывает голову надоевшему конферансье: Шерсть на чёрном коте встала дыбом, и он раздирающе мяукнул. Затем сжался в комок и, как пантера, махнул прямо на грудь Бенгальскому, а оттуда перескочил на голову. Урча, пухлыми лапами кот вцепился в жидкую шевелюру конферансье и, дико взвыв, в два поворота сорвал эту голову с полной шеи [123]. Образ дикого кота чрезвычайно динамичен: динамику передают глагольные лексемы, выражающие стремительность и интенсивность действий животного (сжался, махнул, вцепился, сорвал). Речевые средства функционально не маркированы, за исключением разговорного глагола махнул, но они обладают экспрессивностью. Контекст актуализирует коннотацию «интенсивность» действия или признака: (шерсть) встала дыбом, раздирающе (мяукнул), дико взвыв. Характер экспрессии поддерживается образом сравнения махнул, как пантера и является основой актуализации признака «дикая, неистовая ярость», развёрнутого в зрительный и слуховой образ. Данный признак, характеризуя внутреннюю первобытную натуру животного, указывает и на сверхъестественную природу Бегемота, его инфернальную, демоническую суть. Элементы прозаичности в описании (пухлые лапы, урча, полная шея, жидкая шевелюра) несколько принижают драматизм ситуации, одновременно высвечивая констатирующую авторскую позицию. Ср. другие контексты, актуализирующие семантический признак «дикая ярость»: в речевой ситуации с Лиходеевым: Брысь!! — вдруг рявкнул кот, вздыбив шерсть [83]; в ситуации с Поплавским: Ничего не соображая и ничего не видя, кроме двух искр, горящих в кошачьих глазах, Поплавский выхватил из кармана паспорт, как кинжал [194].
Вместе с тем авторское повествование, изображающее шутовское поведение Кота, окрашено юмором, в котором и выражается отношение автора: в сцене сеанса чёрной магии: Кот отмочил штуку почище [118]; Кот, прицелившись поаккуратнее, нахлобучил голову на шею [123]; Кот суетился, помогал и для пущей важности повесил себе на шею сантиметр [125]; в эпизоде шахматной партии: И кот от обиды так раздулся, что казалось, ещё секунда, и он лопнет [248]; Кот, отставив от глаз бинокль, тихонько подпихнул своего короля в спину. /.../ стал кроить какие-то рожи и подмигивать своему королю [249]. Комическое освещение образа проявляется в использовании разговорно-сниженной лексики и фразеологии, в смещении привычных лексических связей (нахлобучил голову на шею), что и определяет экспрессивно-стилистическую окраску контекстов.
Атмосфера игры создаётся, помимо использования разговорно-сниженных средств, вкраплением книжных слов и их столкновением со сниженной разговорной лексикой: в сцене посещения валютного магазина: Коровьев /.../ указал на Бегемота, немедленно скроившего плаксивую физиономию /.../ Бегемот, приложив грязный продранный рукав к глазу, воскликнул трагически [340]. Ср. также ряд книжных лексем и формул в приведённом ранее эпизоде: томно раскинулся в кровавой луже, истекая кровью, завёл угасающе глаза [333]. Очевидно, что в изображении Волшебного Кота доминируют добродушная насмешка, юмор, передающие авторское отношение к персонажу.
Образ Толстяка, с которым в большей степени связаны социально непривлекательные личины, примеряемые автором на Бегемота, сатирически заострен. Сниженные элементы повествования являются сигналом того, что автор включается в игру героя, при этом сниженность повествования выступает как средство создания образа Толстяка: в контексты вкрапляется функционально-сниженная лексика, отмеченная пейоративной эмоциональной оценочностью — грубостью, вульгарностью, фамильярностью. Вот характерное изображение Толстяка: в эпизоде посещения валютного магазина: порывался в магазин толстяк в рваной кепке, действительно, немного смахивающий рожей на кота; запальчиво встрял в разговор и котообразный толстяк, так и прущий в магазин [337]; Толстяк взял свой примус под мышку, овладел верхним мандарином в пирамиде и, тут же со шкурой сожравши его, принялся за второй [339]; обжора Бегемот [341]; после пожара в «Грибоедове»: рожа Бегемота была в саже, а кепка наполовину обгорела [351]. Комизм изображения поддерживается снижающими образ деталями внешнего облика, подчёркивающими неряшливость, неопрятность Бегемота-Толстяка: толстяк в рваной кепке [337], грязный продранный рукав [340], разорванный Бегемотов локоть [343].
Образ Демона-пажа даётся в последней главе романа на фоне лунной ночи — лейтмотивного символического образа романтизма. Этот фон развёртывается как картина мироздания, в её создание включаются изобразительные средства романтизма: олицетворение-персонификация ночи; метафоры, передающие контраст света и мрака; укрупнённые образы (леса, реки, ночь, луна, звёзды): Ночь начала закрывать чёрным платком леса и луга, ночь густела — ночь /.../ выбрасывала то там, то тут в загрустившем небе белые пятнышки звёзд, ночь зажигала печальные огонёчки (367). Ср. также: Печальные леса утонули в земном мраке, зачернели провалы — тусклые лезвия рек, луна заливала площадку зелено и ярко [369]. Контраст света и мрака рождает лирический тон, который поддерживается и другими средствами: стилистически значимыми оказываются субъективные эпитеты, передающие эмоциональное восприятие ночного пейзажа: печальные огонёчки, загрустившее небо, печальные леса.
Развёрнутый в авторском повествовании на фоне лунной ночи речевой образ Демона-пажа имеет свою экспрессивно-стилистическую доминанту, которая определяется лексико-стилистическими средствами, ориентированными на поэтику романтизма: Ночь оторвала и пушистый хвост у Бегемота, содрала с него шерсть и расшвыряла её клочья по болотам. Тот, кто был котом, потешавшим князя тьмы, теперь оказался худеньким юношей, демоном-пажом, лучшим шутом, какой существовал когда-либо в мире. Теперь притих он и летел беззвучно, подставив своё молодое лицо под свет, льющийся от луны [368]. Превращение Кота в демона-пажа преобразует стилистику описания, поэтизируя образ (худенький юноша, молодое лицо, под светом, льющимся от луны; оборот лучший шут, какой существовал когда-либо в мире).
Лирическая окраска речевого образа Демона-пажа резко контрастирует с добродушным юмором в отношении образа Волшебного Кота, с иронией, тяготеющей к сатире, в образе Толстяка. Характер эмоционального тона, выраженный в экспрессии речевых средств повествования, и определяет авторскую оценку ипостасей образа, при этом принцип стилистического контраста не нарушает единства и целостности образа персонажа.
Добродушный юмор автора, сопутствующий образу Кота, его дурачествам, буффонаде, отражает то радостное, гармоничное, наивное миросозерцание, которое связано с карнавальной игрой, балаганом. Иронический тон, окрашивающий образ Толстяка, так органично вписанного в среду московских обывателей, отражает авторское неприятие социально-типических характеров, которые проигрывает в своём речевом поведении Бегемот. Наконец поэтизация загадочного Демона-пажа в финале романа связана с оценкой мистической, ирреальной сути фантастического образа Бегемота. Поэтический ореол образа подчёркивает очарование, привлекательность тайны, признание автором существования в мире ирреальной силы.
* * *
Итак, ведущая роль слуги-шута определяет как содержание картины мира Бегемота, коррелирующей с картиной мира его повелителя — Воланда, так и макроинтенцию речи — игру, буффонаду, шутовство, с которой связаны и метаморфозы Кота, и его речевые маски. В высказываниях Кота реализуются важнейшие мотивы романа — милосердия, смерти, света и тьмы (добра и зла), проходящие и через речь Воланда. Буффонада, розыгрыши, сопровождающие эти мотивы, их профанация направлены на переоценку привычных ценностей обыденного человеческого сознания.
В социальных ролях-масках, разыгрываемых Котом в московских сценах, узнаются и чиновники разного ранга, и нагловатый обыватель, и циничный хулиган. В игровых перевоплощениях Кота отражается, как правило, этически низкий тип речевого поведения. Значимость типизированных речевых масок Бегемота заключается в сатирической заострённости отрицательных черт как общественного устройства, так и отдельной социальной личности.
Игра как макроинтенция речи Бегемота проявляется в обыгрывании различных стилей: канцелярского, публицистического, научного, фамильярно-разговорного, экспрессивных разновидностей стиля художественной литературы — вплоть до романтического стиля. Стилистическое разнообразие речевых средств и типов речевого взаимодействия подчинено пародированию социальных ролей, разыгрываемых Котом.
Изображение Бегемота (в смысловом единстве трёх его ипостасей: Волшебного Кота — Толстяка — Демона-пажа) в авторском повествовании построено прежде всего на стилистическом и экспрессивном контрасте речевых средств. Юмор автора в отношении мистификаций Кота высвечивает карнавальное мироощущение как грань авторской картины мира. Поэтизация Демона-пажа (с опорой на речевые средства романтической поэтики) отражает принятие автором иррационального начала в мироздании.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |