Макроинтенцией речевого поведения персонажа является преданное служение официально-государственной идеологии. Такой мотивационный стереотип и реализуется в речи Ивана. Идея поиска и разоблачения врага понимается как главный — общественный! — долг. Рвение в исполнении общественного долга у Ивана переходит в одержимость манией разоблачения. Показательны в этом отношении мысли Ивана, переданные в повествовании с несобственно-прямой речью персонажа: Иван /.../ размышлял о том, как всё это глупо и странно поучилось. Подумать только! Хотел предупредить всех об опасности, грозящей от неизвестного консультанта, собирался его изловить, а добился только того, что попал в какой-то таинственный кабинет затем, чтобы рассказывать всякую чушь про дядю Федю, пившего в Вологде запоем. Нестерпимо глупо! [87].
Появление Бездомного в сумасшедшем доме, конечно, мотивировано неадекватным поведением героя, которое последовало за пережитым потрясением на Патриарших. Но очевидно, что у данного сюжетного события существует и подтекст — интенция автора в гротескной форме показать уродливость системы, одержимой маниакальной идеей обличать и карать.
Идея преданного служения системе и разоблачения врага формирует и основную стратегию речевого поведения персонажа, которая характеризуется наступательностью, переходящей в агрессию, и определяет волюнтативный характер макроинтенции. Волюнтативная макроинтенция реализуется прежде всего в совокупности волеизъявлений, основу которых составляют требования; с ними сочетаются и другие речевые акты: категоричные суждения, угрозы, негативно-оценочные (обвинения, порицания, осуждения) и эмоционально-оценочные (оскорбления, брань) высказывания. С точки зрения проявления макроинтенции в речи Ивана проанализируем его речевое поведение на Патриарших, в «Грибоедове» и психиатрической клинике, учитывая последовательность событий, что даст возможность проследить изменения в соотношении речевых актов и в эмоциональном тоне высказываний.
В ходе дискуссии на Патриарших между Берлиозом и Воландом именно поэту (а не редактору!) принадлежит идея наказать Канта ссылкой в Соловки, а также идея задержания иностранного профессора. Стремлением «разъяснить» иностранца в соответствии со стереотипом служения вызвано побудительное высказывание, содержащее настойчивую просьбу к Берлиозу: Уж ты мне верь /.../ он дурачком прикидывается, чтобы выспросить кое-что. Ты слышишь, как он по-русски говорит, /.../ идём, задержим его, а то уйдёт... [18]. Просьба выражается императивом верь и поддерживается призывом, побуждением к совместному действию идём, задержим. Дальнейшие побудительные высказывания Бездомного становятся более категоричными и интерпретируются в контексте ситуации как требования. При отсутствии четкого формально-грамматического разграничения прямых просьб и требований критерием семантической интерпретации речевого действия выступает ситуативный контекст.
Иван на отклонения от нормативного, с точки зрения нового классового сознания, поведения реагирует агрессивно. На вопрос иностранного консультанта: А дьявола тоже нет? — Бездомный, растерявшись от всей этой муры, отвечает: Нету никакого дьявола! /.../ Вот наказание! Перестаньте вы психовать! [45]. Побудительное значение, подготовленное типично разговорным выражением досады, раздражения — вот наказание!, передано императивом перестаньте. При этом безапелляционность требования сопровождается категоричным суждением, содержащим абсолютное отрицание факта, Нету никакого дьявола! — что подчёркнуто отрицательным местоимением никакой. Грубоватый, раздражённый тон высказываний передаёт интонация восклицательных конструкций и семантика стилистически сниженных элементов речи нету, психовать, мура (оценочное слово Бездомного, вкрапленное в авторскую ремарку).
Потрясённый предсказанной смертью Берлиоза, Бездомный бросается к иностранному профессору с требованием: Сознавайтесь, кто вы такой? [49]. И далее: Не притворяйтесь! — грозно сказал Иван и почувствовал холод под ложечкой /.../ Вы — убийца и шпион! Документы! — яростно крикнул Иван [49—50]. На фоне требований сознавайтесь, не притворяйтесь безглагольная форма выражения побуждения Документы! в соединении с восклицательной интонацией звучит ещё более категорично, чем императивы. Волеизъявление сочетается с негативно-оценочным суждением-обвинением Вы — убийца и шпион! На экспрессивный характер высказываний также указывают восклицательные конструкции и лексика авторских ремарок: холод под ложечкой, грозно, яростно — непосредственно раскрывающих эмоциональное состояние персонажа.
Ожидая найти поддержку, Бездомный адресует регенту Коровьеву реплику-волеизъяление, которая опирается на суждение с модальным значением долженствования и поэтому интерпретируется как требование: Эй, гражданин, помогите задержать преступника! Вы обязаны это сделать! [50]. Модальное значение долженствования актуализируется семантикой предикативного прилагательного обязан и связано с объективированием идеи коллективного долга, закреплённой в сознании персонажа и обусловливающей все его действия и поступки. В ответной игровой реплике Коровьева зеркально отражается стереотип макроинтенции: Иностранный преступник? /.../ Этот? Ежели он преступник, то первым долгом следует кричать: «Караул!». А то он уйдёт. А ну, давайте вместе! Разом! [50]. Уклонение Коровьева от общественных обязанностей вызывает порицание, осуждение и угрозу в косвенной форме вопросов: А, так ты с ним заодно? — впадая в гнев, прокричал Иван, — Ты что же это, глумишься надо мной? Пусти! [50]. Косвенные осуждение и угроза сопровождаются императивным требованием пусти. Далее косвенная угроза завершается прямой: Ты нарочно под ногами путаешься? — зверея, закричал Иван. — Я тебя самого предам в руки милиции! [50]. В выражении крайнего раздражения, возмущения, вызванного недолжным поведением Коровьева, участвует вопросительная интонация, экспрессивная семантика разговорного фразеологизма путаться под ногами, а также семантика лексических средств автора, передающего переживаемую персонажем сильную эмоцию: впадая с гнев, прокричал, зверея, закричал. Речевое выражение прямой угрозы, которой заканчивается взрыв негодования: Я тебя самого предам в руки милиции! — построено на общественно-политическом штампе эпохи предать в руки милиции, отражающем идею общественной бдительности.
Неудачная погоня за консультантом привела Бездомного в «Грибоедов», где он надеялся заручиться поддержкой и где звучат его риторические обращения: Здорово, други!; Братья по литературе! [63]. Высказывания Ивана, в которых книжные элементы контрастируют с разговорными, преобладающими в его речи, производят комическое впечатление, отражая тем самым авторское оценочное отношение к поэту Бездомному.
Высказывания поэта в «Грибоедове» и в клинике Стравинского содержат сообщения о событиях на Патриарших, очевидцем и участником которых он был. Трижды Иван принимается рассказывать о происшествии: первый раз — очень сбивчиво, потом более внятно и подробно. И всегда эмоционально. Но главный мотивационный стереотип «разоблачить и изловить» по-прежнему определяет ведущую интенцию и соответственно иллокутивную функцию его высказываний — волеизъявлений, побуждений к действию, подчёркивающих активную общественную позицию Ивана.
Ср. речь в «Грибоедове»: Слушайте меня все! Он появился! Ловите же его немедленно, иначе он натворит неописуемых бед! [63]; Ну вот что, граждане: звоните сейчас же в милицию, чтобы выслали пять мотоциклетов с пулемётами, профессора ловить. Да не забудьте сказать, что с ним ещё двое: какой-то длинный, клетчатый ... пенсне треснуло ... и кот чёрный, жирный [64]. Призыв ко вниманию (слушайте), требования (ловите, звоните, не забудьте) выражаются императивами, категоричная настойчивость побуждений подчёркивается наречиями немедленно, сейчас. Ср. также «телефонный разговор» в клинике Стравинского: Милиция? /.../ распорядитесь сейчас же, чтобы выслали пять мотоциклетов с пулемётами для поимки иностранного консультанта [70]. Категоричная безапелляционность императива распорядитесь поддерживается наречием с частицей сейчас же.
Речевое поведение Ивана, обуреваемого идеей долга и невозможностью его незамедлительного выполнения, становится всё более агрессивным. Попытки посетителей «Грибоедова» успокоить его наталкиваются на грубую реакцию: Ты, — оскалившись, перебил Иван, — понимаешь ли, что надо поймать профессора? А ты лезешь ко мне со своими глупостями! Кретин! [64]. Оскорбительное обращение ты, подчёркнутое стилистическим контрастом противопоставления должного и недолжного поведения надо поймать — а ты лезешь с глупостями, и мотивированная этим противопоставлением грубая оценка Кретин! — таков стилистически сниженный речевой портрет Ивана в новой ситуации, неизменно сохраняющий свои доминантные черты. Они повторяются и в другой сцене.
Оказавшись в приёмной психиатрической клиники, поэт угрожает: /.../ я подам жалобу на всех вас. А на тебя в особенности, гнида! — отнесся он отдельно к Рюхину /.../ На то, что меня, здорового человека, схватили и силой приволокли в сумасшедший дом! — в гневе ответил Иван [67]. Нарастающая речевая агрессия проявляется в эмоционально-экспрессивных высказываниях, содержащих брань, оскорбления, которые, сопутствуя волеизъявлениям, угрозе, начинают преобладать в речи Бездомного. Ср. следующие контексты высказываний: обращённое к поэту Рюхину, который доставил его в клинику: Сволочь!.. Сволочь! [66]; в клинике доктору: Слава те господи! Нашёлся наконец один нормальный среди идиотов, из которых первый — балбес и бездарность Сашка! [68]; Да чёрт их возьми, олухов! Схватили, связали какими-то тряпками и поволокли в грузовике! [68]; Бандиты! [71]. Агрессия связана с речевым выражением сильных, «горячих» эмоций (гнева, злобы, ярости, крайнего раздражения). Экспрессивно-семантической основой выражения этих эмоций в речи Ивана являются бранные слова сволочь, идиоты, балбес, гнида, олухи, кретин, а также стилистически сниженная лексика лезешь с глупостями, поволокли, приволокли и междометные обороты, выражающие прежде всего возмущение, раздражение Ивана: Да чёрт их возьми, олухов! [68]; Подите вы все от меня к чертям, в самом деле! [67].
Экспрессия названных речевых средств окрашивает контексты и формирует эмоциональную доминанту высказываний Бездомного. Раздражение, злоба и гнев как доминанты эмоционального тона речи Ивана соответствуют волюнтативной макроинтенции, характеризуя речевое поведение персонажа и вместе с тем отражая его ценностные представления о мире.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |