В последнее время исследователи вновь стали обращать внимание на перевод как на одно из явлений межкультурной коммуникации. Некоторое разочарование в возможностях машинного перевода повлекло за собой и охлаждение интереса переводчиков и переводоведов к проблемам межъязыковых трансформаций. В очередной раз стало очевидным, что проблемы перевода не ограничиваются только сферой межъязыковой асимметрии, что нередко камнем преткновения в работе переводчика оказываются явления асимметрии межкультурной. Признавая важность культурологического подхода к переводу, исследователи подчеркивают, что взаимодействие культур при переводе предполагает стремление предоставить в распоряжение читателей перевода факты и идеи, свойственные чужой культуре, с целью расширить их кругозор, дать им возможность понять, что у других народов могут быть иные обычаи, что надо знать и уважать другие культуры [Комиссаров, 1991, с. 126—131].
Разумеется, в истории перевода были и противоположные взгляды на перевод. «Склонение на наши нравы», исправление непонятного, устранение из текста оригинала всего чужого неоднократно провозглашались переводчиками и критиками в качестве принципов правильного, хорошего, перевода. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить перевод «Гамлета», выполненный в 18 веке Сумароковым, «Ленору» Бюргера в переводах Жуковского и Катенина в 19 веке, принципы «динамической эквивалентности» Ю. Найды в 20 веке и многие другие ставшие уже хрестоматийными примеры.
Однако не следует думать, что «склонение на наши нравы», адаптация явлений чужой культуры, то есть их представление в переводе посредством штампов воспринимающей культуры, в настоящее время полностью себя исчерпало. Но раньше оно провозглашалось как принцип и осуществлялось сознательно. Переводчики стремились соответствовать нормам литературно-художественного творчества, принятым в тот период, и вкусами публики. Либо они пытались добиться того, чтобы текст перевода вызывал у читателей ту же реакцию, тот же эффект, что и текст оригинала. Сегодня «культурная адаптация перевода», как можно было бы определить это явление, возникает скорее в результате неосознанных действий переводчиков, причем даже в тех случаях, когда тот стремится показать своеобразие и самобытность иной культуры. Переводчик, расшифровывая сообщение, заключенное в исходном тексте, руководствуется своими представлениями о чужой культуре. Картины иной культуры, написанные его воображением на основании сигналов, полученных от исходного текста, нередко, к сожалению, оказываются обусловленными воздействием стереотипов собственной культуры.
Иначе говоря, провозглашение перевода как основного связующего звена, посредника, межкультурного взаимодействия, как источника знаний о чужой культуре само по себе не исключает возможности искаженного представления в переводе явлений чужой культуры, ее нивелирования или адаптации к стереотипам культуры читателей перевода.
Причиной переводческих неудач и является межкультурная асимметрия. Поиск путей преодоления асимметрии в том, чтобы действительно расширить кругозор читателей и дать им представление о явлениях иной культуры без какой бы то ни было адаптации, без ее «склонения на наши нравы», и составляет основную цель культурологического подхода в исследовании переводческой деятельности.
Различия отмечаются и в отражении одной из основных сфер повседневной жизни человека, а именно, в сфере еды. Так, во Франции суп (la soupe) традиционно относится к вечернему блюду. Кусочек хлеба, смоченный в бульоне, который первоначально и обозначался словом «la soupe» (tremper la soupe) ели поздно вечером. А знаменитый французский луковый суп ели после театральных спектаклей или других увеселений уже глубокой ночью. Кроме того, суп является довольно редким блюдом в рационе французов, за исключением некоторых регионов.
Согласно русской традиции, суп едят днем. В России суп — это одно из основных блюд за обедом, его едят регулярно. Разумеется, эти различия не абсолютны. Во Франции луковый суп значится в меню ресторанов и кафе и в дневное время. В то же время многие из наших соотечественников не прочь съесть суп и в вечернее время, придя с работы. Однако данные расхождения от этого не лишаются своей значимости. Они предстают как стереотипы, как некие культурные поведенческие нормы, отклонения от которых носят индивидуальный характер и лишь подтверждают наличие этих норм. Знание культурных стереотипов совершенно необходимо переводчику для того, чтобы насколько возможно точно понять смысл конкретного речевого сообщения. Если автор текста N, написанного по-русски и повествующего о русской действительности, рассказывает о персонаже X, который, приходя вечером с работы, любил есть суп, то, скорее всего, он будет иметь в виду некую особенность характера персонажа или условий его жизни. Иначе говоря, данная характеристика окажется значимой для реализации авторского замысла. У французского читателя, получившего эту информацию в «чистом» виде, осознание значимости этой характеристики может и не возникнуть. Или, в силу иных культурных стереотипов, может возникнуть совсем иное представление о ситуации. Скорее всего, он попытается соотнести эту ситуацией с ситуацией во Франции 18 века и ранее, когда суп подавали в 17 часов.
К сожалению, переводческие ошибки, обусловленные незнанием культурных стереотипов и невнимательным отношением к различиям в членении действительности, возникают довольно часто. Так, в русском переводе романа М. Турнье «Лесной царь», во фрагменте, где речь идет о мальчике в возрасте одиннадцати лет, читаем: «Пельсенер был новичком в колледже...». Форма слова, выбранная переводчиком для обозначения учебного заведения, настораживает. Мы знаем, что словом «колледж» (с обязательным ударением на первый слог), заимствованным из английского (college), в русском языке обозначаются высшие или средние учебные заведения в Англии, США и некоторых других странах.
В настоящее время английское слово «college» закрепилось главным образом за высшими учебными заведениями. Обратившись к оригиналу, мы обнаруживаем во французском тексте слово «collège», которое обозначает обычную городскую среднюю школу во Франции. Словарь, к которому не пожелал обратиться переводчик, в качестве русского эквивалента французского слова дает форму «коллеж» с ударением на последнем слоге [Гак, Ганшина, 1993, с. 213] на том основании, что в русском языке имеются две аналогичные, но не идентичные, формы для обозначения учебных заведений в образовательных системах двух чужих для нас культур [см.: СРЯ, 1993, т. 2, с. 213]. Переводчик не обратил внимания на эту особенность словаря современного русского языка и невольно нивелировал различия, имеющиеся в системах образования, например, Франции и Англии. Русский читатель, понимающий из контекста, что речь идет о городской средней школе, имеет достаточно оснований для ложного культурологического вывода, будто французские коллежи и английские колледжи суть одно и тоже. Он вполне может экстраполировать свои представления о системе образования в одной стране на систему образования в другой.
Подобные культурологические переносы опасны, так как затушевывают различия между культурами и в конечном итоге способны помешать успеху межкультурной коммуникации.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |