3.4. Булгаков и Салтыков-Щедрин

Специальных исследований по теме «Булгаков и Салтыков-Щедрин» пока нет. Дело ограничивается только отдельными сопоставлениями гротескных образов двух писателей и замечаниями самого общего характера.

Б. Соколов в небольшой статье «Салтыков-Щедрин» («Булгаковская энциклопедия») утверждает, что сходство Булгакова с великим русским сатириком было на уровне «сатирических приемов, а не образов». «Если у Салтыкова-Щедрина, — говорит Б. Соколов, — зло персонифицировано в ряде колоритных, из жизни взятых героев, то у Булгакова в сатирических повестях оно чаще всего обезличено, предстает в виде бездушной государственной машины, противостоящей страдающим от нее интеллигентам и служащим...» [17, с. 415]. Вывод Б. Соколова противоречит его же исследованиям, потому что бездушная государственная машина» в сатирических повестях Булгакова персонифицирована в образах Кальсонера, «синего блондина», «страшного» Дыркина («Дьяволиада»), Рокка, Бронского («Роковые яйца»), Шарикова, Швондера («Собачье сердце»). Сходство «сатирических приемов» двух писателей действительно имеет место, и на нем мы еще остановимся. В заключение статьи Б. Соколов говорит о том, что «влияние Салтыкова-Щедрина на булгаковское творчество оказалось не столь значительным, как могло бы быть, принимая во внимание любовь Булгакова к щедринским произведениям», и объясняет это обстоятельство невозможностью «жанра политической сатиры в СССР» [17, с. 415]. С этим утверждением трудно полностью согласиться.

Как известно, о связи своей сатиры с творческим наследием Салтыкова-Щедрина Булгаков говорил неоднократно. Характеризуя свою художественную манеру в письме правительству СССР (1930 г.), Булгаков выделял в ней как «самое главное» одну особенность, общую у него с великим русским сатириком, — «изображение страшных черт... народа». Общим было и эмоциональное отношение к изображаемому. Страшные черты народа, как говорит писатель, «задолго до революции вызывали глубочайшее страдание моего учителя М.Е. Салтыкова-Щедрина» (V, с. 446). В анкете об отношении современных писателей к Салтыкову-Щедрину (1933 г.) Булгаков писал: «Полагаю, что степень моего знакомства с творчеством Салтыкова-Щедрина довольно высока, а роль его в формировании моего мировоззрения — значительна... Считаю его перворазрядным художником... Что же касается литературного влияния Щедрина на меня, то мне кажется, что это влияние было весьма значительно» [42, с. 507, 508]. «...влияние было весьма значительно», — отметил Булгаков, и он знал, о чем говорил.

Влияние Салтыкова-Щедрина на сатиру Булгакова проявляется многосторонне и на разных уровнях. Исследователи пока лишь выявили отражение в гротескных образах Булгакова элементов сатирической образности Салтыкова-Щедрина: секретарь, вылезший из ящика стола, чиновник, повторяющий, как автомат, правила для посетителей канцелярии (повесть «Дьяволиада»), пустой костюм, успешно выполняющий работу Прохора Петровича, председателя Зрелищной комиссии («Мастер и Маргарита»). Можно добавить к ним и «страшного Дыркина», который при появлении посетителя вскакивал как пружина и рявкал: «М-молчатъ!» из той же «Дьяволиады», чудовищного, двигающегося, как машина, журналиста, у которого «левая нога щелкала и громыхала» (повесть «Роковые яйца»). Суть, однако, не столько в отдельных соответствиях, а в том, что лежит глубже и определяет общность исходных позиций обоих сатириков, направленность обличений, творческих принципов и манер, поэтики, хотя по складу дарования и творческому темпераменту оба писателя различались весьма существенно. Во многом не совпадали идеалы писателей. С позиции социалистического (утопического) учения и революционно-демократических убеждений вел свои обличения Салтыков-Щедрин, не отказываясь в то же время видеть в едком смехе и средство морального исправления людей. У Булгакова, напротив, все определяет «глубокий скептицизм в отношении революционного процесса», неверие в благотворность социалистической доктрины. Его сатира основана на общечеловеческих нравственных ценностях, ей, естественно, поэтому присущи морализаторские тенденции.

Для сатирических повестей Булгакова, как считает сам писатель и говорит в этом же письме правительству, характерны «черные и мистические краски», «яд, которым пропитан... язык» этих произведений. Однако в романах и пьесах сатирические обличения Булгакова переплетаются с лирическими интонациями, шутливостью, простодушным юмором. Салтыков-Щедрин в своих сатирических нападках язвителен, зол, саркастичен и суров. Д. Николаев совершенно справедливо отмечает: «Беспощадная сила насмешки Щедрина нередко достигала своей крайней степени и превращалась в язвительный сарказм. В этих случаях к смеху примешивались горечь, злость, яд... ирония и остроумие писателя отличаются необычайной степенью интенсивности, жесткости, они органически переплетаются с гневом и негодованием и образуют в результате повествовательную манеру, которую можно назвать «саркастической» [43, с. 273, 393].

Булгакову, как и Салтыкову-Щедрину, свойственно понимание огромной роли сатиры в общественной жизни страны, пафос его социально-философских обличений направлен против ненормальных условий, в которые поставлено человеческое существование в советском государстве.

Булгаков впрямую связывал такое свойство своей сатиры, как «изображение бесчисленных уродств нашего быта» (письмо правительству 1930 г.) с сатирической традицией, идущей от Салтыкова-Щедрина. Уже в его рассказах и фельетонах появляются образы беспринципных дельцов, новоявленных миллионеров, ловких предпринимателей, процветающих только благодаря казнокрадству, взяточничеству, протекционизму. Булгаков показывал также обстановку московских коммунальных квартир с их дрязгами, сплетнями, хамскими выходками жильцов, пьянками и драками. Дикость, бескультурье, грубость нравов отмечал он и в провинции. Значительное место занимают подобные картины в его повестях и пьесах.

Умением уловить «политику в быте» (М. Горький), присущим Салтыкову-Щедрину, отличался и Булгаков. Исследователь творчества Салтыкова-Щедрина А. Бушмин правильно говорит о том, что внимание великого сатирика сосредоточено «не на каких-либо трагических ситуациях, а на трагизме обыденной жизни» [44, с. 336]. Еще Гоголь изображал комизм и трагизм «мелочей жизни», которые он считал проявлением «пошлости пошлого человека», т. е. чисто нравственной категорией. Салтыков-Щедрин, как полагает А. Бушмин, «шел дальше своего предшественника». «Не только как художник, — пишет А. Бушмин, — но и как мыслитель Щедрин углублялся в трактовке их до первоисточника — общего «порядка вещей». Нравственно-бытовая сфера служила ему лишь начальной ступенью для широких социально-политических обобщений, целью которых было вынесение приговора деспотизму» [45, с. 313]. Булгаков, подобно Салтыкову-Щедрину, видел первоисточник комизма и трагизма «мелочей жизни» в тупой и бездушной системе власти. Утверждающийся социалистический уклад он называет «эпохой свинства», когда от «хамов нет спасения» (запись в дневнике от 26 декабря 1924 года [46, с. 36]. Однако Булгаков не снимает ответственности и с человека, который не пытается противостоять всеобщему нравственному перерождению и одичанию (моменты экзистенциализма, более рельефно проявившиеся в романе «Мастер и Маргарита»).

Булгакова очень беспокоило проявление «страшных черт народа» в общественной жизни и в быту. По убеждению писателя, убожество, пассивность и покорность, сочетающиеся со взрывами анархического своеволия, невежество, предрассудки остались у народа и после революции. Только теперь к ним примешиваются поверхностно воспринятые некоторые социалистические идеи и лозунги, что придает им особо уродливый вид. Ярко выступает такого рода симбиоз в образах булгаковских квартхозов, домоуправов, чиновников среднего ранга, членов различных профсоюзных комитетов и правлений клубов. Есть в фельетонах Булгакова персонажи, которые напоминают «ретивых начальников» Салтыкова-Щедрина и действуют в новых советских условиях столь же нахраписто и пренебрежительно по отношению к народу, рабочей массе, как и щедринские персонажи (фельетоны «Сотрудник с массой, или свинство по профессиональной линии», «Смычкой по черепу», «Двуликий чемс», «Чемпион мира», «Охотники за черепами»).

В произведениях Булгакова довольно много резко отрицательных образов журналистов, писателей, деятелей культуры. И в этом тоже прослеживается связь с Салтыковым-Щедриным, который улавливал политику и в эстетике, раскрывал социально-политический смысл различных теорий и течений в области литературы. Опыт Салтыкова-Щедрина помогал Булгакову разоблачить и высмеять тех служителей искусства, которые с готовностью подчинялись партийным указаниям, стремились всячески доказать верность господствующей большевистской идеологии, ревностно участвовали во всех пропагандистских мероприятиях и кампаниях, организуемых сверху.

Булгаков усваивал и некоторые принципы типизации, разработанные Салтыковым-Щедриным, что сказывается при изображении персонажей, в которых наиболее ярко проступали основные негативные свойства целых социальных групп. Сделать эти образы выразительными, запоминающимися помогло обращение к гиперболе, гротеску, фантастике. Психологическую разработку такого рода характеров Булгаков использовал для показа их примитивизма, умственного убожества, невежества, агрессивности, чисто животных потребностей (Рокк, Швондер, Шариков, литераторы из романа «Мастер и Маргарита»). Надо сказать, однако, что гипербола и гротеск занимали в художественном мире Булгакова значительно более скромное место, нежели в произведениях Салтыкова-Щедрина.

У Салтыкова-Щедрина в сатирической обрисовке образов весьма заметную роль играют имена и фамилии персонажей, подбираемые с расчетом на разоблачение и осмеяние. В сатирических произведениях Булгакова этот прием также нашел широкое применение. Персонажи фельетонов, повестей, пьес и романов часто наделены именами, исполненными злой насмешки, порой вызывающими у читателя недоумение, некоторую оторопь своей экстравагантностью (Кальсонер, Персимфанс, Гитис, Соцвосский, Алонзо, Птаха-Поросюк, Шрамс).

«Щедрин создал целую энциклопедию сатирических собственных и нарицательных обозначений не только для типов, олицетворяющих правящие классы и партии самодержавной России, — отмечает А. Бушмин, — но и для органов печати, учреждений и всех других институтов полицейского, буржуазно-помещичьего государства» [47, с. 52]. Свою причастность и к этой традиции великого сатирика неоднократно доказывал Булгаков, проявивший меткость и изобретательность, остроту и ядовитость в разработке насмешливых наименований различных советских учреждений и организаций (Главцентрбазспимат, Цупвоз, Цустран, Доброкур).

В рассказах и фельетонах Булгакова 20-х годов можно встретить литературных героев, созданных его предшественниками. Этот художественный прием также восходит к Салтыкову-Щедрину, который придавал ему большое значение. Великий сатирик обращался к литературным образам Грибоедова, Гоголя, Тургенева «в качестве веских жизненных аргументов» [47, с. 58]. Хорошо знакомые читателю типы классической литературы освобождали Салтыкова-Щедрина от необходимости подробных мотивировок и в то же время придавали произведению большую историческую емкость. Сатирическая картина действительности получала подтекст. Булгаков также «пересаживал» в свои фельетоны и «оживлял» персонажей Гоголя, Достоевского. В рассказе «Похождения Чичикова» Булгаков заставляет действовать персонажей Гоголя (Чичикова, Ноздрева, Коробочку) в новых исторических условиях и «осовременивает» их в полном соответствии с их первоначальными свойствами. Благодаря этому Булгакову удается добиться лаконизма изображения и показать факты советской действительности с неожиданной стороны.

Тонким и умелым пародистом проявил себя Салтыков-Щедрин в своем творчестве. Пародирование стилистическое, речевое стало у него эффективной формой дискредитации враждебных ему идей. В целях сатирического осмеяния Салтыков-Щедрин нередко пародировал разного рода законы, инструкции и предписания, наглядно демонстрируя их нелепость, вздорность, идиотизм. В начале 20-х годов, когда даже вожди большевиков признавали засилье бюрократизма, советские сатирики обратились к пародированию служебных бумаг и канцелярского стиля, вдохнув новую жизнь в традицию Салтыкова-Щедрина. Булгаков и здесь показал себя виртуозом. Некоторые его фельетоны представляют собой подбор пародийно стилизованных официальных писем, указаний, распоряжений («Как разбился Бузыгин», «Повесили его или нет?», «Музыкально-вокальная катастрофа»). Искусно спародированные документы включаются в структуру булгаковских повестей, пьес, романов.

Выдающимся художественным явлением стал и язык сатиры Салтыкова-Щедрина. А. Ефимов, посвятивший языку Щедрина большое исследование, следующим образом характеризует работу сатирика над словом: «Он демонстрировал тонкие и остроумные наблюдения над стилистической ролью слов и выражений, своевременно констатировал различные сдвиги в семантике, объяснял причины и обстоятельства изменений состава словаря, уточнял смысл примелькавшихся или «туманных» слов, обращал внимание на слова «забытые» или «выцветшие», обнаруживал и подчеркивал их образно-сатирические качества, подвергал критическому просмотру и давал свое толкование политически острой терминологии, формулировал свои требования к слову» [48, с. 37]. Булгаков шел за своим учителем и в обработке слова: перефразировании и пародировании административно-чиновничьей терминологии и канцеляризмов, штампов бюрократической речи, модернизации фразеологических сочетаний, подновлении пословиц, образовании семантически и стилистически новых, сатирически острых речевых единиц, сочетании слов, относящихся к различным смысловым полям, создании парадоксальных афористических изречений, насмешливой стилизации.

Булгаков с полным основанием говорил о том, что влияние на него Салтыкова-Щедрина было «весьма значительно».