Творчество Булгакова многими аспектами связано с Ф.М. Достоевским. Исследователи отмечают общность философских и нравственных позиций, исторических взглядов, чисто художественных решений и приемов. М. Чудакова в докладе «Булгаков и Достоевский» (Ленинград, 1974 г.) «главной областью взаимодействия с творчеством Достоевского» считает роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита», в котором она выделяет целый ряд аспектов, непосредственно связанных с романами «Бесы» и «Братья Карамазовы» (темы, идеи, персонажи, композиционный план, приемы повествования и диалога) [24, с. 237]. В романе «Белая гвардия», как справедливо утверждает исследовательница, Булгаков в какой-то мере оспаривает идею Достоевского о народе-богоносце. Позже об этом писали, анализируя «Белую гвардию», литературоведы В. Лакшин, М. Золотусский, П. Палиевский, А. Шиндель.
Зарубежные исследователи также выявляют традиции Достоевского в творчестве Булгакова. Кшеминьский (Польша) выдвигает даже такой необычный термин, как «булгаковская достоевщина» [23, с. 131] для обозначения роли инфернальных сил в романе «Мастер и Маргарита». Б. Шаррот (Польша) видит принципиальное отличие полифонизма «Братьев Карамазовых» и «Мастера и Маргариты» в том, что роман Достоевского психологический, а роман Булгакова — роман поступка, действия [23, с. 132].
М. Йованович (Югославия) вообще считает роман «Мастер и Маргарита» пародией на роман «Братья Карамазовы» [23, с. 149]. М. Гур (Франция) пишет о связи произведения Булгакова «Мастер и Маргарита» с Достоевским через карнавальную традицию в бахтинском понимании [23, С. 215].
Влияние Достоевского на сатиру Булгакова отмечается литературоведами пока еще слабо и порой слишком прямолинейно. Так, Р. Клейман в статье «Мениппейные традиции и реминисценции Достоевского в повести М. Булгакова «Собачье сердце» впрямую сопоставляет сатирическую повесть Булгакова с произведениями Достоевского на основе признаков жанра мениппеи [40, с. 224]. Главного персонажа повести Булгакова Шарикова Р. Клейман считает чуть ли не полностью списанным с образа Смердякова из «Братьев Карамазовых», с чем трудно согласиться. Никак не подтверждает Р. Клейман и свое утверждение об амбивалентной природе булгаковского смеха [40, с. 226]. Р. Клейман верно говорит, что в развитии жанра карнавализированной литературы Булгаков опирается на художественный опыт Достоевского, но это только одна грань многоаспектной проблемы, ибо в своей сатире Булгаков творчески осваивал и другие стороны творческого наследия Достоевского.
Близость Булгакова к Достоевскому обусловлена карнавальным мироощущением, свойственным обоим писателям, их склонностью к комическому, к сатире. Оба писателя исключительно остро воспринимали противоречия действительности и отражали их в своих произведениях. Оба писателя следовали традициям Гоголя, разумеется, каждый по-своему. По сравнению с Гоголем Достоевский ощущал себя художником иного склада. Комические персонажи и комедийные ситуации обычно составляют у Достоевского второй или еще более дальний план его произведений. У Булгакова, как и у Гоголя, комическое, сатира нередко определяют пафос художественного целого. Смешное у Достоевского зачастую предстает в приглушенном, редуцированном виде. У Булгакова, напротив, смех раскован, звучит по-площадному громко.
Достоевский страстно осуждал бесчеловечность социального уклада капитализирующейся России. Булгаков обличал и высмеивал уродства тоталитарной системы СССР 20—30-х годов. Достоевский яростно протестовал против намерения революционеров его эпохи построить жизнь людей согласно рациональным теориям, зло и ядовито показывал нелепость абстрактных научных истин («Записки из подполья», «Бесы»). Булгаков изображал, как претворяется в жизнь марксистская теория, как уничтожаются природные и нравственные основы бытия во имя глобальных целей пересоздания индивида, его совершенствования, его рассчитанного и вычисленного счастья, что на деле приводило к превращению человеческой личности в стандартизированный винтик огромного государственного механизма. Булгаков хлестко, с издевкой высмеивал такого рода, социальные эксперименты и рационалистические теории о путях достижения всеобщего счастья и благополучия человечества («Собачье сердце», «Блаженство», «Мастер и Маргарита»).
Исследовательница творчества Достоевского В. Кашина пишет: «Есть черта, которую неизменно осмеивал Достоевский, ослепляющая, провоцирующая комические положения, — уверенность человека в своем превосходстве над другими людьми. И не по сословному или имущественному положению (это слишком серьезно), а по нравственному, интеллектуальному достоинству» [41, с. 218]. Как иллюстрация приводится образ Кармазинова из романа «Бесы». Булгаков, продолжая традиции Достоевского, делает, например, изображаемых им исторических лиц самого высокого ранга предметом сатирического изображения, разоблачает их мнимое величие, высмеивает их вроде бы исключительные личные качества. Таковы Главнокомандующий («Бег»), Иван Грозный («Иван Васильевич»), Людовик XIV («Кабала святош»), Николай Первый («Александр Пушкин»).
Как и Достоевский, Булгаков клеймил человеческое лицемерие, притворство, неискренность, двуличность, которые в условиях тоталитарного государства поощрялись господствующим режимом (образы литераторов Пончика-Непобеды, Ликоспастова, Рюхина).
Булгаков в духе Достоевского использовал сочетание трагических и комических ситуаций для создания ошеломляющих контрастов и сюжетно важных «скандалов», применял прием оглупления мыслей и действий определенной социальной группы, когда через комический характер достигал сатирического снижения постулатов идеологии большевизма, практических шагов правящей коммунистической партии (образы Рокка, Швондера, Шарикова, Дарагана, Адама, Бунши).
В создании художественного языка своей сатиры Булгаков также опирался на традиции Достоевского, для произведений которого характерны напряженно-контрастные сочетания библейской риторики и нарочито-вульгарной небрежности речи.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |