Писательский путь Булгакова начинался в 20-е годы, годы расцвета русской сатиры, интенсивного развития комических жанров, творческого взлета писателей-сатириков разных стилевых линий и манер. Издавалось несколько десятков сатирических журналов, выходило множество сборников сатирических и юмористических рассказов, фельетонов. Многочисленные периодические издания публиковали на своих страницах сатирические произведения В. Маяковского, Д. Бедного, В. Лебедева-Кумача, А. Зорича, П. Романова, Е. Зозули, В. Шишкова, М. Кольцова, В. Катаева, Ю. Олеши, И. Ильфа и Е. Петрова, А. Толстого, Л. Леонова, М. Булгакова, А. Платонова. Успехом у зрителей пользовались сатирические комедии Н. Эрдмана, М. Булгакова, В. Маяковского, Л. Леонова, Б. Ромашова, Ю. Олеши, А. Файко.
Бурный и противоречивый литературный процесс 20-х годов еще не получил необходимого объективного и правдивого освещения. Происходит коренной пересмотр прежней официальной концепции истории русский литературы советского периода с ее идеей о всеохватывающем методе социалистического реализма, в рамках которого якобы развивалось художественное творчество всех писателей. Многое делается для выявления подлинной картины развития сатиры. Анализ доступного ныне историко-литературного материала показывает, что в пооктябрьской сатире уже в начале 20-х годов обозначились два основных направления, которые во многом идейно и эстетически противостояли друг другу. Революционная сатира, создаваемая В. Маяковским, Д. Бедным, пролетарскими поэтами и сразу выступившая в поддержку большевистской власти, строилась на принципах социалистического реализма. Основными объектами осмеяния для революционных сатириков стали белогвардейцы и интервенты, лидеры капиталистических стран, «пережитки прошлого» внутри страны — бюрократизм, мещанство, обывательщина, религия. Изменился и подход к осмеиваемым объектам. Д. Бедный выразил это отличие, сравнивая басни Крылова со своим творчеством:
Скотов, которых он (Крылов. — Н.С.) гонял на водопой,
Я отправлял на живодерню.
В число «скотов» включались выдающиеся деятели русской культуры, писатели, художники, не желавшие подчиняться большевистскому диктату. Л. Леонов говорил, что молодой класс начинал со смеха «сухого, грубого, ранящего». Официозная сатира беспощадно расправлялась с прошлым, представляя его ничтожным, отвратительным, используя самые разнузданные способы осмеяния, ниспровержения, развенчания и унижения. Складывалась сатира особой формации.
Вечные оппозиционеры, революционные сатирики превратились теперь в союзников государственной власти, усваивали положительные идеалы из господствующей большевистской идеологии, присягали на верность требованиям классовой морали. При внешних формальных признаках общности, по сути, произошел решительный разрыв с традициями русской демократической сатиры. Революционная сатира приобрела черты официозной. Смех зазвучал «сверху вниз», как говорил А. Луначарский, сатирики стали «санитарами», уничтожая миазмы разлагающегося трупа — старого общества [150, с. 76—79]. В произведениях Д. Бедного, В. Маяковского, В. Лебедева-Кумача, М. Кольцова, В. Катаева, И. Ильфа и Е. Петрова, П. Романова, А. Файко отразились основные особенности пролетарской советской сатиры. Официозная сатира при своей идеологической тенденциозности и заданности не смогла вскрыть сути жизненных явлений, часто и не стремилась объяснять новые общественно-политические противоречия, не обращалась к самым опасным тенденциям социального развития. Традиционные пороки человека и общества переводились в разряд «пережитков прошлого», поэтому закрывались пути для осмысления их реальной природы в новых советских условиях. Идейно-эстетическое вырождение этого направления проявилось уже в 30-е годы, когда оно начало трансформироваться в так называемую «положительную сатиру».
Второе направление послеоктябрьской сатиры тоже обозначилось в начале 20-х годов в творчестве Е. Замятина, М. Горького, М. Зощенко, А. Аверченко, Н. Эрдмана, М. Булгакова, А. Платонова, Л. Леонова, обэриутов. Жанрово-стилевое разнообразие этого направления, его весомость и значительность начинают осознаваться все более полно и предметно. Резкое сатирическое осмеяние основ советского строя, большевистской идеологии и морали в их глубинной сути и конкретных проявлениях осуществлялось с позиций общечеловеческих нравственных ценностей и национальных идеалов. Социалистический уклад представал как мир мнимостей, царство абсурда, несообразное, внутренне несостоятельное и антигуманное. Чудовищной тоталитарной системе идейно и нравственно противостояло острое сатирическое слово, которое спасало общественное народное сознание от полной деградации и холопства. Сатирики, принадлежащие ко второму направлению, явились подлинными продолжателями традиций русской демократической сатиры. Они испытали на себе яростные нападки и преследования, их произведения запрещались или после опубликования, или вообще не допускались в печать.
Новая государственная власть проявила весьма настороженное отношение к сатире. При широковещательных заявлениях большевистских вождей и идеологов о необходимости развития критики и самокритики беспощадной травле и уничтожению подвергались те литераторы и деятели искусства, которые отстаивали духовную свободу и независимость, не желали втискивать свое творчество в тесные рамки коммунистической доктрины и идеологических установок большевистской власти. Чудовищное политическое и идеологическое давление на писателей-сатириков привело к деформированию и самой сатиры. Жестокие цензурные запреты обрушились на сатиру. В 1920 в Петрограде через несколько дней после премьеры был снят с репертуара сатирический спектакль по сценарию М. Горького «Работяга Словотеков», запрещен к публикации роман Е. Замятина «Мы». Е. Замятин сразу увидел в этих запретах и ограничениях стремление новой власти сделать каждого писателя «благоразумным», «католически-правоверным», не позволить писателю «хлестать всех, как Свифт», «улыбаться над всем, как Анатоль Франс». «...где нам думать об Аристофане, когда даже невиннейший «Работяга Словотеков» Горького снимается с репертуара, дабы сохранить от соблазна этого малого несмышленыша — демос российский!» — писал Е. Замятин в статье «Я боюсь» в 1921 г. [151, с. 352]. Чуть позже с появлением в печати сатирических повестей Булгакова «Дьяволиада» и «Роковые яйца» начались яростные проработки их автора, приведшие к полному запрету его произведений (в репертуаре оставалась лишь пьеса «Дни Турбиных»). С нападками обрушились на А. Платонова после рассказа «Усомнившийся Макар». Критическая кампания развернулась вокруг «официозного» сатирика В. Маяковского, когда он в сатирической пьесе «Баня» слишком далеко зашел в осмеянии советских руководителей-бюрократов. Имевшая большой зрительский успех сатирическая комедия Н. Эрдмана «Мандат» была снята с репертуара, другая — «Самоубийцы» запрещена на стадии репетиций. Под постоянным подозрением держали М. Зощенко, с которым жестоко расправились уже в 1946 г. Доставалось и «правоверным» сатирикам М. Кольцову, Ю. Олеше, И. Ильфу и Е. Петрову, когда они осмеливались выходить из указываемых им рамок.
Зловещую роль в уничтожении сатиры сыграли критики пролеткультовского и рапповского толка, поощряемые и поддерживаемые партийным руководством. Уже в начале 20-х годов стали появляться статьи А. Богданова, Н. Крынецкого, позже В. Блюма, И. Нусинова, в которых утверждалось, что сатира теперь не нужна, ибо она «вредна рабоче-крестьянской государственности» (В. Блюм). Подобные рассуждения появлялись и после ликвидации РАПП (1932 г.). На I съезде советских писателей (1934 г.) в защиту сатиры поднимали свой голос М. Кольцов, П. Романов, А. Фадеев, Н. Никитин. Однако они говорили о сатире в её новом, советском варианте. «Пока революционная пролетарская сатира вместе с её классом была слаба, в ней преобладали тоже элементы желчи, — заявлял М. Кольцов. — Но сейчас, товарищи, когда рабочий класс победил, когда он чувствует всё нарастающую силу, в его смехе уже исчезают, уже исчезли желчные, скорбные ноты, они сменяются новыми нотами: нотами силы, преобладания, нотами сурового гнева или превосходства над противником» [152, с. 223]. Развивая положения, выдвинутые М. Кольцовым, другие выступающие настаивали на обязательном включении в сатирическое произведение положительного начала, необходимости осмеяния негативных явлений во имя коммунистического идеала. Мерилом для комедии, считал Б. Киршон, должна стать положительная программа «строительства социализма в нашей стране» [152, с. 380—381]. В. Киршон, известный тогда драматург, ратовал за «новый тип комедии — комедии положительных героев» [152, С. 403]. Покончить с однобокой сатирой призывал писатель П. Романов и, чтобы не искажать «лица действительности», не нарушать её «истинной пропорции», обязывал сатириков непременно изображать положительные явления и характеры. Он же высказал мнение, что к концу 2-й пятилетки борьба сатириков с мещанством благополучно закончится, а к концу 3-й пятилетки «надобность в сатире» в СССР может совсем отпасть, останется только «большая потребность в юморе и веселом жизнерадостном смехе» [152, с. 247—248]. Выдвижение позитивного начала в качестве обязательного элемента сатирической критики, подчеркивание особого значения положительного героя вело по существу к ликвидации сатиры как художественного принципа изображения действительности. К 1937 г. в статьях Е. Журбиной оформляется теория «положительной сатиры».
Догматические суждения о комическом, подкрепленные репрессивными мерами против писателей и их произведений, привели к оскудению сатирической литературы, невиданной деформации сатиры, которую пытались поставить на службу тоталитаризму. Одних писателей заставили замолчать, другие сами тачали уходить из сатиры. Количество сатирико-юмористических изданий сокращалось с каждым годом, из сатирических журналов остался только «Крокодил», сугубо партийный орган печати. В 30-е годы сатирические темы заметно мельчают, острые проблемы сменяются легковесными коллизиями, язвительная насмешка уступает место назидательности. Наиболее значительные сатирические произведения, созданные в этот период, ждали встречи с читателем долгие годы.
В предыдущей главе уже говорилось в общем виде о том, какое место занимали произведения Булгакова различных жанров в сатире 20—30-х годов. Теперь необходимо более конкретно (в отдельных очерках) показать связь творчества Булгакова с произведениями писателей современников, художественные достижения которых в области сатиры представляются весьма значительными. При отсутствии обобщающих трудов о сатире данного периода это поможет в какой-то мере воссоздать литературно-исторический контекст, полнее представить отдельные стороны сложной и противоречивой картины ее развития. На основе сопоставления художественных текстов, их проблематики, образной системы и поэтики, устанавливаются факта творческих взаимовлияний и отталкиваний, перекличек и параллелей. В необходимых случаях привлекаются литературно-биографические сведения, материалы тогдашней периодики.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |