Существенным фактором, повлиявшим на формирование сатиры Булгакова, явилось творчество писателей, объединившихся вокруг журнала «Сатирикон», в первую очередь, конечно, А. Аверченко. Знаменательный эпизод приведен в «Театральном романе» Булгакова. Молодой человек, считающий себя глубоким знатоком литературы, говорит редактору, издавшему роман начинающего писателя Максудова «Черный снег», про автора, что тот «подражает самому обыкновенному Аверченко», Новоявленный критик хотел указать конкретные подражательные места из романа. Автор, присутствовавший при разговоре, насторожился. Самоуверенный ценитель и знаток не смог, однако, указать ни одного места. Известно, что прообразом Максудова послужил сам Булгаков, а под романом «Черный снег» подразумевался роман «Белая гвардия». Вольно или невольно Булгаков обнажил парадокс, с которым нередко сталкиваются исследователи творческих связей писателя с литературной традицией. Вроде бы очевидно влияние литературного предшественника, но порой очень трудно определить, в чем оно конкретно проявляется. Не потому ли во многих работах булгаковедов называются имена писателей, традиции которых продолжал Булгаков, и дело ограничивается или указанием на чисто внешние совпадения, или замечаниями общего характера.
М. Петровский в статье «Смех под знаком Апокалипсиса (М. Булгаков и «Сатирикон») только наметил некоторые аспекты этой проблемы. В фельетонах Булгакова 20-х годов исследователь видит «россыпи отголосков и прямых совпадений с фельетонистикой «Сатирикона» [52, с. 9]. Броские формулировки, слишком общие и импрессионистские, М. Петровский не подкрепляет конкретикой художественного материала, ни одного примера «отголосков и прямых совпадений» в статье не приводится. Столь же общо звучат и его утверждения о «технике смешного», о позиции Булгакова и Аверченко. Этикеточная формула «смех под знаком Апокалипсиса» далеко не охватывает всех граней сатиры Булгакова и мало что говорит о его позиции и идеалах, которые не оставались неизменными на протяжении творческого пути писателя. Проблема только намечена и требует серьезного, детального изучения.
Совершенно очевидно, что Булгаков хорошо знал творчество писателей-сатириконцев. Журнал «Сатирикон», начавший выходить в глухую пору реакции после поражения первой русской революции (1908 г.), привлекал Булгакова мажорным тоном, веселой иронией, жизнерадостным юмором. Булгаков не считал смех «Сатирикона» «сытым» (оценка дооктябрьской «Правды»). В задорном, не без доли яда и горечи, смехе «Сатирикона» он видел проявление таланта писателей, нашедших в себе мужество и отвагу противостоять обывательщине, косности, бытовой нелепости, тотальному абсурду действительности, не впадая в уныние и отчаяние от сознания и понимания несовершенства бытия и природы человека. Именно в смехе «Сатирикона» Булгаков находил противоядие общему гнетущему настроению, которое он отмечал в русской литературе послечеховского периода. «Ведь положительно жутко делалось от необыкновенного умения русских литераторов наводить тоску, — писал он в статье о Ю. Слезкине (1922 г.). — За что бы ни брались они, все в их руках превращалось в нудный серый частокол, за которым помещались спившиеся дьяконы и необычайно глупые и тоскливые мужики» [53, с. 229]. Поэтому Булгакову импонировало творчество Аверченко и других авторов журнала с их стремлением сатирически переосмыслить, обнажить и высмеять несостоятельность моральных и духовных ценностей общества, с их умением довести до абсурда юмор положений, откровенность выдумки и фантазии в их произведениях. «Аверченко предлагает русскому обществу беззаботный смех как лекарство от тоски, смехом борется с наступившей реакцией, с болезнью духа, — говорит исследовательница творчества писателя Л. Спиридонова (Евстигнеева). — Он описывает жизненные явления так, что становится очевидной фальшь существующих моральных устоев и общественных отношений. В этом смысле смех Аверченко целебен» [54, с. 140]. Булгакова привлекала у сатириконцев и техника смешного, которая была основана на легком ритме диалога с элементами алогичности и абсурда, тонком остроумии и всепроникающей иронии, создании комических ситуаций разного плана — от изысканно интеллектуального до грубовато фарсового. Повествовательная манера Аверченко, автора «Записок Простодушного», особенно ощутима в первой повести Булгакова «Записки на манжетах» (1922 г.).
Повесть «Записки на манжетах» вообще насыщена реминисценциями из русской литературы, начиная с Пушкина, Рассказывая о голоде, разрухе, духовном одичании начала 20-х годов, автор ищет опору в русской культуре, разрушенной революцией. В пласт восстанавливаемой им прежней культуры наряду с Пушкиным, Гоголем, Островским он включает и сатириконцев. Фрагмент рассказа Аверченко «Карибу» пародийно воспроизводится в главе «Мальчики в коробке». Суть даже не в отдельных перекличках и реминисценциях. Вся повесть написана в манере, близкой к манере сатириконских рассказов Аверченко. Сам повествователь, приверженец прежней культуры вплоть до малейших ее атрибутов (крахмальные воротнички, манжеты), напоминает рассказчика из произведений Аверченко и не только внешними деталями. Рассказчик у Булгакова откровенно демонстрирует способность к занимательному повествованию. Энергия героя-рассказчика не ослабляется под лавиной неудач, его сатирические выпады остроумны и язвительны, насмешки искрятся юмором и иронией. Афористическое по форме изложение; легкие диалоги, состоящие из коротких реплик; небольшие сценки довершают сходство с Аверченко. Повествуя об опасных событиях, горестных и трудных перипетиях своей судьбы, рассказчик не утрачивает оптимистической перспективы, его юмор не переходит в разряд «смеха на кладбище». Несоответствие уверенности, решительности, порой веселого тона суждений повествователя с его неустойчивым, неопределенным положением в жизни не угнетает читателя благодаря манере повествования.
Рассказы и очерки Булгакова 20-х годов тематически, структурно и стилистически восходят к традициям Аверченко, Тэффи, других сатириконцев. Иронические выпады Булгакова против авангардистского театра Мейерхольда («Биомеханическая глава» из цикла очерков «Столица в блокноте») заставляют вспомнить рассказы Аверченко «Аполлон», «История одной картины», содержащие насмешки над модернистами. Возможно, Аверченко своим рассказом «День человеческий» в какой-то степени определил выбор Булгаковым композиции своего рассказа «День нашей жизни».
Сатириконская струя ощутима и в последующем творчестве Булгакова. Особое качество юмора сатириконцев, их техника смешного дает себя знать в тех пьесах Булгакова, в которых сильна фарсовая, буффонадная стихия. Драматург иногда и сам напоминает о близости к Аверченко. Аметистов, симпатичный проходимец в комедии «Зойкина квартира», цитирует эпиграф из «Записок Простодушного» Аверченко: «Ехать так ехать, — добродушно сказал попугай, которого кошка вытащила из клетки». Как считает Л. Белозерская-Булгакова, автор интересной мемуарной книги «Воспоминания», идею тараканьих бегов Булгаков взял из тех же «Записок Простодушного» Аверченко [55, с. 176]. Булгаков развернул маленький эпизод из рассказа Аверченко «О гробах, тараканах и пустых внутри бабах» в целое действие («Сон пятый» пьесы «Бег»).
Аверченко 20-х годов, автор сборников «Записки Простодушного» и «Дюжина ножей в спину революции», воспринимался Булгаковым уже не как предшественник времени «Сатирикона», а как современник, поэтому можно говорить о своеобразной творческой перекличке писателей, о совпадении тем и образов, о типологической связи. Аверченко, как известно, после революции стал эмигрантом, Булгаков остался в России, однако их писательские позиции совпадали в главном: оба были сторонниками эволюционного пути России, отрицательно относились к происшедшей революции, видя в ней лишь гибельные последствия для страны. Резко неприязненно изображали они новых хозяев России. В произведениях Аверченко появляются карикатурно злые портреты вождей пролетариата Ленина, Троцкого, Дзержинского, Луначарского, в обобщенном виде изображает он рядовых участников революции, грубых, агрессивных, тупых и невежественных. Эпизодические образы «грабителей и разорителей России» из рассказов Аверченко, такие, как «полупьяный детина с большой дороги», «хамы в тяжелых сапожищах, подбитых гвоздями», предстанут в более развернутом виде в рассказах, фельетонах и сатирических повестях Булгакова. Фантасмагорическое действие масок и карнавальных переодеваний, характерное для рассказов из сборника Аверченко «Двенадцать ножей в спину революции», отражающее сложность действительности эпохи войн и революций, по-своему проявилось в комедиях Булгакова и романе «Мастер и Маргарита».
Творчество писателей-сатириконцев воспринималось Булгаковым непосредственно как близкое ему явление и послужило образцом и стимулом в его художественных исканиях.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |