Круг писателей, к традициям которых обращался Булгаков, не ограничивается Пушкиным, Гоголем, Достоевским, Салтыковым-Щедриным, Чеховым, оказавшими особо заметное влияние на его сатиру. Необходимо назвать и других авторов, чьи произведения также оставили след в художественном мире Булгакова-сатирика.
Личность и творчество Грибоедова, создателя комедия «Горе от ума», интересовали Булгакова и нашли отражение в его произведениях. В сценическое действие комедии Булгакова «Багровый остров» вплетаются фрагменты из «Горе от ума». Мотивируется это тем, что театр Геннадия Панфиловича готовит постановку комедии Грибоедова. Булгакову понадобился такой пародийный ход для того, чтобы ярче выявить подхалимскую и трусливую натуру директора театра и нагляднее показать идеологическую косность цензора Саввы Лукича. Директор театра Геннадий Панфилович словами Фамусова, обращенными к Скалозубу, подобострастно встречает Савву Лукича. Драматург Дымогацкий обличения Чацкого обращает против цензора.
Упоминание имени Грибоедова в романе «Мастер и Маргарита» в тех главах, где речь вдет о московских литераторах, призвано иронически обозначить контраст между высокой духовностью автора «Горе от ума» и низменными материальными интересами членов Массолита, которые расположились в доме тетки знаменитого писателя.
Для первого из известных фельетонов Булгакова «Неделя просвещения» основой послужил рассказ «Травиата» прозаика, драматурга и актера И.Ф. Горбунова (1831—1895). Используя форму сказа, Горбунов создает сценку, где купец, впервые попавший в оперу, передает свои впечатления о спектакле, в грубоватых и просторечных выражениях характеризует действующих лиц и их взаимоотношения. Комизм возникает потому, что купец называет то персонажей оперы, то артистов, которые исполняют эти роли, и упрощенно, слишком по-бытовому, приземленно объясняет происходящее на сцене. У Булгакова повествование ведет неграмотный красноармеец, впервые прослушавший оперу «Травиата».
Имя Горбунова еще раз возникает в цикле заметок Булгакова о первой сельскохозяйственной выставке в Москве «Золотистый город» (1923). Говоря о любопытных, собравшихся на пристани около гидропланов, Булгаков пишет: «В толпе — разговоры, уже описанные назабвенным Иваном Феодоровичем Горбуновым.
— «Юнкерс» шибче «Фоккера»!
— Ошибаетесь, мадам, «Фоккер» шибче.
— Удивляюсь, откуда вы все это знаете?
— Будьте покойны. Нам все это хорошо известно, потому мы в Петровском парке живем.
— Но ведь вы сами не летаете?
— Нам не к чему. Сел на 6-й номер — и в городе.
— Трусите?
— Червонца жалко» (II, с. 352).
В своей драматургии Булгаков обращался и к опыту А.В. Сухово-Кобылина (1817—1903), который в драматической трилогии «Свадьба Кречинского», «Депо» и «Смерть Тарелкина» дал обобщенный сатирический образ современной ему русской жизни. Пьесы Сухово-Кобылина отличались легкой композицией, образностью и афористичностью языка персонажей, строгой продуманностью мизансцен, безупречной логикой мотивов. Булгакова привлекали такие черты поэтики Сухово-Кобылина, как сатирическая символика произведений, формы гротескной фантастики, к которым прибегал драматург, чтобы показать исчезновение, уничтожение личности. Булгакову была близка мысль Сухово-Кобылина, высказанная одним из персонажей пьесы «Депо», о вмешательстве «антихриста» в канцелярскую бюрократическую машину, в другие сферы общественно-политической жизни общества. У Булгакова мотивы, связанные с сатанинскими кознями, определяющими судьбу персонажей и сюжетные перипетии, входят в прозу, начиная с рассказа «Похождения Чичикова» и повести «Дьяволиада».
Трагикомическая эксцентриада, развернутая Сухово-Кобылиным в пьесе «Смерть Тарелкина», получила продолжение в драматургии Булгакова («Зойкина квартира», «Багровый остров», «Бег»). В. Каверин справедливо отметил: «Превращение человеческого лица в страшную маску, социальная острота этого превращения — все, что придает неповторимую оригинальность бессмертным творениям Сухово-Кобылина, нашло свое отражение в «Беге» [56, с. 72]).
Ощутимо в сатире Булгакова и влияние Козьмы Пруткова, придуманного А.К. Толстым и братьями Жемчужниковыми меткого пародиста, искусного сатирика, автора мнимо дурашливых афоризмов и забавных изречений. Игра слов в названии рассказа «Ханский огонь» заимствована Булгаковым из пародийной басни Козьмы Пруткова «Помещик и трава», основанной на использовании каламбуров («Тимофеева трава», «Антонов огонь...»). Этот факт свидетельствует о глубоком знании Булгаковым литературного наследия Козьмы Пруткова, его размышлениях о столь удивительном феномене в литературе. Глубинное сходство творческих принципов и манер Козьмы Пруткова и Булгакова проявилось в ряде аспектов.
В. Сквозников справедливо считает, что «предметом вышучивания» в афоризмах Козьмы Пруткова «является не «тупость» как таковая, а именно самая, с позволения сказать, «мудрость», точнее та безапелляционность и то беспредельное самодовольство рассудка, с которыми он, торжествуя, накидывает свою сетку на неуловимо разнообразную живую жизнь», что в афоризмах Козьмы Пруткова «звучит прежде всего очень здоровая нота — отвращение от абстрактного и самонадеянного умствования» [57, с. 14]. Булгакову особенно близок этот мотив не только по своей сути: опровержение рациональных теорий о быстром достижении всеобщего благоденствия привлекало Булгакова и у Достоевского, о чем мы уже говорили. У Достоевского опровержение абстрактных научных концепций проходило путем подбора доводов логического и публицистического плана. Козьма Прутков в противовес распространенным эстетическим постулатам («...глупость — главный предмет наших насмешек, главный источник комического», — слова Чернышевского) объектом сатиры избирает «абстрактное умствование», «самодовольство рассудка», хлестко и ядовито их высмеивая. Булгаков блестяще развивал традиции осмеяния рационалистических теорий, когда высмеивал марксистские доктрины, на основе которых большевики создавали в России «коммунистический рай». Мнимость могущества революционно-социалистических теорий, неосновательность претензий на значительность, несообразность целей и средств в их осуществлении, античеловеческую сущность сумел он показать в сатирических повестях «Роковые яйца» и «Собачье сердце», в пьесах «Блаженство» и «Адам и Ева», в романе «Мастер и Маргарита» благодаря язвительному осмеянию. «Идеальный» социальный уклад общества будущего, «блаженства» (в одноименной пьесе Булгакова), созданного по коммунистическим рецептам, издевательски высмеивает не интеллектуал инженер Рейн, стоящий во главе научно-технического прогресса, а маргинал, мелкий воришка Жорж Милославский. Комический парадокс, достойный Козьмы Пруткова.
Встречается у Булгакова и столь любимая Козьмой Прутковым комическая игра в виде нарочито дурашливых констатаций, прикрытых серьезностью и глубокомыслием, безупречных с формально-логической стороны утверждений, заведомо правильных, общеизвестных, а потому пустых и вообще ничего не объясняющих Мнимо дурашливые афоризмы в романе «Мастер и Маргарита» постоянно изрекает Коровьев, проделывая свои «штуки». «Сегодня я неофициальное лицо, а завтра, глядишь, официальное! А бывает и наоборот, и еще как бывает!» — убеждает он председателя жилтоварищества Никанора Ивановича Босого, закосневшего в условиях жесткой служебной иерархии (V, с. 95). На опасения Маргариты о том, что придут арестовывать Воланда и компанию следует разъяснение: — «Непременно придут, очаровательная королева, непременно! — отвечал Коровьев. — Чует сердце, что придут. Не сейчас, но в свое время обязательно придут». (V, с. 270). Приведенные афоризмы Коровьева при нарочито очевидной, а потому и глуповатой правильности (потому и комичны) все-таки вполне соотносимы с жуткой реальностью 30-х годов, когда проходили массовые аресты и быстро менялись должностные лица. Некоторые афоризмы представляют собой всплески комической игры, сгустка юмористической энергии, пропитывающей роман. Маргарита спрашивает у Коровьева после «бала сатаны»: «...неужели снаружи не было слышно музыки и вообще грохота этого бала?
— Конечно, не было слышно, королева, — объяснял Коровьев, — это надо делать так, чтобы не было слышно. Это поаккуратнее надо делать» (V, с. 269). Нарочитая глуповатость ответа призвана выявить глуповатость вопроса. Иногда к Коровьеву присоединяется со своим словесным озорством кот Бегемот, при этом высокопарно и иронически совсем в прутковском духе квалифицирует свои дурашливые изречения как «вереницу прочно упакованных силлогизмов, которые оценили бы по достоинству такие знатоки, как Секст Эмпирик, Марциан Капелла, а то, чего доброго, и сам Аристотель» (V, с. 248). Вполне в стиле прутковских афоризмов кот Бегемот делает вывод по поводу действий Наталии, домработницы Маргариты:
«— Домработницы все знают, — заметил кот, многозначительно поднимая лапу, — это ошибка думать, что они слепые» (V, с. 282).
Прутковские интонации звучат в рассказе самого повествователя в эпилоге романа «Мастер и Маргарита», когда выражается полное согласие с якобы значительными результатами следствия, которое на самом деле ничего не выяснило. Происходит полное развенчание и язвительное, издевательски ироническое высмеивание стройных, логически безупречных умозаключений и чисто рассудочных формулировок, которые ничего общего не имеют с реальным положением дел: «Еще и еще раз нужно отдать справедливость следствию. Все было сделано не только для того, чтобы поймать преступников, но и для того, чтобы объяснить все то, что они натворили. И все это было объяснено, и объяснения эти нельзя не признать и толковыми и неопровержимыми» (V, с. 375). Отсвет уничижительной насмешки падает и на могущественное сыскное учреждение, которое проводило слежку и само следствие.
Наследие Козьмы Пруткова явилось для Булгакова одним из тех благотворных ферментов, которые способствовали успешной художественной переработке явлений советской действительности 20—30-х годов.
* * *
Булгаков был одним из самых «традиционных» русских писателей советского периода. В своем творчестве, как можно убедиться из нашего краткого сопоставительного анализа, писатель постоянно обращался к художественному опыту русской литературы. Проблемы освоения Булгаковым наследия Пушкина, Гоголя, Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Чехова настолько значительны, что каждая из них заслуживает специального изучения. Однако и из нашего краткого (за недостатком места) обзора становится очевидным органическое, глубокое родство творчества Булгакова-сатирика с идейно-эстетическими исканиями многих русских писателей. В произведениях Булгакова воедино сплавились разнородные влияния корифеев русской сатиры, то ярко выраженные и подчеркнуто выделенные, то глубоко скрытые и едва различимые. Детальное, многоуровневое усвоение выработанных в русской сатирической традиции приемов, форм и средств Булгаковым ничего общего не имеет с их повторением или копированием. В сатирических произведениях Булгакова, актуальных и остросовременных, порожденных советской действительностью 20—30-х годов, получили творческое продолжение и развитие темы, мотивы и образы русской сатиры, благодаря чему ему удалось вывести традиции классиков на новый эстетический уровень. А. Дравич в статье «Михаил Булгаков как классик», показывая усвоение писателем традиций русской литературы, приходит к интересному, вполне обоснованному выводу о том, что «привязанность Булгакова к традиции в самом широком смысле» не мешала ему быть «смелым новатором, создателем своего собственного художественного мира, умело использующего опыт революции в двадцатом веке». И еще одну особенность показывает исследователь: «Наш мастер свободен также по отношению к своим великим предшественникам, чувствуя с ними равенство. Он естественным образом живет в традиции, пародирует ее, иногда потешается над нею, опровергая некоторые ее элементы, чтобы обратным порядком утверждать то, что кажется ему основным» [58, с. 238]. Справедливость этих замечаний подтверждается во многих произведениях Булгакова. Писатель широчайшего культурного диапазона, Булгаков сумел включить в орбиту своих художественных интересов множество мотивов и образов мирового искусства, он постоянно обращался к опыту европейской сатирической литературы, начиная с Франсуа Рабле, Мольера, Вольтера, Шекспира, Сервантеса до его современника А. Франса. Но главной его опорой была отечественная сатира, в русле которой он развивался. Нам еще не раз придется обращаться к сопоставлениям различных аспектов сатирических произведений Булгакова с творчеством его предшественников и современников в ходе дальнейшего исследования.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |