В том, что в конце «Белой гвардии» перед нами качественно иная художественная реальность, убеждает также соотношение разных типов сновидений в тексте романа. Этот вопрос тесно связан с уже затронутой здесь проблемой границ между мирами в художественной системе «Белой гвардии». Рассмотрим этот аспект применительно к структуре снов, изображенных Булгаковым (любопытно, что В.В. Химич, исследуя поэтику сна в произведениях этого писателя, данную проблему не освещает1). Попробуем выделить разновидности формы сна в романе, исходя из типа границ сновидения с действительностью. Решение этой, казалось бы, частной задачи в значительной степени поможет определить специфику художественной реальности в «Белой гвардии».
В самом начале романа мы встречаем сновидение Алексея Турбина, чрезвычайно сложное по своей структуре. В данном случае можно, собственно, говорить о трех разных снах, увиденных героем на протяжении одной ночи, хотя некоторые исследователи рассматривают их как одно сновидение2.
Первый из них включает в себя появление «кошмара в брюках в крупную клетку» и погоню за ним Турбина с браунингом в руке. При этом постоянно подчеркивается, что перед нами именно сон (а не видение) персонажа. Так, Турбин во сне выкрикивает «кошмару» угрозу, во сне лезет в стол за оружием и т. д. Соответственно этому обозначены и четкие границы сновидения: «Только под утро он разделся и уснул, и вот во сне явился к нему маленького роста кошмар в брюках в крупную клетку... <...> Турбин во сне полез в ящик стола доставать браунинг, сонный, достал, хотел выстрелить в кошмар, погнался за ним, и кошмар пропал» (217). Образ «кошмара в брюках в крупную клетку» сближает сон Турбина со сном Николки (ср. с «видением», в облике которого появляется во сне Николки Лариосик). Это позволяет говорить об игре, которую автор ведет с читателем. Сон, отделенный от условно-реального мира произведения, казалось бы, непроницаемой границей, на самом деле тяготеет к смешению с ним.
Сразу за конечной границей этого сновидения следует переход ко второму сну Алексея Турбина, который можно условно назвать «сном о Городе». Вот как оформлен в тексте романа этот переход: «Часа два тек мутный, черный, без сновидений сон, а когда уже начало светать бледно и нежно за окнами комнаты, выходящей на застекленную веранду, Турбину стал сниться Город» (217). Этот фрагмент примечателен также тем, что в нем содержится указание на «неурочное» время сна персонажа: Турбин видит этот и следующий за ним вещий сон на исходе ночи, когда уже начинает светать. Впрочем, это не единственные сны в романе, маркированные подобным образом. Та же особенность отличает и сновидения, изображенные в двадцатой главе романа. Герои видели свои сны, «когда тянуло уже к утру» (423).
Таким образом, этот момент является объединяющим для системы снов в «Белой гвардии». Возникает вопрос: с какой целью автор вводит такие указания на время, в которое его герои видят сны? Одним из возможных объяснений может служить то, что утро представляет собой некое промежуточное время суток. Оно занимает пограничное положение между ночью и днем. В таком случае можно говорить о еще одном свидетельстве важности для художественной системы «Белой гвардии» проблемы границ.
Вернемся, однако, к анализу структуры второго сна Алексея Турбина. Говорить о его содержании чрезвычайно трудно. Прежде всего, обращает на себя внимание весьма значительный объем этого «сна». Данный фрагмент, включающий в себя не только описание Города, но и версии происхождения Петлюры, и многое другое, занимает в тексте романа всю четвертую и часть пятой главы. Описание Города, живущего «странною, неестественной жизнью» (219), и рассуждения о «мифической» природе Петлюры оказываются намеренно вынесенными в сферу сна. Это как бы ставит описанные в романе события в один ряд с призрачными видениями персонажа. Реальные события оказываются сном.
Не менее сложна структура знаменитого вещего сна Алексея Турбина. Его начальной границей служит, видимо, фраза: «Вещий сон гремит, катится к постели Алексея Турбина» (229). Однако затем следует не описание увиденного героем во сне, а продолжение размышлений повествователя о Городе и Петлюре. Они как бы вклиниваются между собственно сном и его начальной границей. Сам же вещий сон начинается с реплики полковника Най-Турса: «Умигать — не в помигушки иг'ать» (233). Она оказывается словесно связанной с последней фразой из размышлений повествователя: «Те, кто бегут, те умирать не будут, кто же будет умирать?» (233). Этот прием, использованный потом Булгаковым в романе «Мастер и Маргарита», был рассмотрен Б.М. Гаспаровым3.
Помимо этой особенности, следует отметить также, что вещий сон Турбина выделен графически (примечательно, что подобным образом оформлено и воспоминание Ал. Турбина о гимназии). Определение конечной границы этого сна не вызывает особых затруднений. Сновидение заканчивается тем, что Жилин «стал отодвигаться и покинул Алексея Васильевича. Тот проснулся, и перед ним, вместо Жилина, был уже понемногу бледнеющий квадрат рассветного окна» (237). Однако, как уже говорилось, определить начало этого сна в тексте романа достаточно сложно.
Такую же структуру, при которой границы между сном и реальностью становятся предметом игры автора с читателем, имеет и кошмар Николки. Правда, в этом случае обыгрывается не начальная, а конечная граница сна, что позволяет говорить о проникновении потустороннего мира в реальный, а не наоборот.
Верхняя граница этого сновидения обозначена достаточно четко: персонаж заявил о своем нежелании спать «и сейчас же после этого заснул как мертвый одетым, на кровати» (324). Переход же от сна к реальности, напротив, как бы размывается. Первоначально пришедший в дом Турбиных Лариосик кажется Николке видением (так он и назван в тексте романа), и сам Николка соображает: «Это я еще не проснулся» (325). Затем Неизвестный переходит в реальный план: «Впрочем, извиняюсь, — сказало видение, все более и более выходя из зыбкого, сонного тумана и превращаясь в настоящее живое тело» (325). Таким образом, здесь перед нами смешанная форма сна-видения, в некоторой степени затрудняющая отделение сна персонажа от основного повествования.
Сны, изображенные в двадцатой главе романа, имеют принципиальное отличие от рассмотренных выше. Сновидения, которые составляют значительную часть последней главы «Белой гвардии», нарочито четко отделены от условно-реального мира произведения. Рассмотрим их в той последовательности, в которой они расположены в тексте.
Сон Алексея Турбина имеет ярко выраженные границы: «Турбин спал в своей спаленке, и сон висел над ним, как размытая картина. <...> Проснулся со стоном, услышал храп Мышлаевского из гостиной, тихий свист Карася и Лариосика из книжной» (422—423). Сон Василисы также максимально четко отделен от основного повествования: «Видел Василиса сон нелепый и круглый. <...> Черным боковым косяком накрыло поросят, они провалились в землю, и перед Василисой всплыла черная, сыроватая его спальня...» (423). Нижняя граница показывает, что сновидение завершается разрушением мира, увиденного персонажем во сне, и переходом героя в мир реальный.
Имеет четкие пределы и сон Елены: «Смутная мгла расступилась и пропустила к Елене поручика Шервинского. <...> Елена мгновенно подумала, что он умрет, и зарыдала и проснулась с криком в ночи...» (427). Несмотря на то, что верхняя граница этого сна словесно не обозначена, читатель может без труда определить его начало.
К тому же типу относится сон Петьки Щеглова. Он также имеет четкие границы: «И сон привиделся ему простой и радостный, как солнечный шар. <...> Вот весь сон Петьки» (427). Примечательно, что сны Василисы и Петьки одинаково оформлены. Их непосредственное содержание вводится одним и тем же оборотом. Сон Василисы: «Будто бы никакой революции не было, все была чепуха и вздор» (423). Сон Петьки: «Будто бы шел Петька по зеленому, большому лугу...» (427).
Таким образом, результаты проведенного анализа показывают, что если в начале и середине романа взаимопроникновение миров допустимо, то в последней главе художественная реальность приобретает совершенно иные свойства. Реальный и потусторонний миры в конце романа отделены друг от друга непроницаемой границей, которая делает их смешение невозможным.
Примечания
1. Химич В.В. Указ. соч. — С. 97—121.
2. См., например: Лесскис Г.А. Указ. соч. — С. 70—71.
3. Гаспаров Б.М. Из наблюдений над мотивной структурой романа Булгакова «Мастер и Маргарита» // Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы: Очерки по русской литературе XX века. — М., 1994. — С. 44.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |