После подписания договора работа пошла стремительно. Казалось, что ничего не помешает «Александру Пушкину» — пьесе о пороках царизма — выйти на сцену. Булгакова вновь охватила надежда. В приближающийся 1935-й год супруги смотрели с оптимизмом. Не зря 31 декабря Елена Сергеевна записывает в своем дневнике:
Кончается год. Господи, только бы и дальше было так!1
А несколькими днями ранее в ее тетрадке появляется заметка, свидетельствующая о том, что мхатовцы жалеют об упущенной пьесе: «Александр Пушкин» мог бы органично вписаться в репертуар Художественного театра.
28 декабря
М.А. перегружен мыслями, мучительными. Вчера он, вместе с некоторыми актерами, играл в Радиоцентре отрывки из «Пиквикского клуба» (мхатовский спектакль, где у Булгакова была роль Судьи. — В.Б.). Звонила Оля (Ольга Сергеевна Бокшанская, сестра Елены Булгаковой, секретарь Немировича-Данченко. — В.Б.):
— Судаков до того взволновался, что заявил, что расторгнет договор с вахтанговцами! Укорял Пашу (Маркова), но тот клянется, что не знал ничего о пьесе [...]2.
Виталий Виленкин, в ту пору сотрудник литчасти МХАТа, дает такое объяснение этой «закулисной интриге»:
Дневник Елены Сергеевны стал настоящей летописью жизни писателя — уникальным свидетельством последних лет его жизни
«Пушкин» был уже отдан Театру имени Вахтангова. Думаю, что так случилось главным образом из-за бесконечных откладываний выпуска «Мольера» во МХАТе. Булгаков переживал их все более мучительно. Мы не теряли надежды хотя бы на параллельную постановку к столетию со дня смерти Пушкина. Экземпляр пьесы в Художественном театре был и обсуждался долго. Ставить ее здесь мечтал И.Я. Судаков; ее активно поддерживали Сахновский и Литературная часть; она определенно нравилась Немировичу-Данченко. Станиславский остался к ней холоден. Леонидов, ценя в ней литературное мастерство, резко не принимал самого замысла: как это так — пьеса о Пушкине без роли Пушкина, публика никогда этого не примет! Качалов был всей душой за постановку именно этой пьесы к пушкинским торжествам: он видел в замысле Булгакова и тонкий художественный такт, и свежесть драматургии. [...]
Итак, я стал частым гостем в доме Булгакова как раз в тот тяжелый период его жизни, когда его не печатали и не ставили совсем (только в репертуаре МХАТа сохранялись его «Дни Турбиных», возобновленные в 1932 году), когда он имел право считать себя несправедливо отвергнутым, многими преданным.
— Скажите, какой человеческий порок, по-вашему, самый главный? — спросил он меня однажды совершенно неожиданно.
Я стал в тупик и сказал, что не знаю, не думал об этом.
— А я знаю. Трусость — вот главный порок, потому что от него идут все остальные.
Думаю, что этот разговор был не случайным.
Вероятно, у него бывали моменты отчаяния, но он их скрывал даже от друзей. Я лично не видел его ни озлобившимся, ни замкнувшимся в себе, ни внутренне сдавшимся. Наоборот, в нем сила чувствовалась. Он сохранял интерес к людям (как раз в это время он многим помогал, но мало кому это становилось известным). Сохранял юмор, правда, становившийся все более саркастическим. О его юморе проникновенно сказала Анна Ахматова в стихотворении, посвященном его памяти:
Ты пил вино, ты как никто шутил
И в душных стенах задыхался...3
Впрочем, вернемся к дневнику Елены Булгаковой. Запись 28 декабря заканчивается такими фразами:
В девять часов вечера Вересаевы. М.А. рассказывал свои мысли о пьесе. Она уже ясно вырисовывается. Звонил Русланов — вахтанговцы зовут к себе встречать Новый год. Но мы не хотим — будем дома [...]4.
В исходном варианте своих дневников (перед публикацией Елена Сергеевна, как известно, их слегка сократила) есть также и такая любопытная подробность, зафиксированная 28 февраля:
Прекрасный вечер: у Вересаева работа над «Пушкиным». Мишин план. Самое яркое: в начале — Наталья, облитая светом с улицы ночью, и там же, в квартире, ночью тайный приход Дантеса, в середине пьесы — обед у Салтыкова (чудак, любящий книгу), в конце — приход Данзаса с известием о ранении Пушкина5.
Весна уходит у Булгакова на доработку пьесы. Много времени отнимает стилизация разговорной речи «под XIX век». Но все-таки к маю произведение обретает более-менее законченный вид.
Начинаются читки — первые пробы на слушателях.
18 мая Елена Сергеевна записывает в дневнике:
В двенадцать часов дня М.А. читал пьесу о Пушкине. Были: Русланов, Рапопорт, Захава, Горюнов и Вересаевы. После чтения завтракали [...]6.
Пьесу вахтанговцы принимают благосклонно. В разговорах рисуется образ будущего спектакля, который, конечно же, будет разительно отличаться от свежей премьеры театра — погодинской пьесы «Аристократы». Булгакова, кстати, приглашают посетить премьеру, и уже 24 мая Елена Сергеевна отмечает в своем дневнике:
Были на премьере «Аристократов» в Вахтанговском. Пьеса — гимн ГПУ.
Михаил Булгаков в 1930-е годы
В театре были: Каганович (в ложе с левой стороны), Ягода — в ложе с правой стороны, Фирин (нач. Беломорского канала), много военных,
ГПУ, Афиногенов, Киршон, Погодин.
После спектакля Симонов пригласил нас к себе, поехали в его машине, по дороге заезжали за вином и закусками.
У него собрались Погодин, Русланов, Захава, Горюнов, Рапопорт, жены их.
Погодин много рассказывал: о Буденном, о том, как он — Погодин — попал в плен и как его чуть не расстреляли.
Симонов отвез нас домой часа в три7.
Даже в этих скупых строчках видно, что спектакль Театра им. Вахтангова стал продуктом нового времени, его неотъемлемой частью. Неудивительно, что 18 числа дома у Булгакова вахтанговцы вынуждены были слегка, так сказать, направить драматурга. Их пожелания, хотя и прозвучали достаточно робко, сводились, в основном, к тому, чтобы Михаил Афанасьевич постарался смягчить некоторые аллюзии, избежав прямых намеков на современность. И драматург эти просьбы постарается учесть. При доработке уйдет, например, диалог двух жандармов, столь характерный для 1930-х годов:
Бенкендорф. Много в столице таких, которых вышвырнуть бы надо. Дубельт. Найдется!
Тема художника и власти, личности и государства, — читаем в комментариях к собранию сочинений писателя, — которая стала главной в пьесах Булгакова «Мольер», «Адам и Ева», «Блаженство», в «Александре Пушкине» воплощена по-новому. Конфликт, сосредоточенный на противопоставлении главного героя и того или тех, кто имеет власть над ним, в этой пьесе значительно расширяется. Душевная усталость и безрассудство Натальи, сосредоточенность на своей страсти Александрины, узкая, прямолинейная доблесть Данзаса, придворная прирученность Жуковского, глупость Кукольника, безмятежное отсутствие в настоящем Салтыковых создают мир, в котором гений Пушкина не может существовать. Конфликт художника и власти в этой пьесе превращается в конфликт художника и общества, причем не того общества великосветских негодяев, которое травило Пушкина, но того, которое не смогло его защитить. Ситуация бездеятельности и беспомощного сочувствия болезненно переживалась самим Булгаковым именно в 30-е годы8.
Впрочем, деликатные пожелания вахтанговцев в те майские дни, похоже, мало тревожили Михаила Афанасьевича. Гораздо большее беспокойство вызвало письмо, полученное от Вересаева. 18 мая он, как и вахтанговцы, слушал пьесу впервые, а через сутки после прочтения «прислал совершенно неожиданное письмо, — пишет Елена Сергеевна в дневнике от 20 мая. — Смысл в том, что "его не слушают". Нападает на трактовку Дантеса в особенности. Кроме того, еще на некоторые детали ("Дубельт не может цитировать Евангелие"...). М.А. тут же засел за ответ»9.
Между соавторами затянулся спор. Вересаев требует в корне пересмотреть целый ряд сцен, но Булгаков настаивает на своем и. 2 июня читает труппе Театра им. Вахтангова свой собственный вариант — без вересаевских правок. Пьеса принимается единогласно.
Примечания
1. Там же. С. 81. 70
2. Там же. С. 81.
3. Виленкин В. Указ. соч. С. 293.
4. Дневник Елены Булгаковой. С. 81.
5. Булгаков Михаил. Письма. М., 1989. С. 358.
6. Дневник Елены Булгаковой. С. 96.
7. Там же. С. 97.
8. Булгаков М.А. Собр. соч. Т. 3. С. 686.
9. Дневник Елены Булгаковой. С. 96.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |