Сатирическая повесть «Собачье сердце» (1925) весьма показательна с точки зрения формирования авторского стиля Булгакова. Уже в ней возникают индивидуальные языковые приемы, ярко выразившиеся потом в романе «Мастер и Маргарита». К ним относится, в частности, авторская трансформация фразеологизмов, вызывающая комический эффект.
Комическое принадлежит к числу основных эстетических категорий. Сфера комического чрезвычайно многообразна, в нем выделяются различные стороны и оттенки, от мягкого юмора до устрашающего гротеска. Комическое во всех модификациях обладает огромным воздействием. Сущность комического — в противоречии. В комическом всегда присутствуют два противоположных начала, первое из которых кажется положительным и привлекает к себе внимание, но на деле оборачивается отрицательным свойством.
Психологический механизм комедийного смеха, как ни странно, сродни механизму испуга, изумления. Столь разные проявления духовной деятельности роднит то, что это переживания, не подготовленные предшествующими событиями. Возникает эффект неожиданности.
В художественной литературе для создания комического эффекта используются средства языка, специальные речевые приемы.
Особое место среди языковых средств создания комического занимает фразеология. Широкое использование фразеологизмов в качестве средства реализации или формирования комического обусловлено прагматическим потенциалом большей части фразеологических единиц (ФЕ), которая ориентирована на создание комического, так как изначально данные единицы являются не столько средством именования, сколько средством выражения эмоционально-оценочного отношения к обозначаемому. Если же фразеологическая единица подвергается трансформации, комический эффект, вызванный неожиданным разрушением устойчивого сочетания и изменением его смысла, многократно усиливается.
Фразеологизмы как средство создания комического достаточно широко используются в произведениях Булгакова.
Изучая творчество писателя, исследователи анализируют не только идеи и образы в его произведениях, но и индивидуальное использование автором языковых средств, которое позволяет решать творческие задачи, а также становится отличительной особенностью, характеризующей булгаковский идиостиль.
Под идиостилем понимается комплексная система композиционных приемов и образно-речевых средств писателя. То, что активное использование фразеологии является отличительной чертой идиостиля Булгакова, не вызывает сомнения. Наряду с узуальными фразеологизмами в текстах своих произведений он довольно часто использует преобразованные ФЕ.
Лингвисты выделяют разные типы авторских изменений ФЕ. Так, А.М. Мелерович и В.М. Мокиенко делят все преобразования ФЕ на семантические и структурно-семантические:
Семантические преобразования фразеологической единицы производятся путем внешнего воздействия на нее при помощи элементов контекста, семантически с ней связанных. Структурно-семантические преобразования осуществляются путем изменения грамматической формы и семантики ФЕ [Мелерович, Мокиенко 1988: 12].
Исследователь фразеологии Булгакова Н.Г. Михальчук отмечает, что писатель «оперирует всеми способами трансформации, начиная от простого разрыва и заканчивая развертыванием и контаминацией. Наиболее частотны приемы расширения лексического состава компонентов и субституции, а также прием двойной актуализации фразеологизма» [Михальчук 2002: 59]. Кроме того, автор делает следующий вывод:
Практически любой способ трансформации ФЕ в произведениях М.А. Булгакова сопровождается изменением ее семантики или влечет за собой приращение смысла. Семантика ФЕ в булгаковских текстах почти всегда многомерна. Под многомерностью понимается возникновение у ФЕ дополнительных смыслов, которые могут быть завуалированы, скрыты, но всегда присутствуют в тексте. Многомерность семантики возникает, прежде всего, за счет того, что ФЕ сама по себе многомерна, так как, обладая переносным значением, она не теряет связи со свободным словосочетанием. При этом в одних случаях оказывается актуальным прямое значение ФЕ, а фразеологическое используется в качестве своеобразного фона, в других — актуализируется фразеологическое значение, а прямое осознается на ассоциативном уровне [Михальчук 2002: 60].
Таким образом, преобразование фразеологических выражений часто ведет к приращению смысла, что является основой для создания емкого художественного образа, ассоциативной и семантической многомерности текста. А это главная особенность идиостиля Булгакова.
Отражение идиостиля писателя в переводе — важная задача. С ней тесно связан вопрос о выявлении способов преобразования устойчивых словосочетаний и их классификации. От правильности понимания преобразований, произошедших с устойчивым словосочетанием, зависит адекватность перевода изучаемого стилистического приема.
Понятие эквивалентности (адекватности, полноценности) перевода — ключевое для переводоведения. А.В. Федоров утверждает:
Полноценность перевода означает исчерпывающую передачу смыслового содержания подлинника и полноценное функционально-стилистическое соответствие ему. Полноценность перевода состоит в передаче специфического для подлинника соотношения содержания и формы путем воспроизведения особенностей последней (если это возможно по языковым условиям) или создания функциональных соответствий этим особенностям. Это предполагает использование таких языковых средств, которые, часто и не совпадая по своему формальному характеру с элементами подлинника, выполняли бы аналогичную смысловую и художественную функцию в системе целого [Федоров 1983: 127].
Ту же мысль выражает Я.И. Рецкер. По его мнению, целостным (полноценным или адекватным) можно считать лишь такой перевод, который «передает не только то, что выражено подлинником, но и то, как это выражено в нем» [Рецкер 1974: 13].
С этой точки зрения перевод фразеологических единиц, а особенно преобразованных автором, представляет большую сложность — именно фразеологические единицы занимают первое место в ряду переводческих трудностей в поисках эквивалентности: большинство фразеологических единиц обладает яркой образностью и эмоциональной выразительностью.
Стратегия переводчика при передаче авторских преобразований должна опираться на анализ многообразных примеров и складываться из совокупности индивидуальных переводческих решений. Предпосылки перевода преобразованных фразеологических единиц должны быть достаточно гибкими и учитывать структурные и семантические нюансы конкретного авторского преобразования.
Перевод фразеологизмов представляет большую сложность для переводчика, так как фразеология тесно связана с языковой картиной мира, обладает национальным колоритом, образность и стилистическая окрашенность соответствующих фразеологических единиц в разных языках часто не совпадают, так же как их лексическая и синтаксическая сочетаемость. Если же узуальная фразеологическая единица подвергается автором изменению, то задача переводчика многократно усложняется. Поэтому представляется особенно важным проследить, к каким приемам прибегают переводчики для передачи значения измененных фразеологических единиц.
Материалом для анализа послужили текст повести «Собачье сердце» [Булгаков 1999] и его переводы на сербский язык Миливое Йовановича [Јовановић 1985] и Дайича Путника [Putnik 2008].
Рассмотрим роль самых частотных булгаковских приемов трансформации фразеологизмов (первый — замена компонента фразеологизма, относящийся к структурно-семантическим приемам, и второй, семантический, — двойная актуализация) в создании комического эффекта и способы отражения их функции в переводах.
1. Замена компонента фразеологизма
В результате лексической замены может повышаться или понижаться экспрессия устойчивого выражения, а также способны меняться его стилистическая окраска и коннотация. В ряде случаев наблюдается снижение стилистической окраски ФЕ, что вызывает комический эффект:
(О Преображенском) Открывая глаза, слеп вновь, так как с полу, разбрызгивая веера света, швырялись в глаза лаковые штиблеты с белыми гетрами [Булгаков 1999: 395].
Када је отварао очи, поново га је засењивао сјај лакованих ципела с белим камашнама које су с пода шириле лепезе светлости и бацале их на њега [Јовановић 1985: 311].
Kada je otvorio oči, on je bio ponovo zaslepljen, jer su se s poda, bacajući snop svetlosti, blistale lakovane cipele sa belim gamašnama [Putnik 2008: 69].
В ФЕ «бросаться в глаза» («стать особо заметным» [Шведова 2007: 62]) заменен глагольный компонент на первый взгляд синонимом с более экспрессивным («швырять — с силой бросать» [Шведова 2007: 1104]), разговорным значением. Но слова «бросаться» и «швыряться» являются синонимами в значении «бросать друг в друга или в кого-нибудь что-нибудь» [Шведова 2007: 62]. В значении «быстро устремиться», которое, метафорически переосмысленное, послужило основой для ФЕ «бросаться в глаза», глагол «швыряться» не может быть употреблен, поэтому автор сознательно нарушает норму языка для создания комической экспрессии. Она усиливается употреблением формы «с пола», актуализирующей прямое значение глагола «бросаться». Такой преобразованный фразеологизм, наряду с гиперболой «слеп вновь», передает шокирующее впечатление, которое произвели на Филиппа Филипповича безвкусные ботинки Шарикова.
В сербском языке эквивалентом русской ФЕ «бросаться в глаза» является ФЕ «падати у очи». Существуют более экспрессивные синонимы глагола «падати»: «рушити се, обрушавати се, стрмоглављивати се, стропоштавати се» [Ћосић 2008: 437]. Вероятно, используя такой синоним, можно было реконструировать булгаковский прием в переводе.
Первый переводчик (Йованович) передает смысл фразы с помощью замены конструкции и использования глагола «бросать»: «Когда он открывал глаза, его снова ослеплял блеск лаковых ботинок с белыми гетрами, которые с пола распространяли веера света и бросали их на него».
В сербском языке существует выражение «бацати зраке», «бросать лучи», с нейтральным значением [РСЈ 2007: 66]. Поэтому оборот «бацати лепезе светлости» не обладает экспрессией, выраженной оригиналом. Некоторая экспрессия содержится в выражении «бацале их на њега».
Второй же перевод абсолютно нейтрален, он не выполняет прагматическую функцию, лишь описывая ситуацию: «Когда он открыл глаза, он был опять ослеплен, так как с пола, бросая пучок света, блестели лаковые ботинки с белыми гетрами».
В результате замены компонентов авторский вариант имеет более сильную экспрессивную и в то же время более сниженную стилистическую окраску, нежели исходный фразеологизм. При этом меняется коннотация текста. Только слово «швырялись» помогает понять авторскую иронию. Кроме того, все описание показывает отношение профессора к Шарикову, хотя напрямую в этом отрывке оно не выражено, то есть ФЕ служит еще и дополнительным средством характеристики персонажа, которая в переводе данного отрывка не отражена.
Заменой компонента может быть достигнуто усиление степени проявления признака или качества, интенсивности действия, обозначаемого фразеологизмом, наряду со стилистическими изменениями, например:
Он умственного труда господин, с культурной остроконечной бородкой и усами седыми, пушистыми и лихими, как у французских рыцарей... [Булгаков 1999: 350]
То је господин по линији умног рада... [Јовановић 1985: 268].
On je gospodin intelektualac... [Putnik 2008: 11]
Во фразеологизме, относящемся к официально-деловой сфере, «работник умственного труда» заменен именной компонент и произведена инверсия, которая приближает его к разговорной речи, а также призвана подчеркнуть слово «умственный» (труд) в противовес «физическому». «Господин — человек, принадлежащий к привилегированному классу» [Шведова 2007: 165], то есть тот, кто физическим трудом и не занимается. Плеоназм, возникающий при преобразовании ФЕ, усиливает его экспрессивность, подчеркивает почтительное отношение пса Шарика к Филиппу Филипповичу. Нарушение фразеологической сочетаемости и языковой нормы (плеоназм), а также вкрапление в разговорную речь элементов публицистического стиля, характерное для речи Шарика, — пародия на речевую манеру «революционных деятелей», наиболее ярко выраженная в повести в речи Шарикова и Швондера.
В сербском языке ФЕ «работник умственного труда» соответствует выражение «intelektualni radnik» или «умни радник» [РСХФС 1979—2: 303]. Так как русская ФЕ является более распространенной и ее компоненты соединены управлением, замена одного компонента не приводит к утрате связи преобразованной ФЕ с узуальной, что, вероятно, могло бы произойти при аналогичной трансформации с ее сербским эквивалентом, элементы которого связаны согласованием. Поэтому первый переводчик (Йованович) использует другую ФЕ — «умни рад» («умственный (интеллектуальный) труд», в русском языке входящим в состав переводимого фразеологизма), а для сохранения стилистического эффекта употребляет его с выполняющим функцию предлога сочетанием «по линији», принадлежащим официально-деловому стилю.
Второй переводчик (Путник), сохраняя плеоназм, который в сербском языке еще более явный, так как в одном из словарных значений «господин — 3) онај, који не ради физичке послове... интелектуалац» [РСЈ 2007: 116] («тот, кто не занимается физическим трудом... интеллигент») не отражает стилистического контраста, вызванного принадлежностью преобразуемого оборота к официально-деловому стилю.
2. Двойная актуализация фразеологизма
Сущность приема состоит в том, что под влиянием контекста у узуальной, структурно не измененной ФЕ актуализируются два значения — буквальное и фразеологическое. Данный семантический прием повышает уровень экспрессивности художественного текста, создавая каламбур. При этом степень актуализации каждого из двух планов может быть различной: в одних случаях преобладает идиоматический план, образный план восприятия, в других, наоборот, на первое место выдвигается буквальное, конкретное осмысление устойчивых оборотов.
Булгаков мастерски использует прием сближения компонентов фразеологизма со словами свободного употребления для создания двуплановых ситуаций:
«Неужто пролетарий? — подумал Шарик с удивлением, — быть этого не может». Он поднял нос кверху, еще раз обнюхал шубу и уверенно подумал: «Нет, здесь пролетарием и не пахнет...» [Булгаков 1999: 354]
...Сасвим је подигао њушку, још једном помирисао бунду и самоуверено помислио: «Не, ту не мирише на пролетера...» [Јовановић 1985: 269]
Второй переводчик использует ту же ФЕ [Putnik 2008: 16].
В этом случае в переводящем языке существует полный эквивалент русской ФЕ, поэтому перевод не представляет трудностей и достигается полная эквивалентность оригиналу.
Возможна и обратная ситуация: ФЕ употребляется в своем фразеологическом значении, но в то же время с помощью контекста автор эксплицирует значение одной или нескольких фразеолекс в свободном употреблении — в результате сочетание слов осознается одновременно и как фразеологическое, и как свободное. На этом принципе основан прием языковой игры — каламбур.
— Ну вот-с, — гремел Филипп Филиппович, — зарубите себе на носу, — кстати, почему вы стерли с него цинковую мазь? — что вам нужно молчать и слушать, что вам говорят [Булгаков 1999: 412].
В этом случае трансформируется узуальная ФЕ зарубить себе на носу, зафиксированная в ФСРЯ со значением «хорошо запомнить что-либо, принять во внимание на будущее» [ФСРЯ 2012: 350]. В авторском варианте, с одной стороны, используется фразеологическое значение ФЕ, так как Преображенский делает Шарикову внушение, а с другой стороны, фразеолекса нос употребляется здесь и в буквальном смысле как обозначение части лица (которая намазана цинковой мазью).
— Дакле, — гунђао је Филип Филипович — узмите се у руке... Узгред, зашто сте развукли цинкану маст? [Јовановић 1985: 328]
—Eto vidite! — grmeo je Filip Filipovič. — Zasecite sebi na nosu da biste zapamtili. I zašto ste skinuli cinkovu mast? [Putnik 2008: 91]
К сожалению, оба перевода ошибочны. У Йовановича не отражено даже описательно значение ФЕ «зарубить себе на носу», оно подменено совершенно далеким по смыслу фразеологизмом «узмите се у руке», который не является узуальным для сербского языка, а калькирован с русского «возьмите себя в руки», что в сербском языке соответствует глаголу «savladati se» [РХСФС 1979—2: 362].
Путник, делая кальку с русской ФЕ, тоже создает фразеологизм, не существующий в сербском языке, хотя прямо в тексте объясняет его значение. На сербском фраза звучит искусственно и непонятно, тем более что во втором предложении слово «нос», на употреблении которого основан авторский прием, вообще не появляется.
Ни один из вариантов перевода нельзя признать эквивалентным. В сербском языке существует ФЕ «утувити у главу», близкая по смыслу к русской «зарубить себе на носу» [РХСФС 1979—1: 742], в ее составе есть лексема, обозначающая часть тела человека, с помощью которой можно было бы воспроизвести в переводе прием двойной актуализации.
К тому же типу относится следующий прием:
— Мы — управление дома, — с ненавистью заговорил Швондер, — пришли к вам после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир дома.
— Кто на ком стоял? — крикнул Филипп Филиппович, — потрудитесь излагать ваши мысли яснее [Булгаков 1999: 364].
Каламбур, который создает профессор Преображенский в своем вопросе, отражает его саркастическое отношение к обилию канцелярских штампов, характерного для речи Швондера.
В первом переводе (Йованович) вопрос профессора звучит не как издевка, а как уточнение: «Кто рассматривал и что?» — то есть перевод абсолютно не отражает экспрессию оригинала и авторскую мысль:
...Дошли смо к вама после састанка... на коме је размотрено питање гушћег насељавања станова у згради...
— Ко је разматрао и шта? — дрекнуо је Филип Филипович... [Јовановић 1985: 281]
Второй переводчик (Путник) вполне успешно, на наш взгляд, справляется с задачей, найдя в сербском языке ФЕ «postaviti pitanje», соответствующую русской «поставить вопрос». И хотя переводчику пришлось прибегнуть к замене активной формы на пассивную, а также заменить местоимение в вопросе (в оригинале для придания ситуации еще большей абсурдности два раза употреблено местоимение «кто»), ему удалось передать каламбур, актуализировав прямое значение глагольной фразеолексы:
Došli smo kod vas posle zajedničkog sastanka... na kome je postavljeno pitanje preraspodele stanara u zgradi.
— Ko je na čemu bio postavljen? — uzviknu Filip Filipovič... [Putnik 2008: 28]
Актуализация образной основы фразеологизма может происходить под влиянием не только ближайшего, но и более широкого контекста, даже текста всего произведения. Только зная, что Шариков — это собака, превращенная в человека, читатель сможет оценить двусмысленность фразы «пес его знает», произнесенной Шариковым:
Кто ответил пациенту «Пес его знает»? [Булгаков 1999: 396].
«Пес его знает (просторечн., экспрессивн.) — неизвестно» [ФСРЯ 2012: 391]. В русском языке существует несколько фразеологических единиц, где в качестве именного компонента могут выступать варианты «бог», «черт», «леший», «пес» и т. д. В зависимости от выбора варианта меняются стилистическая принадлежность и экспрессивная окраска фразеологической единицы. Например, «бог (аллах, господь, леший, черт) его знает», «бог (господь, леший, черт, пес) с ним». В сербском языке в соответствующих ФЕ употребляются только варианты «bog, đavo, vrag» [РХСФС 1979—1: 44]. Поэтому в обоих переводах приведена трансформированная ФЕ, где на месте этих компонентов употреблено слово pas. Так как преобразованные единицы сохраняют узнаваемую форму фразеологизма (ср. «vrag bi ga znao», «vrag će ga znati»), то прием двойной актуализации в переводах отражается.
Ко је одговорио пацијенту «пас би га знао»? [Јовановић 1985: 312].
Ko je odgovorio pacijentu «Pas će ga znati»? [Putnik 2008: 70].
Из проведенного анализа можно сделать вывод, что главной проблемой, влекущей за собой наиболее грубые ошибки в переводе, является нераспознавание переводчиком измененного фразеологизма. Вторая трудность — отсутствие в переводящем языке эквивалента фразеологической единицы или несовпадение объема значений фразеологических единиц в двух языках. При наличии полных эквивалентов фразеологизмов, — что для близкородственных языков более частое явление, чем для языков далеких, — переводчики успешно справляются с поставленной задачей, произведя во фразеологической единице те же изменения, которые представлены в оригинале.
Важно отметить, что в некоторых случаях переводчик должен обращаться к более широкому контексту для достижения эквивалентности перевода. Несоблюдение этого правила приводит к нарушению авторской логики в переводе.
Больше внимания необходимо уделять стилистической принадлежности слов, замещающих компонент фразеологизма. Только в одном из приведенных примеров переводчик адекватно передает стилистические изменения в преобразованной фразеологической единице.
Из приведенных примеров видно, что важной особенностью идиостиля Булгакова является намеренное нарушение языковых норм в измененных фразеологических единицах. Только один пример перевода отразил эти нарушения. Поскольку речь идет о переводе с близкородственного языка с похожей системой, такое пренебрежение переводчиков к значимому элементу стиля писателя вызывает удивление.
Проанализировав примеры переводов приема двойной актуализации фразеологизмов, можно сделать заключение о том, что при переводе с близкородственного языка, в данном случае с русского на сербский, наряду с преимуществами, которые дает во многом совпадающий лексический фонд, возникают проблемы, обусловленные схожестью структур языков. С одной стороны, наличие в двух языках большого количества фразеологизмов, совпадающих не только по структуре, но и по значению, облегчает достижение эквивалентности перевода. Например, абсолютными эквивалентами являются фразеологизмы «здесь и не пахнет чем-либо» и «ovde i ne miriše na nešto». С другой стороны, различия механизмов метафоризации в двух языках часто не позволяют подобрать фразеологизм, лексическое значение компонентов которого можно актуализировать в конкретном контексте. Например, в сербском языке невозможно подобрать эквивалентный русскому фразеологизм, включающий те же компоненты («заруби себе на носу»). Схожесть в структуре языков подталкивает переводчиков к калькированию фразеологизмов, как правило, неудачному. Кроме того, большое значение имеет умение переводчика выделить и проанализировать индивидуальный авторский прием преобразования фразеологизма. Отсутствие тщательного и правильного анализа приводит не только к неотражению конкретного приема в переводе, но и к серьезным семантическим сдвигам. Например, ни один переводчик не справился с переводом ФЕ «заруби себе на носу».
Отражение в переводе индивидуального авторского стиля — одна из самых сложных задач для переводчика. Для достижения эквивалентности перевода необходим не только творческий, но и научный подход к анализу элементов, составляющих идиостиль писателя.
Литература
Булгаков 1999 — Булгаков М.А. Избр. соч.: В 3 т. М., 1999. Т. 1.
Мелерович, Мокиенко 1988 — Мелерович А.М., Мокиенко В.М. Коммуникативный и номинативный аспекты фразеологического значения в тексте и словаре // Фразеологическое значение в языке и речи. Челябинск, 1988.
Михальчук 2002 — Михальчук Н.Г. Фразеологические единицы как средство формирования идиостиля М.А. Булгакова: Дис... канд. филол. наук. Орел, 2002.
Рецкер 1974 — Рецкер Я.И. Теория перевода и переводческая практика. М., 1974.
РХСФС 1979 — Русско-хорватский или сербский фразеологический словарь / Под ред. А. Менац: В 2 т Загреб, 1979.
Федоров 1983 — Федоров А.В. Основы общей теории перевода. М., 1983.
ФСРЯ 2012 — Фразеологический словарь русского языка / Сост. М.И. Степанова. СПб., 2012.
Шведова 2007 — Толковый словарь русского языка с включением сведений о происхождении слов / Отв. ред. Н.Ю. Шведова. М., 2007.
Јовановић 1985 — Булгаков М. Псеће срце / Превео М. Јовановић. Београд, 1985. Књ. 2.
РСЈ 2007 — Речник српскога језика. Нови Сад, 2007.
Ћосић 2008 — Ћосић П. и сарадници. Речник синонима. Београд, 2008.
Putnik 2008 — Bulgakov M. Pseće srce / Preveo Dajić Putnik. Beograd, 2008.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |