В этом разделе будут рассматриваться особенности языка и стиля (преимущественно лексический материал), характеризующие разговорную стихию в письменных документах, которые отражают непринужденную речь («свой модус», если воспользоваться термином Ольги Йокояма). Это документы двух жанров: письма и дневники, принадлежащие молодым Булгаковым — то есть родным и двоюродным братьям и сестрам писателя. Изучение подобных фактов важно для ответа на вопрос о времени возникновения русского литературного разговорного языка (РЯ). Вопрос о генезисе РЯ требует тщательного изучения, базирующегося на большом фактическом материале. Этот вопрос особенно сложен, так как РЯ обнаруживается преимущественно в устной форме. Мы можем непосредственно наблюдать его лишь в современности (не ранее чем появились магнитофонные и другие виды фиксации устной речи). Звучащая речь прошлых веков до нас не дошла. Устная форма речи предшествует письменной, и, следовательно, разговорные языки — явление глубокой древности. Встает вопрос: когда возникают РЯ как особые формации? Когда возникают те особенности РЯ, которые отличают его в настоящее время?
Изучать пути и время формирования РЯ можно лишь ретроспективным методом, выявляя особенности тех жанров письменности прошлых веков, которые характеризуются экстралингвистическими признаками, присущими РЯ (неофициальность, неподготовленность, непосредственность). Это — частная переписка, записки, дневники, мемуары. Анализ таких материалов показывает значительное сходство между подобными текстами и современным РЯ, особенно в области синтаксиса, например в порядке слов1.
Семейная переписка и особенно дневники Н.А. Булгаковой дают богатые материалы для наблюдений над неофициальным функционированием русского литературного языка начала XX в. Они представляют интерес и как свидетельство специфических черт семейного языка Булгаковых.
После смерти Н.А. Булгаковой-Земской я обнаружила папки с дневником, в первой из которых лежала бумага: «Завещаю дочерям моим Ольге и Елене. Н.А. Земская. 2.XII.1941 г.». Дневник начинается записью от 7 января 1909 г.: «Какая я странная, гадкая и смешная! У меня был, оказывается, свой собственный, свой хороший мир, у меня были мои тетрадки [дневник], а тут вдруг я полгода болтаюсь, ничего не делаю, не пишу ни строчки, и, под влиянием минуты, жгу свой дневник, только потому, что Соня [Мухортова, жившая у нас зимой 1908 г. на воспитании у мамы — училась на курсах, где мама тогда была инспектрисой. — Н.З.] закричала: «Жги, жги!» — Боже! Какая я дикая, глупая!» В декабре 1961 г., то есть спустя полвека, Н.А. поместила перед началом дневника длинную запись, в которой она вспоминает свой поступок и объясняет его причины: «До 1909 г. я тоже вела дневник; и как-то, зимой (тогда я была в 4-м классе), решила сжечь его (ведь дневник пишут, а потом жгут — так принято) и бросила его в огонь. Потом, уже через полгода, снова начала вести дневник; очень жалела, что свой первый, детский, сожгла. И до сих пор жалею: ведь какое это было бы незаменимое свидетельство не только моего внутреннего мира (какой уж там «мир» у девочки 13—14-ти лет!), но памятник жизни семьи, там, вероятно, можно было бы найти невосстановимые подробности. Н.З.»
Н.А. вела регулярные дневниковые записи до 1917 г. Во время Гражданской войны и жизни в Самарской губернии Н.А. регулярного дневника не вела. От более позднего времени сохранились отдельные записи. Некоторые из дневниковых записей использованы в I части этой книги.
По наблюдениям Н.А., язык семьи Булгаковых отличался живостью, образностью и остроумием. Она пишет в дневнике: «Я люблю остроумие, ничем не стесняемые разносторонние разговоры нашего близкого кружка, наш смех и понимание друг друга; люблю некоторую вольность в наших выражениях, образность, которую так преследует мама2, конечно, Володя (имеется в виду московский кузен В. Попов) вытаращил бы глаза, если б я сказала ему «ухайдакать» в смысле «убить, уничтожить» и поблагодарила за то, что он «накорябал»3 мне письмо; а малороссийские пословицы и словечки, которых не понимают в Москве!» (13.01.1913).
Разговорная лексика и фразеология встречается в дневнике Нади Булгаковой часто. Она употребляла ее будучи и гимназисткой, и курсисткой. Вот серия иллюстраций: «...я полгода болтаюсь и ничего не делаю»; «теперь спешу проглотить письма Чехова (стянула у Гудзия 2 тома)»; «Гвоздев [профессор-латинист] пробормочет с кафедры...».; «вчера <...> потащили в кинемо».
Среди разговорных слов много глаголов широкой семантики: «Варя в уютной светлой гостиной запузыривает гаммы и этюды»; «У меня маленький жарок: жажда, руки и губы сохнут и пульс лупит; <...> сегодня днем с несостоявшейся лекции Де-Ля-Барта о Толстом махнула прямо в Ново-Девичий на могилу Чехова»; «я еще немного поколебалась, потом бухнула его [то есть дневник] в огонь»; «Я ужасно захотела что-нибудь «выкинуть»».
Употребляет Н.А. и экспрессивные приставочные и приставочно-суффиксальные глаголы: «<...> мало-помалу повытащу из дядиных шкапов все интересные книги»; «в общем измочалилась хотя экзамен был чепуховый»; «Заинька [о дяде] загонялся». Нередко в семье употреблялись сниженные глаголы перебуровить и пришпандорить.
Следует подчеркнуть, что глаголы вообще составляют основную часть разговорной, реже более сниженной, лексики. И это, я думаю, объяснимо. Разговорная стихия выступает преимущественно как средство экспрессии. Привнося в текст экспрессивность, она делает его выразительным, но не грубым, тогда как сниженная конкретная предметная лексика нередко огрубляет речь.
Кроме глаголов, употребляются и другие предикатные слова, а также субстантивная лексика отвлеченной семантики (бред, чепуха, сумбур). Некоторые иллюстрации: «Нервы у меня что-то «не того»»; «усталый сумбур в душе»; «глупый расплывчатый бред» [о своих записях в дневнике].
Приведу примеры разговорной фразеологии: «одиночество помогло быть спокойной и не выбиться из колеи»; «взвалить себе на плечи».
А вот типично студенческое выражение того времени: [рассказывает о предстоящем экзамене по истории у проф. Готье]: «Он спросит меня, сколько было бабушек у Иоанна Грозного или как звали теток Андрея Боголюбского, и я пролечу с шиком» (23.4.1913).
Встретилось в дневнике Н.А. и слово шпана — жаргонизм, употребленный как шутливая характеристика. Описывая многолюдное общество, жившее на даче в Буче, Н.А. пишет: «Два поколения: младшее, гимназическое, «шпана» и старшее, студенческое, шпана не шпана, а так, хорошие люди» (26.7.1913). И тут же, увидев в своем лексиконе слово шпана, она продолжает: «Да, я замечаю, что у меня язык в Буче сравнительно с Москвой испортился, но ведь хорошо говорить, когда есть лишние термины, а тут их на каждое понятие масса, только не надо быть особенно разборчивой; критерий один — меткость» (выделено Н.Б.).
Н.А. неоднократно возвращалась к тексту своего дневника в последующие годы, уже живя в Москве. Она делает пояснения, уточнения, исправления;
иногда указывает дату позднейших комментариев (когда при исправлении стоит дата, я ее сохраняю). Приведу примеры двух позднейших недатированных исправлений. Н.А. заменяет сниженное выражение на нейтральное: вместо «*полезла на Ивана Великого» [колокольню] пишет: «взошла». В другом случае она добавляет к сказанному иное, типично киевское (по ее мнению) и более экспрессивное слово: «<...> сегодня весь день проболталась без толку (проваландалась, как говорят у нас в Киеве)».
Разговорные слова и выражения, а также шутливый и сниженный тон характерны и для писем подруг Н.А., учившихся с ней в одной гимназии. Леля Петровская пишет Наде из Киева в Москву: «Сударыня! <...> позвольте Вам заметить, что Вы замошенничали 4 тома Пушкина, что Оля Леонтович грызет мне голову. Дорогая Надиночка, немедля сообщи, куда ты эти 4 тома спрятала. Никто из членов твоего почетного семейства об этих томах не знает, а мне страдание. <...> Всего хорош. Вашу руку, мадам! Леля Петровская» (на конверте штамп: Москва. 28.10.17). В письме, подписанном Муркой Лисянской (от 31 июля 1912 г.), читаем, что «какая-то барышня по направлению площадки прет» и что она сама никак не может «прочесть этого отвратительного Чайльд — фигу, вот гадость!».
Я постаралась выявить наличие разговорной стихии в дневнике Н.А. Булгаковой. Этот пласт лексики занимает значительное, но не основное место в общем составе дневника. Текст дневника ни в коей мере не отличается ни грубостью, ни вульгарностью. В нем много живых выражений, шуток, но очень много и серьезного. Это видно из тех фрагментов дневника, которые помещены в I части книги, а также и далее, в следующем разделе. Текст дневника характеризуется стилистической и сюжетной многоплановостью, что отражает особенности личности Н.А. Булгаковой.
Приведу примеры разговорных слов из писем Коли и Вани, младших братьев Михаила Афанасьевича. Из писем Коли сестре Наде из Киева в Москву в 1913 г.: «мама было расхворалась»; «я схватил сухой бронхит»; «<...> я получил у Батуева и Назаренко по пяти. Ведь это шикарно». Коля замечает, что два брата «бринькают» на балалайках, горничные «лузгают» семечки, а Ваня «юркнул» в подъезд. Ваня в письме из Бучи в Ессентуки употребляет типично разговорный предикатив ничего: «У нас погода несколько дней пока ничего, даже хорошая».
В речи других молодых Покровских и Булгаковых (чаще — мужчин) встречаются и более сниженные, иногда просторечные и жаргонные слова и выражения. В письме Ивана Михайловича Покровского, брата матери, находим простор. «рыло» (по отношению к лицу человека). Жаргонное выражение «не наводи понта» встречается в письме младшего из братьев Булгаковых — Ивана (см. подробнее в разделе о языке «Записок» Шурочки Бархатовой).
Шутливые стихи. В семье Булгаковых ставили шарады и часто сочиняли шутливые стихи (см. примеры таких стихов в части I). Процитирую здесь строки еще одного шутливого стихотворения, сочиненного Михаилом Афанасьевичем. Поводом послужило следующее событие: младшую сестру Лелю по дороге из гимназии чуть было не укусила бешеная собака. Михаил, подшучивая над сестрой, так изображает ее переживания:
Ах, зачем меня сегодня
Та собака не кусала?
Умерла б я и в могиле
Так ужасно не страдала!
Каждый вечер причесаться;
Утром то же — каждый день!
Зубы чистить, умываться!
Чахну я, брожу, как тень.
Прозвища. Неоднократно упоминавшихся в I части книги двоюродных братьев Костю и Колю Булгаковых называли «японцами». Ирина Лукинична Булгакова получила прозвище Муик. Так ласкательно называла ее Леля, младшая сестра, за которой тетя Ириша ухаживала; старшие же дети придавали этому прозвищу скорее негативный смысл (см. о нем подробнее в I части книги). От слова муик был образован глагол муикнуть — «незаметно скрыться». Знакомого мальчика младшие братья прозвали Бобка-плобка, вероятно, потому, что он не произносил звук р. Гимназического товарища Михаила Афанасьевича Бориса Богданова называли Бритый Бертолет. Лиля (двоюродная сестра) прозвала Надю, когда та уехала в Москву на курсы, московским огоньком. Дядю Колю (брата матери, Николая Михайловича Покровского) дети ласково прозвали Заинька, или Серенький, за его раннюю седину, существовало и прозвище белочка. Когда у молодых Н.А. и А.М. Земских в 1920 г. родилась дочь Елена (умершая в годовалом возрасте), они ее называли Чижка или Чиженька, Мурзилка, Мурзиленок. Ирину, дочку В.А. и Л.С. Карумов, называли Каруменыш. М.А. Булгаков шутливо именовал сестру Надю и двоюродную сестру Лилю курсихами. Одно из прозвищ — пишиболванчик — было образовано от шутливого выражения «Пиши, болван, вот эту строчку!», использовавшегося в семье по отношению к ученикам, которым дети Булгаковы давали уроки для заработка, Это словечко продолжало жить и в 30-е годы в семьях Булгаковых и Земских.
Наиболее изобретательным в лингвистическом отношении прозвищем было словечко Цогояй. 7 января 1909 г. Надя пишет в дневнике: «метание от времени Цогояя». Поздне́е она объясняет это семейное словечко: «Цогояй» — яйцо с перевернутыми слогами и вставленным в середину слогом го. Так мы прозвали жившую у нас летом на даче квартирантку, смешную, молодящуюся старую деву, очень заботившуюся, чтобы ей к утреннему завтраку были сварены «яички»».
Как видим, прозвища были разнообразны и по структуре, и по семантике. Тут и изобретательные новообразования (типа муик, муикнуть; цогояй), и передразнивания-рифмовки (Бобка-плобка), и сравнения, метафоры и т. п., как ласковые (серенький, Чижик), так и насмешливые.
Дневниковые записи Н.А. Булгаковой-Земской о речи М. Булгакова. В своем дневнике Н.А. дает общую характеристику речи брата, а также приводит некоторые его шутливые выражения. Так, 13 января 1913 г. она записывает: «Смесь остроумных анекдотов, метких резких слов, парадоксов и каламбуров в Мишином разговоре; переход этой манеры говорить ко мне... Мишины красивые оригинальные проповеди». Вспоминая о том, как она приехала в Киев из Москвы на каникулы, Н.А. цитирует иронические слова брата, высмеивавшего и ее пристрастие к Москве и московской речи, и недостаточное знание французского языка: «Смех, смех, смех, шумный, несмолкаемый, шутки, шум, музыка и калейдоскоп милых лиц. <...> поддразнивание меня «y нас на севере dans le Moscou» (конечно, Мишина фраза)» (18.12.1912 г.) (вместо правильного «à Moscou»). Иронизируя над романтическими устремлениями сестры, Михаил пустил в оборот выражение чуткая душа Нади, которое Н.А. нередко использовала в своем дневнике позднее, уже в записях 30-х годов в Москве, подшучивая сама над собой. Как «протест» брата «против придавання большого значения мелочам жизни, быта» Н.А. приводит еще одну его ироническую фразу: пусть «девизом всего будет «выеденное яйцо»» (запись 8.1.13 г.).
Приведенные выше факты свидетельствуют о том, что разговорная стихия находит отражение в письменных жанрах неофициальной речи на рубеже XIX—XX вв. — и в лексике, и в синтаксисе. О фонетике судить трудно, так как у нас нет материалов устной речи того времени. В немецкой лингвистике наша точка зрения именуется «Kontinuitäts-These»; согласно этой теории языковая норма складывалась в течение длительного времени. Такое осмысление истории языковой нормы противостоит так называемой «советской гипотезе происхождения РЯ» («sowjetische Hypothese»), представленной в работах М.В. Панова4. М.В. Панов рассматривает РЯ в качестве специфического феномена, развившегося в советское время как результат реакции на шаблонизацию языка, как противовес казенщине и стилистическому единообразию5.
Я думаю, что эти два мнения не исключают, а дополняют друг друга. Чисто структурные особенности, наблюдаемые и в современном РЯ, и в прошлые века (например, частая постпозиция согласованных местоимений, непроективный порядок слов, препозиция глагольного объекта и мн. др.), не связаны с советским строем. Они объясняются устной формой существования РЯ, его неподготовленностью, спонтанностью, неофициальным характером. С другой стороны, многие (но не все) особенности современного РЯ, относящиеся прежде всего к области лексики и фразеологии, могут действительно быть реакцией на трафаретность, шаблонность, «засушенность» языка советской эпохи, породившего то явление, которое называют термином «новояз» (англ. new-speak, польск. nowomowa).
Диалектные черты. Семья Булгаковых жила на Украине. Родители были родом из Орловской губернии. Естественно, что в речи Булгаковых могли быть и украинизмы, и южноруссизмы. Отдельные слова и выражения этого рода отмечены выше в разделе, посвященном языку А.И. Булгакова. Приведу два примера из дневника Н. Булгаковой.
Как скаженная. 12 января 1913 г. Надя пишет: «Ну и буду же я заниматься, когда вернусь в Москву, как «скаженная «буду заниматься».
Чипнуть. Находясь в Киеве на каникулах 28 декабря 1912 г., Н.А. жалуется: «я стала беспомощна и податлива, как ребенок, иногда только ощетинивалась там, где «чилнут» меня сильно — в мелочах». И тут же дает пояснение: «чипнуть — цапнуть, схватить, щипнуть; затронуть больно». Толковые словари современного русского литературного языка этот глагол не помещают. Даль дает: «чепать, чипать пск. юж. зап. Зацеплять, цепляться за что-либо, задевать, трогать <...> чепаться — цепляться, трогать что, затрагивать кого-либо, придираться. <...> Отстань, не чепайся!». Этот глагол близок русскому цепляться в переносном значении.
Устарелые слова. Дневник Н.А. Булгаковой отделен от нас почти столетием. Можно ли считать язык дневника устарелым? Много ли в нем ушедшего из современного языка? Дневник Н.А. Булгаковой содержит гораздо меньше устарелого, чем рассмотренные выше документы — ЗШБ, письма М.В. и А.И. Покровских, А.И. Булгакова. Отмечу то немногое, что обращает внимание.
Кинемо — в значении кинематограф, устар. (впервые зафиксировано в Сл. Академии 1909 г.), ср. совр. кино. Встречается много раз: «Ходила с мальчиками в кинемо» (8.10.12); «Вчера за мной зашли Коля и Ваня с Олечкой и потащили в кинемо» (5.11.12). Это слово связано с бытовавшим в те годы кинематограф; ср. также фр. cinema. Можно сделать два предположения. 1) Слово кинемо было употребительно в течение краткого времени в начале XX в. Словарной фиксации я не обнаружила. 2) Это была семейная номинация, жившая в семье Булгаковых, Поповых и др. родственников. Против этого предположения, однако, свидетельствует характер записей. Н.А. всегда тщательно отмечает маркированность слов — кавычками, подчеркиванием и др. способами. Слово кинемо ни разу ею никак не выделено.
Держать экзамен. Н.А. Булгакова пишет неоднократно: держала экзамен, держу экзамены. Также выражаются и другие родственники: держать — выдержать экзамен. В конце XX в. это выражение воспринимается как устарелое. Теперь говорят сдать — сдавать экзамен, и даже без дополнения: Он сдал / я не сдала... Сл. Уш., БАС помещают выражение держать экзамен без каких-либо помет в ряду сочетаний держать речь, держать корректуру. Сл. О. — Щ. дает пояснение: держать экзамен (экзаменоваться).
Мыть белье. В семьях Покровских и Булгаковых употреблялся глагол мыть, а не стирать по отношению к белью. Так пишут все старшие родственники — мыть белье, мытье белья. В дневнике Н. А также есть запись: «вечером взялась мыть воротнички». В письма сестры Веры Афанасьевны один раз встретился глагол стирать6. В наши дни о белье обычно говорят стирать.
Назову еще несколько устарелых для современного языка слов, употребляемых «молодыми Булгаковыми»: конфекты — в дневнике Н.А. Булгаковой; инфлуенца, матрикул (удостоверение о зачислении в университет, а также — зачетная книжка) — в письмах Н.А. Булгакова; футбол (в значении «футбольный мяч») — в письме И.А. Булгакова.
Примечания
1. См. Лаптева 1963; Кручинина 1974, 1976; Глинкина, 1979, 1986; Ярин, 1986; Земская 1988.
2. Отмечу, что во многих других местах дневника Н.А. говорит об образности маминого языка.
3. Это словечко неоднократно встречается в письмах М.А. к родным. Например, в письме к Н.А. от 13 янв. 1922 г.: «накорябал на скорую руку черт знает что».
4. См. Панов, 1990, с. 19, 93. См. об этом подробнее: Яхнов, 1999, с. 592.
5. См. также: Лефельт, 1991.
6. Отмечу, что в языке XIX в. мыть белье было обычной номинацией. В романах Достоевского, например, постоянно употребляется выражение мыть белье.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |