Все больше фактов биографии М.А. Булгакова узнаем мы в последнее время. Внимание булгаковедов привлекает, естественно, не только Булгаков-писатель, но и Булгаков-драматург. В круге света оказалась и актерская — к сожалению, единственная — работа М. Булгакова. Как будто не осталось ничего не познанного и в этой части биографии писателя, и можно уже поставить точку. К счастью, это не так: любимый нами автор был, как любой смертный, тесно связан с разнообразными явлениями культуры своей эпохи. Стало быть, информацию к пополнению биографии писателя можно обнаружить не только в архивах.
Автору настоящей статьи прежде довелось писать о влиянии оперных постановок на сцене и радио в 20-е — 30-е годы на творчество М.А. Булгакова1. Продолжая работу над этой темой, я обратился к журналам, издававшимся Всесоюзным радиокомитетом при СНК СССР. В одном из них2 мне посчастливилось обнаружить фотоснимок, иллюстрирующий пока никому не известный эпизод биографии Булгакова-актера (а вместе с тем — забытые страницы истории радиовещания и МХАТа).
На этом снимке мы видим М.А. Булгакова в составе актерской группы МХАТа на радиостудии во время передачи по радио постановки «Пиквикского клуба» по Ч. Диккенсу. Ценность этого фотосвидетельства еще и в том, что, говоря профессиональным языком фотографов, снимок репортажный, фиксирующий живой момент, а не так называемый постановочный, когда фотографируемые специально позируют перед фотокамерой. Разумеется, данным обстоятельством ценность этого снимка не исчерпывается. У радиомикрофона здесь представлены (слева направо): М.А. Булгаков, В.В. Грибков, М.П. Болдуман, А.М. Карев, Е.Н. Морес, И.М. Раевский, В.О. Топорков. Видно, что все они без грима и театральных костюмов.
Каким же временем датируется этот снимок? Самая поздняя дата определяется временем публикации: номер журнала с этим снимком был сдан в набор 2 февраля 1935 года. Во МХАТе премьера «Пиквикского клуба» состоялась 1 декабря 1934 года3. Соответственно, снимок мог быть сделан в период между 1 декабря 1934 года и 2 февраля 1935 года. Вряд ли постановка на радио была осуществлена сразу же после театральной премьеры. Проверка по радиопрограммам, публиковавшимся в то время «Радио-газетой», показала, что упоминание о радиопостановке «Пиквикского клуба» содержалось в анонсе, данном газетой еще в мае 1934 года:
«МАСТЕРА ТЕАТРА У МИКРОФОНА (драматическое вещание в 1934/35 г. В сезоне 1934/35 г. дирекцией драматического вещания будут привлечены к микрофону лучшие московские театры и крупнейшие мастера сцены. <...> Из театральных премьер предстоящего сезона предполагается дать <...> «Пиквикский клуб» (МХАТ им. Горького)»4.
Следующее упоминание этой радиопостановки содержалось уже в программе радиовещания на конец года:
«Слушайте драматические передачи <...> 27 декабря 19 ч. 30 м. Ст[анция] ВЦСПС. Отрывки из пьесы «Пиквикский клуб» по Диккенсу в исп[олнении] артистов МХАТ-I»5.
Итак, дату радиопремьеры «Пиквикского клуба» и, соответственно, фотоснимка можно считать установленной — 27 декабря 1934 года, после 19 часов 30 минут.
Познакомимся теперь с актерским составом, участвовавшим в этой радиопостановке, и с теми, кто ее осуществлял в театре и на радио. Автором инсценировки диккенсовского романа была Наталья Алексеевна Венкстерн, режиссером-постановщиком — Виктор Яковлевич Станицын (Гёзе). Это была его первая самостоятельная постановка. Его режиссерами-ассистентами были Иосиф Моисеевич Раевский и Михаил Афанасьевич Булгаков. Оба они еще и играли в этом спектакле: Раевский исполнял роли адвоката Фогга, мистера Джингля, Бена Аллена, адвоката Перкера; Булгаков только одну роль — Президента суда. Владимир Васильевич Грибков в этом спектакле играл мистера Пиквика. Василий Осипович Топорков играл и мистера Пиквика, и Сэма Уэллера, его слугу. Михаил Пантелеймонович Болдуман, так же как и Раевский — адвоката Фогга. Александр Михайлович Карев (Прудкин) — адвоката Додсона. Евгения Николаевна Морес, актриса-травести, играла роль малютки Бардля. Это распределение ролей поможет нам установить как распределялись роли в радиопостановке, где была занята только часть мхатовской труппы.
В радиопостановке, запечатленной на фотоснимке, как нетрудно установить, принимая во внимание то, что здесь разыгрывается сцена «В суде» (в других сценах спектакля не принимал участия М.А. Булгаков), роли были распределены следующим образом. Грибков играл Пиквика, Карев — Додсона, Раевский — Перкера (другие персонажи Раевского — Аллен и Джингль — в этой сцене не участвовали), Топорков — Сэма Уэллера, Морес — малютку Бардля, миссис Бардль и, вероятно, миссис Клоппинс. Булгаков, конечно же, играл Президента суда, Болдуман — Фогга.
Подпись же под снимком гласила:
«Все чаще и чаще в эфире звучат голоса артистов Московского художественного театра им. М. Горького. Не только с отдельными выступлениями и отрывками из постановок, но и с целыми постановками и монтажами их выступают Мхатовцы у микрофона. На снимке: передача постановки МХАТ им. М. Горького «Пиквикский клуб» по радио. Артисты Булгаков М.П., Грибков, Болдулин, Корев, Морес, Раевский и Топорков у микрофона во время передачи»6.
Во МХАТе постановка эта готовилась долго. Слишком долго. Все устали ждать. Весной 1934 года М.А. Булгаков писал П.С. Попову, что «Пиквикский клуб» застрял и о том, «когда он пойдет и мне представится возможность дать тебе полюбоваться красной судейской мантией — не знаю». Возможно, замысел этой постановки и начальная подготовка к ней относятся еще к 1931 году, когда М. Булгаков, по его просьбе, был зачислен К.С. Станиславским в актерский цех театра, а до этого уже год трудился во МХАТе в качестве режиссера-ассистента. В начале лета 1933 года Станиславский уехал для лечения за границу. Ко времени возвращения в театр (август 1934 г.) он, должно быть, совершенно забыл об участии Булгакова в этом спектакле. И вот — генеральная репетиция, как ее вспоминает В.Я. Виленкин.
В устном сообщении автору, за которое я ему искренне благодарен, В.Я. Виленкин уточнил, что впечатления свои о генеральной репетиции он записал сразу же после просмотра, что, несомненно, увеличивает их достоверность и ценность:
«К.С. Станиславский принимает первую самостоятельную работу В.Я. Станицына. Мне повезло, я сидел совсем близко от Константина Сергеевича, слышал и потом записал кое-что из того, что он говорил шепотом режиссеру.
Началась сцена «В суде». «Президент суда» в тяжелом седом парике, с багровым толстым носом и злющими глазками, расставив локти, приступил к допросу. «Президент» этот, как известно, почему-то яростно ненавидит всех животных и потому не выносит никаких метафор или сравнений из животного мира, а тут ими, как на грех, так и прыщет судейское красноречие. Знаменитая реплика: «Да бросьте вы зверей или я лишу вас слова!» прозвучала с такой неподдельной яростью, что захохотал весь зал, а громче всех Станиславский. «Кто это? — быстро прошептал он Станицыну, не узнавая актера. — «Булгаков». — «Какой Булгаков?» — «Да наш же, наш Булгаков, писатель, автор «Турбиных». — «Не может быть». — «Да Булгаков же, Константин Сергеевич, ей-богу!» — «Но ведь он же талантливый...» — и опять захохотал на что-то громко и заразительно, как умел хохотать на спектакле только Станиславский.
Для Константина Сергеевича появление Булгакова на сцене в «Пиквикском клубе» было неожиданностью, а между тем ведь это он первый, и давно уже, увидел в Булгакове не только драматурга, но и многообещающего режиссера и потенциального актера»7.
В самом деле, еще осенью 1930 года, узнав о зачислении М. Булгакова во МХАТ, Станиславский, находясь в то время за рубежом, выражая по этому случаю восторг, писал Булгакову: «<...> Мне пришлось поработать с Вами только на нескольких репетициях «Турбиных», и я тогда почувствовал в Вас режиссера (а может быть и артиста?!). Мольер и многие другие совмещали эти профессии с литературой!».
Сравнение это было, конечно, лестно для писателя, думавшего и о своем Мольере, мысленно уже жившего его жизнью. Жаль, что роль в «Пиквикском клубе» была первой и последней актерской его работой. Вероятно, он мог бы сыграть и Мольера в собственной пьесе, впоследствии поставленной МХАТом.
Театральная постановка «Пиквикского клуба» осталась только в воспоминаниях зрителей, видевших ее, да запечатленной несколькими фотографиями, на одной из которых Михаил Афанасьевич предстает перед нами в судейском парике8, совсем таким, как он описан Е.С. Булгаковой, В.Я. Виленкиным и С.А. Ермолинским. Процитированная же выше реплика Президента суда не совпадает с репликой из текста инсценировки, опубликованной «Цедрамом» в 1934 году9.
Напомню действующих лиц и сущность сцены «В суде». Мистер Пиквик предстает перед судом присяжных по иску миссис (в инсценировке Н. Венкстерн — мистрис, характерное в то время написание) Бардль. Ее интересы защищают адвокаты Додсон и Фогг. Адвокат Пиквика — мистер Перкер. Состав суда: Президент, присяжные — Аптекарь и Зеленщик. За порядком в зале суда следит Пристав. Свидетели: миссис Клоппинс, мистер Винкль, мистер Топман, мистер Снодграсс, Сэм Уэллер. Вместе с матерью в суде находится ее сын — Малютка. Цель истицы и купленных ею адвокатов — вытрясти из Пиквика некоторую сумму в виде штрафа за нарушение брачного контракта (точнее, за то, что подав якобы истице надежду на замужество, Пиквик, обманув ее ожидания, не женился на ней). У него же и в мыслях не было женится на миссис Бардль.
Итак, акт III, картина 5-я. Зал суда. Присяжные приведены не без некоторых недоразумений к присяге Приставом.
«Пристав.
Встать! Суд идет!
Все встают, входит Президент суда, занимает председательское место.
Пиквик.
Дело Бардль против Пиквика!
Президент.
Бардль против Пиквика? (Смотрит бумаги.)
Кто представитель истицы?
Додсон.
Я, милорд. (Надевает парик и мантию.)
Фогг.
И я, милорд! (Надевает парик и мантию.)
Президент.
Кто представитель ответчика?
Перкер (надевая парик и мантию).
Я, милорд!
Аптекарь.
Ах, красота!
Пристав.
Тише!
Президент (Додсону).
Излагайте дело, сэр!
Додсон (входя на кафедру).
Леди и джентльмены! Никогда я еще не всходил на кафедру с таким чувством волнения, я бы даже сказал треволнения, от которого буквально содрогается мой организм!
Президент (позвонив в колокольчик, брюзгливо).
Суду не интересно слушать про организм. Излагайте дело покороче!
Додсон.
Слушаюсь, милорд. Клиентка моя — вдова. Покойный мистер Бардль почти незаметно отлетел в лучший мир, запечатлев свой образ и подобие в невинном отроке. Вот он!
Мистрис Бардль и малютка начинают рыдать. Мистрис Клоппинс утирает слезы. Фогг тоже.
Президент (позвонив в колокольчик).
Попрошу не рыдать в зале суда.
Аптекарь.
А неважное подобие оставил покойник!
Зеленщик.
Мальчик средний!
Додсон.
Костлявая нужда не позволила вдове безмятежно предаться тихой грусти. Чтобы поддержать бренное существование своего слабого тела и тела возлюбленного отрока — она доверчиво вывесила на окнах своей квартиры билетик: сдаются комнаты со всеми удобствами для холостого джентльмена. И что ж! Не прошло и трех дней, как мужчина поселился в целомудренном убежище мистрис Бардль, если, конечно, кто-нибудь осмелится дать название мужчины развратному скорпиону, который с преступным спокойствием сидит здесь перед вами в качестве ответчика.
Президент.
Прошу вас не говорить в моем присутствии о скорпионах.
Додсон.
Слушаюсь, милорд. Дни летели незаметно и столь же незаметно гнусный змей расставлял свои коварные сети.
Президент.
Попрошу вас прекратить эти сравнения с животными.
Додсон.
Прошу прощения, милорд! Прошел лишь краткий срок, и целомудренная голубица попалась в сети обольстителя.
Президент.
Если вы еще раз употребите сравнение с каким-нибудь животным или птицей, я лишу вас слова (выделено мной — Ф.Б.).
Додсон.
Милорд, я хотел сказать вдовица. Милостивые государи! Какая женщина, а тем более какая вдова осталась бы глуха к голосу зовущего счастья?! Где она — эта женщина?! Укажите мне ее! И вот бедный малютка сидит целыми днями и уныло смотрит на свою плачущую мать, но он тщетно смотрит, и мать тоже тщетно смотрит в окно, поджидая коварного обманщика. О Пиквик! Пиквик! Как кровожадный лев ворвался ты в семейство тихой лани! (Председатель бешено звонит в колокольчик.). Но близок час! Карающая рука господа поразит неистового хищника! (Председатель звонит неистово). А вы, милостивый государь, прольете целительный бальзам справедливости на сердечные раны оскорбленной лани!
Президент.
Я лишаю вас слова.
Додсон.
Я уже кончил, милорд. <...>»
Устроим себе небольшой антракт. Поразмышляем над только что «услышанным» и «увиденным», сравним это с описаниями В.Я. Виленкина. Прежде всего бросается в глаза несовпадение выделенной мной яростной фразы Президента с той, которую слышал В.Я. Виленкин на генеральной репетиции инсценировки (это может объясняться, как отметил в частной беседе с автором В.Я. Виленкин, расхождением опубликованного текста инсценировки с текстом режиссерской разработки и суфлерским текстом). Второе — сравнениями с животными «пышет» красноречие вовсе не судейских, а одного лишь адвоката, исполняющего здесь, по существу, функцию представителя обвинения. Третье — Президент не выносит не только сравнений с животными, но вообще всего, отдающим чрезмерным натурализмом. В дальнейшем он также яростно встречает употребление одним из свидетелей слова «штаны». Интересно отметить и следующее. Автор инсценировки, приведя в самом начале список действующих лиц, обозначил время и место действия: «Действие происходит в Англии сто лет назад». В самом деле, роман Диккенса написан в 1836 г., начало «го действия — 1828 год, сцена в суде происходит в 1834 году. Зачем, казалось бы, надо было подчеркивать время и место действия, удаляя его от времени и места постановки? Но приведенный выше текст сцены «В суде» и, как будет видно, последующий удивительно напоминают особенности судопроизводства конца 20-х — начала 30-х годов в нашей стране, ставшие теперь широко известными благодаря многочисленным публикациям. Ко времени постановки «Пиквикского клуба» в стране уже отгремели знаменитое «Шахтинское дело», «процесс Промпартии» и «дело А.В. Чаянова» — «главаря Трудовой крестьянской партии». Тогда-то сравнениями с животными блистало судейское и прокурорское красноречие. Были там и «презренные шакалы», и «грязные свиньи», и «взбесившиеся псы», и масса тому подобных метафор. Надо полагать, у людей интеллигентных они восторга не вызывали, а такие оскорбления в отношении людей знакомых — тем паче (учтем знакомство М.А. Булгакова с А.В. Чаяновым). Неприятие оскорблений, очевидно, немало помогло исполнителю роли Президента суда в «Пиквикском клубе» — Михаилу Булгакову — с блеском передать возмущение нормального человека столь неделикатными словесным оборотами. Не меняет дела даже то, что в пьесе Президент суда в конце концов выносит решение не в пользу мистера Пиквика. Поведение же адвокатов миссис Бардль и после судебного заседания еще более заставляет сближать весь характер 5-й картины 3-го акта с духом сталинской эпохи: адвокаты ловят Пиквика и его друзей на неосторожно сказанных словах, критикующих судебную систему фразах, тут же их записывая и шантажируя правоборцев карами и за критику10.
Если приведенные здесь наши догадки о скрытом смысле данной сцены верны, то в романе Ч. Диккенса они должны либо отсутствовать, либо звучать иначе. Откроем роман, то его издание, которое было выпущено «Academia» ко времени написания инсценировки. Так оно и есть. Никакими «животными метафорами» речь обвинителя (в романе это не Додсон, а королевский юрисконсульт Базфаз) не отличается, не считая того, что однажды он говорит:
«Змей был на страже, фитиль приготовлен, мина закладывалась, сапер и минер делали свое дело. Не провисел билетик и трех дней — трех, джентльмены! — как существо, передвигающееся на двух ногах и внешне похожее на человека, а не на чудовище, постучалось в дом м-с Бардль»11 (выделено мной — Ф.Б.).
Как видим, выделенные здесь «животные метафоры» не идут ни в какое сравнение с теми, что пестрят в речи Додсона в инсценировке. Мало того, на высказывания Базфаза не следует совершенно никакой реакции со стороны судьи Стейрли, нет угроз лишить выступающего слова и т. п. И после суда адвокаты миссис Бардль не шантажируют Пиквика, как это представлено в инсценировке.
Эти сравнения укрепляют во мнении, что все отмеченные особенности судопроизводства появились лишь в инсценировке по роману Диккенса и являются откликами авторов инсценировки и постановки на реалии времени. Отклики, надо признать, небезопасные и весьма смелые, которые могли для их авторов обернуться репрессиями, будь чиновники Главреперткома более начитанными. Так что оговорка «Действие происходит в Англии сто лет назад» была здесь ненапрасной.
В том, как острохарактерно М.А. Булгаков исполнил свою небольшую роль, в самом повороте диалогов к современности, их сатирическом заострении чувствуется подлинно булгаковская жилка. Мог ли он быть соавтором инсценировки, по меньшей мере — ее части (сцены «В суде»)? Ведь автором везде названа только Н. Венкстерн. Но обратимся к воспоминаниям жены писателя — Л.Е. Белозерской. Она писала: «Московский Художественный театр заказал писательнице (Н.А. Венкстерн — Ф. Б.) инсценировку «Пиквикского клуба» Диккенса. По Москве тогда пошли слухи, что пьесу написал Булгаков. Это неправда: Москва любит посплетничать.»12 Казалось бы все предположения о том, что к пьесе руку приложил Булгаков отпадают сами собой. Но следом за приведенными словами Л.Е. Белозерской читаем: «Наташа приносила готовые куски, в которых она добросовестно старалась сохранить длинные диккенсовские периоды, а М.А. молниеносно переделывал их в короткие сценические диалоги. Было очень интересно наблюдать за этим колдовским превращением». Если отметить теперь, что во всем тексте инсценировки нет «длинных диккенсовских периодов», то роль булгаковского пера в этом тексте будет вполне очевидна. Даже если принять свидетельство Л.Е. Белозерской о том, что Венкстерн довольно скоро усвоила метод инсценирования, применявшийся М.А. Булгаковым. Но не будем забывать и того, что Михаил Афанасьевич был одним из режиссеров-ассистентов этой постановки. Он вполне мог вносить некоторые текстуальные изменения по ходу подготовки спектакля. Присмотревшись же к тексту, можно найти и почти буквальные совпадения с эпизодами «Мастера и Маргариты». А работа писателя над этим романом была тогда же возобновлена и находилась в полном разгаре.
Вернемся еще раз к тому моменту, когда миссис Бардль и малютка начинают рыдать, расчувствовавшись при упоминании кончины мистера Бардля, их мужа и отца. Немедленно Президент суда звонит в колокольчик и «отдает команду»: «Попрошу не рыдать в зале суда!». А вот глава 17 «Беспокойный день» из «Мастера и Маргариты». Картина в кабинете председателя зрелищной комиссии Прохора Петровича: хозяина кабинета нет, его черти взяли, буквально выполнив его собственное «благопожелание», в кресле восседает самопишущий костюм председателя. Секретарь Анна Ричардовна обращается к костюму шефа:
«Проша, где вы?» — «Кто вам тут «Проша?» — осведомился надменно костюм, еще глубже заваливаясь в кресле. — «Не узнает! Меня не узнает! Вы понимаете?» — взрыдала секретарь. — «Попрошу не рыдать в кабинете!» — уже злясь, сказал вспыльчивый костюм в полоску» (V, 184).
Совпадение почти буквальное. Разница только в определении места, где не следует рыдать: в данном случае не в зале суда, а в кабинете. В Пиквикском суде рыдания звучат неоднократно. А что же в «Мастере и Маргарите»? То же: Анна Ричардовна рыдает и потом, после неприветливого замечания костюма, когда излагает горестную историю исчезновения Прохора Петровича. И здесь на сцену выходит персонифицированный закон — милиционеры: «Давайте не будем рыдать, гражданка, — спокойно сказал первый.»
Но вернемся в зал, где продолжается суд над Пиквиком. После Додсона слово взял второй адвокат миссис Бардль — Фогг.
«Фогг (входя на кафедру).
Разрешите мне огласить документ, милорд? Президент. Огласите!
Фогг.
Вот он в полной красе: «Любезная миссис Бардль! Дилижанс опаздывает. Я не возвращусь домой завтра. Не беспокойтесь насчет грелки. Ваш Пиквик». Что говорить милостивые государи! Грелка есть тот предмет, которым согревают постели.
Среди присяжных гул.
Аптекарь.
Н-да... Написал записочку!
Президент.
Чего же вы хотите?
Фогг.
Мы просим просвещенных сограждан силой закона оградить страдающую невинность в размере семисот пятидесяти фунтов стерлингов.
Малютка рыдает.
Президент.
Прекратите рыдания малютки!
Пристав.
Умолкни, малютка!
Фогг.
Умолкни, невинный отрок!
Малютка прекратил рыдания, Фогг вернулся на место».
На этом покинем зрительный зал, где суд все еще продолжается. В приведенном отрывке из пьесы мы увидели, что Президент суда и к рыданиям мальчика, к его слезам относится с таким же неприятием, как и тогда, когда звучали сравнения с животными, когда Додсон вынуждал суд «слушать об организме».
Не объясняется ли это неприятие слез судьей тем, что писавший для него текст автор сам не выносил слез? С одним и тем же вопросом: «Как Михаил Афанасьевич реагировал на слезы и рыдания?» — я обратился к тем, кто его хорошо знал — В.Я. Виленкину и Е.А. Земской. Независимо друг от друга они дали мне один и тот же ответ: «Он не выносил ничьих слез.» А В.Я. Виленкин еще добавил: «Вообще не любил открытого проявления каких бы то ни было эмоций»13
Обратимся вновь к фотографии. Попытаемся определить какой момент суда остановлен фотографом. Актриса Морес изображена с широко открытым ртом. Очевидно, это как раз тот момент, когда малютка рыдает. Все участники сцены молчат. Говорит лишь Президент суда. Мы видим напряженный жест Булгакова, напряженную мимику. На губах застыл произносимый звук. Нетрудно, сверившись с текстом инсценировки, установить, что он произносит фразу:
«Прекратите рыдания малютки!» Видя, как сжаты губы, можно уверенно говорить о том, что произносится звук «м». Значит актер только что произнес «Прекратите рыдания...» и сейчас прозвучит «...малютки!» Отметим еще одну деталь, подтверждаемую воспоминаниями Л.Е. Белозерской. Когда она только-только познакомилась со своим будущим мужем, то отметила о нем про себя: «...когда говорит, морщит лоб».14
Даже при невысоком качестве снимка видно, что Булгаков, произнося фразу, морщит лоб.
Таким образом, представленный здесь снимок позволил выяснить очень многое. Но вот «яростный голос» Президента суда остается лишь вообразить. «Голос Булгакова никогда не был записан (по крайней мере, эти записи не обнаружены)», — осторожно написала М.О. Чудакова15. Теперь же, после установленного факта радиопередачи «Пиквикского клуба» появилась надежда разыскать такие записи. А если повезет, то и услышать голос Булгакова. Есть серьезные основания полагать, что эта радиопостановка МХАТа, так же как и другие (например, инсценировка М. Булгакова «Мертвые души» по поэме Н.В. Гоголя), передавалась по радио неоднократно. Значит, очень велика вероятность того, что они были записаны. Подтверждением того, что «Пиквикский клуб» звучал по радио не только в конце 1934 года, в радиосезоне 1934/35 гг., но и позднее служит статья С. Алексеева из ноябрьского номера журнала «Говорит СССР» 1936 года. «За высокое мастерство литературных передач», где автор написал:
«Наряду с лучшими работами московских театров, созданными в течение последних лет, радиослушатель познакомится в этом году с целым рядом новых работ [...] Мы передавали уже в этом сезоне «Пиквикский клуб» по Диккенсу [...] в исполнении МХАТ-I им. Горького [...] В течение сезона пройдут у микрофона [...] «Мертвые души» Гоголя в постановке МХАТ-I...»16.
Выделим: «Мы передавали уже в этом сезоне...» Речь идет о сезоне по крайней мере 1935/36 гг., если не о 1936/37 гг.: опубликованная статья датируется концом 1936 г. Вообще традиция повторения передач в рубриках «Литературная передача. Театр у микрофона» и «Литературная передача. Мастера у микрофона» была в то время весьма устойчива, о чем говорит и знакомство с радиопрограммами в уже упоминавшейся «Радиогазете». Часто в этих программах после слов с обозначением рубрики встречаются пометки: «(тонфильм)» и «(пленка)». Необходимо пояснить, что это такое.
В 1929 году появились первые советские звуковые кинофильмы. Звук записывался на кинопленке, но не так, как теперь — на звуковой дорожке той же пленки, где было и изображение (к этому придут позже), а на отдельной пленке, прокручиваемой синхронно с изображением. Принцип же записи в целом был тот же, что и ныне. Этот вид записи воодушевил радиооператоров на создание репортажных записей с места того или иного события. Такие записи были названы «радиофильмой». Стали использовать этот принцип и для студийной записи, которая получила название «тонфильм». Однако такие записи были весьма дорогостоящи, в связи с высокой стоимостью кинопленки. Необходимо было искать другие возможности. Магнитофонные записи уже появились, но были еще в стадии совершенствования (хотя сам принцип магнитной записи — первоначально на стальной проволоке, путем ее намагничивания был открыт и опробован еще в середине прошлого века). На рубеже 20-х — 30-х годов инженер А.Ф. Шорин, изобретатель звукового кино, предложил использовать для звукозаписи эмульсионный слой кинопленки, непригодной к употреблению по прямому назначению (засвеченной и т. п.). Запись выполнялась механическим способом по тому же принципу, что и запись на граммофонной пластинке, но без предварительного изготовления матриц, непосредственно на пленке с помощью лентопротяжного устройства и, разумеется, вдоль пленки, а не по спирали. Аппарат, с помощью которого производилась запись, был назван по имени изобретателя — шоринофоном. В публиковавшихся радиопрограммах вид записи именовался для краткости чаще всего просто «пленкой».
Запись «Пиквикского клуба» могла быть осуществлена скорее всего одним из двух описанных способов, магнитофонная — маловероятна. Качество записи (особенно по второму способу) было, конечно, невысоко. Оно тем хуже, чем большее число раз воспроизводилось. Но при возможностях современной техники, думаю, ее вполне можно восстановить, убрать шумы и получить звучание, близкое к исходному. Главное сейчас — найти эту запись. Поиск ее затруднен тем, что фоноархив, прежде хранившийся в фондах Государственного архива кинофотофонодокументов в г. Красногорске, был передан в начале 70-х годов в ЦГАЗ, другая его часть погибла17
Самым последним подтверждением осуществления записи постановки «Пиквикского клуба» фонограммой явилось сообщение автору (одновременно и независимо) М.О. Чудаковой и Г.С. Файманом информации о дневниковых записях Е.С. Булгаковой, датированных началом 1935 года, в которых упоминаются контакты М.А. Булгакова с радиовещанием, целью коих, по-видимому, была фонозапись «Пиквикского клуба»18.
Примечания
1. Влекущая тайна творчества: литературная дьяволиада в оперных декорациях // Вечерний Ленинград, 1987, 11, 12, 13, 14, 15 августа.
2. Говорит СССР, 1935, № 3, с. 21.
3. Московский Художественный театр в советскую эпоху. Материалы и документы. 1960, с. 500.
4. Радиогазета, 1934, № 33, 12 июля, с. 3.
5. Радиогазета. 1934, № 60, 24 дек., с. 3.
6. Говорит СССР. 1935, № 3, с. 21. Полиграфическая и издательская культура того времени была ужасно низкой, опечатки, искажения встречались сплошь и рядом. Здесь, как видим, необъяснимым образом все, кроме Булгакова лишены инициалов, ему же достались инициалы Болдумана, «окрещенного» в подписи Болдулиным. Карева же переделали в Корева. К слову сказать, такого рода опечатки давали повод некоторым ретивым ревнителям бдительности видеть в этом «происки врагов народа», о чем свидетельствуют многочисленные публикации в том же журнале «Говорит СССР».
7. В.Я. Виленкин. Воспоминания с комментариями. М., 1982, с. 382. Ср., воспоминания С. Ермолинского (Драматические сочинения. М., Искусство, 1982, с. 657):
«Булгаков — режиссер-консультант — редактировал пьесу и потом сам читал ее в труппе, потому что Наташа Венкстерн волновалась, а он делал это хорошо. На прогоне, когда спектакль сдавали Станиславскому, Булгаков выступил и как актер — играл роль Президента суда (в 5-й картине 3-го акта). Мольеровский парик украшал его голову. Он сидел на возвышении и с некоторым раздражением говорил, перебивая свидетеля Сэма Уэллера: «Я попрошу вас не рассказывать мне ни о каком генерале!» — Это что за актер? — спросил Станиславский, с начала картины приглядывавшийся к неизвестному исполнителю. — Да это наш Булгаков, — шепотом ответил Станицын и зажег лампочку на режиссерском столике, приготовившись записать замечания. — Михаил Афанасьевич? — изумился Станиславский. — Ужасно! А у меня и не мелькнуло раньше, что рядом такой актер! Тушите свет, тушите свет, как бы не помешать ему! — и вытянув голову, радостный, смотрел на сцену. Я сидел поблизости, через проход в том же ряду, и все это видел и слышал».
8. В книге Я.М. Платека под фотоснимком ошибочно указано, что М.А. Булгаков изображен в роли Мольера. (Под сенью дружных муз. М.: 1987, с. 215). Вероятно, автора книги сбило с толку замечание С. Ермолинского: «мольеровский парик украшал его голову».
9. Н. Венкстерн. Пиквикский клуб. М.: Цедрам, 1934. Сдано в производство 5/VI—34, подписано к печати 25/VII—34. Разрешена ГРК лит. «Б».
10. По воспоминаниям Я.С. Лурье, (устное сообщение, за которое автор искренне признателен), одного из первых зрителей «Пиквикского клуба» на сцене МХАТа, весь характер сцены в суде нисколько не передавал атмосферы английского суда, а наоборот, воспринимался зрителями как аллюзия на суд отечественный.
11. Ч. Диккенс. Посмертные записки Пиквикского клуба. Перевод А.В. Кривцовой и Евгения Ланна при участии и с комментариями Г.Г. Штерна. Т. I—III. Гл. XXXIV «Суд». Т. II. М.—Л., 1933, с. 70.
12. Белозерская-Булгакова Л.Е. Воспоминания. М., 1989, с. 100.
13. Устные сообщения Е.А. Земской и В.Я. Виленкина, за которые автор глубоко признателен, были сделаны уже после прочтения доклада на III Булгаковских чтениях и поэтому не вошли в текст прозвучавшего тогда доклада.
14. М. Чудакова. Жизнеописание Михаила Булгакова // Москва, 1987, № 8.
15. Там же, № 7, с. 45.
16. Говорит СССР, 1936, № 22, с. 42—45.
17. Устное сообщение автору Л.А. Шилова (июль 1988 г.), за которое приношу ему свою благодарность.
18. Автор признателен обоим исследователям за ценную информацию. После того, как была написана эта статья в свет вышла книга «Дневник Елены Булгаковой» (М.: Кн. палата, 1990), где на с. 84 в записи, датированной 28 декабря 1934 г., читаем: «Вчера он (М.А. Булгаков — Ф.В.), вместе с некоторыми актерами, играл в Радиоцентре отрывки из «Пиквикского клуба»». Это подтверждает и сообщения М.О. Чудаковой и Г.С. Файмана, и датировку фотоснимка, сделанную в данной статье автором.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |