Кроссворд

...Автор для персонажа, как судьба для человека: что пожелает, то и сделает, захочет — осиротит, не захочет — подбросит кучу родственников, хочет — женит, расхочет — разведет... Бессильные перед судьбой, мы отыгрываемся на авторах, с пристрастием допрошая, почему именно этими, а не другими анкетными данными они снабдили своих персонажей? Почему, например, Зося Синицкая не дочка, а внучка, и почему дедушка ее — ребусник?

Из дедушкиных творческих достижений авторы особо отметили шараду на модное слово «Индустриализация», которое Синицкий привычно разделил на шарадные части «Индус. Три. Али. За», а по-том ловко зарифмовал:

Мой первый слог сидит в чалме,
Он на Востоке быть обязан.
Второй же слог известен мне,
Он с цифрою как будто связан...¹

Оба слога нам давно и хорошо известны — это переведенная в поэтический ряд афиша, извещавшая о приезде знаменитого бомбейского йога Иоканаана Марусидзе.

Бомбейский йог — искомый слог в чалме, а поскольку Иоканаана Марусидзе мы разоблачили как факирское триединство Крестителя, Спасителя и девы Марии, второй слог — цифра «три» — есть не что иное, как пресвятая Троица. Что речь действительно идет о теургии, а не о какой-нибудь там пятилетке в три года, доказывает вторая строфа:

В чалме сидит и третий слог,
Живет он тоже на Востоке,
Четвертый слог поможет бог
Узнать, что это есть предлог.

Попросту говоря, весь эпизод со старым ребусником для авторов (Ильфа и Петрова) есть предлог щелкнуть и крепко щелкнуть антропософию по ее бледному вездесующему носу. Антропософский шарж исполнен в антропософском стиле — превращение любой наличной действительности в ребус, шараду, шарадоид, логогриф и загадочную картинку, подброшенную из высших сфер потусторонними интриганами. А что наличная действительность разумна, демонстрирует алгеброид, «в котором, путем очень сложного умножения и деления, доказывается преимущество советской власти перед всеми другими властями» (ср. арию индийского гостя — «Марш Буденного»). Что же до слова «Теплофикация», уяснением тайной символики которого гордился старый ребусник («А третий слог, досуг имея, узнает всяк фамилию еврея»), — оно дорого нам связью не только с «индустриализацией», но и с мистической сутью самого Остапа Бендер-бея как «истребителя и теплотехника», то есть адожителя и Сатаны.

В качестве косвенного доказательства сказанного предъявляем название одного из самых популярных оккультно-антропософских журналов 10-х годов: «Ребус»; в качестве прямого — портрет Синицкого: «У Синицкого была наружность гнома. Таких гномов обычно изображали маляры на вывесках зонтичных магазинов. Вывесочные гномы стоят в красных колпаках и дружелюбно подмигивают прохожим, как бы приглашая их поскорее купить шелковый зонтик или трость с серебряным набалдашником в виде собачьей головы» (ср. портрет Воланда: «...под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя»).

И еще один знак того, что ребусник пришел Оттуда — его сходство с Вечным Жидом: у того и у другого бороды одной цветовой гаммы — желтоватая у Синицкого, зеленая у Вечного Жида — и такие длинные, что один свешивает ее под стол в корзину для бумаг, другой — в Днепр...

Займемся внучкой. Единственно в ней для нас интересное — имя. Женские имена в романах Ильфа и Петрова, как правило, просты по звучанию и не головоломны по смыслу: Эллочка Щукина (соревнование меж именем и фамилией, как между самой Эллочкой и дочерью Вандербильта); Фима Собак (смешно); Елена Станиславовна Боур (с оттенком заграничного шика); Лиза (тургеневское); генеральская Варвара; Грицацуеву и вовсе зовут «мадам»... Не будь дедушки, мы и на Зоею не обратили бы внимания.

Спрашиваем у знакомых: почему Зося — Зося? Отвечают: — ясное дело — полька. — Откуда, — спрашиваем, — известно, что полька?

— Из текста, — отвечают.

Поясняем: в тексте о том, что семейство Синицких польское, и слова нет.

— Как нет? — говорят, — а Зося?..

Стало быть, Зося потому Зося, что полька, и потому полька, что Зося. Хорошенькое дело!..

А меж тем, Зося действительно польское имя, уменьшительное от Зофья, по-русски — Софья, из греческого «София», что означает «мудрость», а в религиозно-философской мифологии Вл. Соловьева София приравнена Вечной женственности, объясняющей Зосину миловидность. В языке Серебряного века «София» такое же бытовое слово, как «Она», «Логос» или там «Бездна».

В сочетании с дедом-антропософом Зося-Зофья-София полномочно представляет черноморское отделение петербургской культуры.

Соприкоснувшись, однако, с родной ей морской стихией, Зося-София вернулась к своим эллинским истокам — вышла замуж за гражданина Перикла Фемиди. Характерно, что знаменитые свои слова — «Мне тридцать три года. Возраст — Иисуса Христа. А что я сделал до сих пор? Учения я не создал...», — Остап произносит в своем последнем разговоре с Зосей, когда она уже Синицкая-Фемиди... Встреча с Вечно женственной премудростью окончилась так же плачевно, как с мудростью в чалме... Оставались только белые штаны, купленные по случаю Вечным жидом в Палестине, то есть — земля предков, проще говоря, — румынская граница. Но на горизонте зловеще маячит гоголевский Днепр, в который Вечный жид «свешивает неопрятную зеленую бороду», — и тут к нему подходит потомок Остапа Бульбы.

Примечания

1. Т. 2, стр. 105—106.