Образ «вечного города»

Мистическое восхождение в высшие миры («И мы войдем вдвоем в высокий древний дом»). Пройдя все испытания, герои Булгакова — Мастер и Маргарита — вместе совершают трансцендентальное путешествие. В описании этого путешествия поэтика Булгакова совершенно сродни виртуальному путешествию героев Шарля Бодлера из стихотворения «Приглашение к путешествию», где он описывает «те края, где мы с тобой не разлучаться сможем». В романе Булгакова «те края» описаны с поразительным сходством с картинами бодлеровского «путешествия». Читая эпизод булгаковской сцены полета в священный город, понимаешь, что стихотворение французского поэта Бодлера, огромное множество раз переведенное на русский язык поэтами серебряного века, возможно, пробовал переводить и сам Булгаков: «Ты будешь жить в саду, и всякое утро, выходя на террасу, будешь видеть, как гуще дикий виноград оплетает твой дом, как цепляясь, ползет по стене. Красные вишни будут усыпать вишни в саду... Свечи будут гореть, услышишь квартеты, яблоками будут пахнуть комнаты дома. В пудреной косе, в старинном привычном кафтане, стуча тростью, будешь ходить, гулять и мыслить». Так Маргарита описывает уголок вечного города, дома и сада в котором уже звучит бодлеровская интонация.

На первый взгляд, в эпизоде Булгакова ничего не выдает связи с картинами таинственного дома и сада, которые нарисованы в стихотворении Шарля Бодлера. Но и в стихотворении Бодлера, казалось бы, ничего не выдает находящееся там внутри описание Небесного Иерусалима — как вечного прагорода. Однако облик этой восточной небесной столицы с ее ослепительным «восточным блеском» («la splendeur orientale») явно проступает через вкрапления иоанновских образов. Нельзя не заметить в бодлеровском описании и тот «отполированный годами» («polis par les ans») налет вечности, который там присутствует в облике созданного им дома и сада — с его редкостными цветами («les plus rares fleurs») и «запахами древесной смолы» («senteurs de l'ambre»), как образа некой прародины, об утрате которой так сожалел и булгаковский Мастер. Помните его незабываемый сиреневый садик с райскими благоуханиями?

По крайней мере, описание дома и сада, которые мы находим у Булгакова вложенным в уста Маргариты, являются чуть ли не подстрочником шедевра Бодлера. Чтобы это увидеть, достаточно привести лишь прозаический перевод бодлеровского стихотворения «Приглашение к путешествию»:

Дитя, сестра моя! Как сладко мечтать нам — уехать туда, где будем мы вместе — жить в праздности и любви. Любить, чтобы умереть вместе — в краю, так на тебя похожем. Где отражение солнца в твоих глазах, предательски блистающих слезой, увлажненных росой с туманных небес, — имеют такое таинственное очарование для моей души.

Там все — лишь порядок и красота, роскошь, покой и нега.

Там отполированная до блеска вечностью древесина (мебели) будет украшать наш дом (нашу комнату)... И самые редкостные цветы, смешавшиеся запахами с волной аромата древесной смолы (амбры)... И богатое убранство потолков, и бездонные зеркала, и их восточный блеск — все будет вести тайный разговор с тобой, душа, на твоем истинном языке.

Там все — лишь порядок и красота, роскошь, покой и нега.

Ты видишь, на каналах спят корабли? Их нрав — беспокойных бродяг, стоит только тебе захотеть, как они исполнят твое малейшее желание. Пусть же они примчатся с другого края света!

Закаты солнца покрывают поля (элизиума), каналы и город золотыми и гиацинтовыми отблесками. Мир засыпает в горящих лучах — там, где все — лишь порядок и красота, роскошь, покой и нега.

Ш. Бодлер. «Приглашение к путешествию» (Перевод наш — А.-А.А.)

Одно из мифических описаний Небесного Иерусалима дает нам Библия. Все мы родом оттуда — из этого вечного прагорода. Любой, рожденный свыше человек, является гражданином Небесного Иерусалима — как в момент «сейчас», так и в моменты вечности. Одна из мифологем, присутствующих в библии и составляющих мифическое описание Небесного Иерусалима, который в том — ноуменальном мире — находится непосредственно над пропастью (преисподней), «над черной бездной» — это отсутствие в нем ночей. В этом лучезарном городе нет ночи. Там лучистые солнечные закаты мгновенно сменяются лучистыми рассветами. Этот момент запечатлен и у Бодлера — там на всем отблески закатов и рассветов — их «восточный блеск» («la splendeur orientale»).

Этот момент запечатлен и у Булгакова: «...вы немедленно встретите рассвет» (гл. 32), — говорит Воланд Мастеру и Маргарите, хотя в аду стояла еще глубокая ночь. Рисуя Небесный Ершалаим, Булгаков также вводит в описание вечного города мифологему отсутствия ночи: «Мастер и Маргарита увидели обещанный рассвет. Он начинался тут же, непосредственно после полуночной луны» (гл. 32). От города у Булгакова тянется дорога, которая, очевидно, уходит прямо в райский сад: «Над черной бездной, ..., загорелся необъятный город <Ершалаим> с царствующими над ним сверкающими идолами над пышно разросшимся за много тысяч этих лун садом. Прямо к этому саду протянулась долгожданная прокуратором лунная дорога...» (гл. 32). Здесь Мастер и Маргарита видят город издалека — в тот самый момент, когда один рассвет мгновенно сменяет другой.

Библейская (иоанновская) деталь в описании Небесного Иерусалима — отсутствие ночи — является общей как для Булгакова с его описанием Небесного Ершалаима, так и для Бодлера с его описанием восточного лучезарного города: «Закаты солнца покрывают золотыми и гиацинтовыми отблесками поля, каналы, весь город целиком. Мир засыпает в горящих лучах света» (Бодлер).

У Булгакова также отмечена эта деталь — блеск лучей, исходящих от Высшего Света, и полнейшее там отсутствие ночи: «Мастер шел со своею подругой в блеске первых утренних лучей...». Но и другие детали текстов Бодлера и Булгакова поражают своим неимоверным сходством деталей в описании города как «вечного дома» («вечного приюта»):

Герой Бодлера: — Отполированная до блеска вечностью мебель там будет украшать наш дом. —

Маргарита: — Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду.

Герой Бодлера: — ...и бездонные зеркала и их восточный (венецианский) блеск.

Маргарита: — Я уже вижу венецианское окно...

Герой Бодлера: — И самые редкостные цветы, обвивающие своими ароматами... —

Маргарита: ...и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше.

Герой Бодлера: — Все говорит в тиши на языке души. —

Маргарита: — Слушай беззвучие, <...> слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, — тишиной.

Герой Бодлера: — Там все — лишь порядок и красота, роскошь, покой и нега (3 раза).

Маргарита: — Смотри, вон впереди твой вечный дом... <...> Вот твой дом, вот твой вечный дом.

В ожидании обетованного будущего вхождением в царство Покоя булгаковские герои вверяют себя тайне жизни и смерти — вечной жизни в «небесах». Поэтика Булгакова передает здесь глобальное временное переживание новой реальности героями — взамен простого пространственного переживания той же реальности. Булгаков подчеркивает при этом, что они оставляют свои бренные тела на Земле, а их души переселяются в вечный город, о котором они так долго грезили, сочиняя роман об Ершалаиме.

Соединение экстраординарного опыта путешествия с повседневностью жизни («И буду в аде век писать и притчи дьяволам читать»). В «Руслане и Людмиле» Руслан у Пушкина обретает свою утерянную невесту и как истинный герой мифа о путешествии утверждается для новой жизни в мире реальном. Он не связан договором с дьяволом (колдуном Черномором), как Мастер и Маргарита у Булгакова.

Пройдя испытание смертью, пушкинский Руслан готов к своей основной миссии — защитить свою землю и народ, который «в страхе ждет небесной казни»:

Но между тем какой позор
Являет Киев осажденный?
Там, устремив на нивы взор,
Народ, уныньем пораженный,
Стоит на башнях и стенах
И в страхе ждет небесной казни;
Стенанья робкие в домах,
На стогнах тишина боязни.

А.С. Пушкин. «Руслан и Людмила» (1821)

Обретя свою Людмилу, Руслан обретает и верный путь к «спасению» для себя и своего народа. Он свободен от всех «темных» договоров — в отличие от гётевского доктора Фауста, связанного договором с чёртом Мефистофелем. Мы знаем также, что этому договору предшествовало другое — изначальное пари о душе Фауста, которое состоялось между Мефистофелем и самим Богом (спор бога и дьявола в гётевской «Сцене на Небесах»). Спор заключался в том, может ли душа Фауста найти верный путь к «спасению». И поэтому во время долгого совместного путешествия с Фаустом Мефистофель становится как бы «пастырем его души».

Действие договора заканчивается в тот момент, когда Фауст обретает Елену Прекрасную, а вместе с ней — утраченный миром образ вечной женственности. Восхищённый её красотой, Фауст невольно произносит заветные слова: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Познав и обретя утраченное, Фауст тут же умирает, проиграв свой спор с Мефистофелем и, по договору, готовится идти за ним в ад. Мефистофель ликует. Но прозревшую и этим спасенную душу Фауста спустившиеся с небес ангелы все же уносят в рай. Мефистофель неистовствует, проклиная свои действия и намерения.

По версии Гёте, именно с разрешения Господа ангелы оспаривают душу Фауста, унося её от Мефистофеля с собой в рай. Душа Фауста проходит долгий путь до того момента, пока будучи спасенной, она находит своё пристанище в раю.

Мотив утраченной богини подтекстом проходит и через весь роман Булгакова, возникая неоднократно — даже на уровне банальных переживаний Николая Ивановича, о которых Иван Бездомный-Понырев говорит в Эпилоге: «Ах, дорого бы я дал, чтобы проникнуть в его тайну, чтобы знать, какую такую Венеру он утратил и теперь бесплодно... ловит ее?»

В загробном мире Фауст у Гёте встречается с тенью Гретхен, которая провожает его по неизведанному еще пути. У Булгакова Маргарита также в ноуменальном мире прокладывает путь для Мастера (который, как и Фауст, не смог утвердиться в реальной жизни). Мы видели, какие силы судьбы стояли при этом за спиной Мастера — сам Воланд, дух зла и, одновременно, «пастырь души» Мастера и Маргариты.

Воланд у Булгакова связан иерархическими связями. Как дух тьмы — он подчинен высшей власти — власти царства Света, что даже вызывает недоумение у героев («Разве вам могут повелевать?»). Этот мотив ограниченной власти дьявола звучит и в замысле Пушкина — в «Уединенном домике на Васильевском», где дьявол Варфоломей демонстрирует свою власть «чудом» воскресения, чтобы этим завоевать душу героини Веры: «Если так, — возразил он <дьявол Варфоломей> кусая себе губы, — если так... мне, разумеется, с тобою делать нечего; но я заставлю твою мать сделать тебя послушною». — «Разве она в твоей власти?» — спросила девица. «Посмотри», — отвечал он, уставивши глаза на полурастворенную дверь спальней, и Вере привиделось, будто две струи огня текут из его глаз и будто покойница, при мерцании свечи нагоревшей, приподнимает голову с мукою неописанной и иссохшею рукою машет ей к Варфоломею. — Тут Вера увидела, с кем имеет дело».

Дьявол у Пушкина разыгрывает здесь свою «мистерию воскресения», подражая Христу (воскрешению Лазаря). Дьявол всегда обыгрывает серьезное, превращая его в профанное.

В мистерии, созданной Булгаковым, Иешуа — Дух Света, который повелевает и духами тьмы (Воланд и свита), тоже повелевает и судьбой человека. По его повелению, души Мастера и Маргариты переселятся туда, где они обретут «покой». Мастер, не нашедший своего места в жизни советской Москвы, но обретя заново свою Маргариту, получает свое место — если не в раю, то где-то в чистилище, заслужив «покой».

Все эти испытания герои Пушкина и Булгакова (как и герой мифа о путешествии), проходят с единственной целью — утвердиться в жизни, а для этого им необходимо выиграть схватку со смертью — пережить смерть и возрождение, которые имеют глубокую связь в трансперсональной сфере, и стать властелином двух миров. В романе Булгакова где мы оставляем героя в его состоянии духовной смерти, мы не видим сам эпизод дальнейшего возрождения Мастера. Мы можем только судить о предстоящем ему в новых мирах, приняв лишь во внимание слова Маргариты, которая в своих речах рисует картину будущего для него. На этом, собственно, роман и заканчивается у Булгакова. Но есть еще Эпилог, к которому стоит внимательнее присмотреться.