... ... ...Тотчас рассказал...
Свои в том мире похожденья
А.С. Пушкин. «Тень Фонвизина» (1815)
В раю, за грустным Ахероном,
Зевая в рощице густой,
Творец, любимый Аполлоном,
Увидеть вздумал мир земной.
То был писатель знаменитый...
А.С. Пушкин. «Тень Фонвизина» (1815)
«Вы о нем <о Христе> продолжение напишите». Только что мы с вами оставили Мастера и Маргариту в тот самый момент, когда они, переходя через адский Ахерон по мостику, достигли густых рощ в новых пределах — нового пространства — там, «в раю, за грустным Ахероном». Именно в этот момент мы и расстались с ними у Булгакова. Но не странно ли, что именно с этого же эпизода — «в раю за грустным Ахероном... в рощице густой» начинается и своеобразная мениппея Пушкина «Тень Фонвизина» (1815) — о поэте Денисе Фонвизине, любимце Аполлона, который, находясь Там — в царстве теней, задумал свое трансцендентальное путешествие из пределов Рая — назад на землю — в пушкинский Петербург.
Вздумай Булгаков писать продолжение своего романа, он мог бы точно так же, как и Пушкин в «Тени Фонвизина», начать новую главу романа про Тень Мастера, который, пресытившись жизнью в мире теней («зевая в рощице густой» в Раю — в пределах Покоя, который он так мечтал обрести), просит позволения у владыки Света Иешуа (или у владыки Тьмы Воланда) покинуть на время пределы Покоя, как у Пушкина это сделал его коллега по цеху — Поэт Денис Фонвизин (которого Державин в стихотворении называет «усопший брат»).
У Пушкина Тень Дениса Фонвизина просит у Плутона — владыки царства Аида — позволения на свое путешествие:
«Позволь на время удалиться, —
Владыке ада молвил он, —
Постыл мне мрачный Флегетон,
И к людям хочется явиться».А.С. Пушкин. «Тень Фонвизина» (1815)
Владыка Плутон (одно из его имен также — Феб), тоже повелитель царства теней, как и Воланд у Булгакова, отпускает поэта Фонвизина из ада на землю, но не одного, а с проводником — «почетным членом адских сил» Меркурием (в греческой традиции — Эрмием).
Вспомним, что и у Булгакова Азазелло и Коровьев также выполняли поручения «повелителя теней» Воланда — быть проводниками, сопровождая Маргариту, а позже сам Иешуа «просил об этом» Воланда — быть проводником Мастера и Маргариты, «взяв их с собой», сопровождая в мир теней.
Это невероятное сравнение понадобилось нам только для того, чтобы в очередной раз показать, насколько глубоко художественный мир Пушкина был проинтегрирован в творчество Булгакова, чтобы показать на маленьком примере, как мог он питать свое воображение в мистериях Пушкина, воплощенных его фантазиями, когда самому Булгакову также приходилось ставить героев в новые ситуации, развивавшиеся часто у него по законам мениппеи.
Если бы случилось так, что Мастер — по прошествии некоторого времени своего пребывания в царстве теней — тоже инициировал бы подобное возвращение на землю, Воланд который ведает царством Аида, тоже отпустил бы Мастера посмотреть Москву, и Мастер увидел бы ее такой, какой она, собственно, и предстает у Булгакова в «Эпилоге» романа «Мастер и Маргарита» (сам «Эпилог» Булгакова мог бы вообще быть отчетом Мастера перед Воландом-Плутоном о его путешествии в Россию).
Такое новое путешествие Мастера (из глубин ада-рая назад в современную Россию), которое мы здесь инициировали в нашем воображении, возможно действительно, было бы необходимо булгаковскому Мастеру, поскольку его нереализованная творческая энергия, а также невозможность состояться в московской литературной жизни, требовали бы выхода (не век же ему «притчи дьяволам читать», по словам Пушкина). Это новое путешествие не просто удивило бы его, но поразило бы, насколько «рукописи не горят», насколько они прочитаны теперь всем миром. Мысль о таком путешествии, конечно, не новая и, собственно, уже реализована Пушкиным в его мениппее «Тень Фонвизина» (1815):
И вот — выходит к нам на свет.
Добро пожаловать, поэт!
Мертвец в России очутился...А.С. Пушкин. «Тень Фонвизина» (1815)
Что мы здесь видим у Пушкина? Еще не очень различается у него здесь ад и рай, что соответствует, собственно, глубокой античной (мифологической) традиции, в которой преисподняя как центр мира не имела еще четкой локализации ада и рая.
Как видим, Пушкин еще в своей юности был озадачен этой поэтической идеей — инициирование путешествия из ада в Россию (у Булгакова подобное путешествие совершает сам Воланд со свитой — и тоже из пределов ада в Россию — в ее столицу Москву)
Зачем булгаковскому Мастеру возвращаться туда, откуда он, собственно, был изгнан? Причиной может быть его завещание, которое он оставил «меньшему брату» — поэту Ивану Бездомному. Мастер сам подвергся метаморфозам (вспомним его последний полет), и ему совершенно не безразлично, как изменился мир с тех пор. У Пушкина поэт Фонвизин «увидеть вздумал мир земной» по той же причине:
Он ищет новости какой,
Но свет ни в чем не пременился.
Все идет той же чередой;
Все так же люди лицемерят,
............
Клеветникам как прежде верят.А.С. Пушкин. «Тень Фонвизина» (1815)
Этот факт о клеветниках и предательствах не очень бы удивил Мастера, поскольку он уже давно и очень глубоко исследовал (еще в своем романе) тему предательства и клеветы (рассказав историю о Понтии Пилате, Каифе и Иуде). И Мастер Булгакова, как и герой Пушкина — Денис Фонвизин, мог бы также сказать: «О боже, боже! Опять я вижу то ж да то же».
Желание встретиться с Иваном Бездомным, чтобы узнать, насколько тот выполнил его завещание мастера, скорее было бы самым насущным для Мастера. Этот вопрос не менее интересовал бы и Маргариту, освежив ей воспоминания о ненавидимой ею московской литературной «братии», устроившей когда-то травлю Мастеру (правда, все они к тому времени давно уже — вслед за Берлиозом — переселились туда же, куда и Маргарита, разве что этажами пониже).
«Но где же братии-поэты,
Мои парнасские клевреты..?
............
Желал бы очень видеть их».А.С. Пушкин. «Тень Фонвизина» (1815)
Этот пушкинский мотив имеет место и в «Мастере и Маргарите» у Булгакова: «повелитель теней» Воланд тоже пожелал у него «певцов российских посетить». Правда, наградил — не то что бы «венком» или «лозой», — но одного отправил в психлечебницу (Ивана Бездомного), а другого в небытие (Берлиоза). У Пушкина в стихотворении посланником с небес вместе с душой Фонвизина слетает бог Эрмий (Меркурий), которого сам владыка теней Феб (Плутон) «просил об этом» — быть проводником поэта Фонвизина по России.
Как и в романе Булгакова, у Тени Фонвизина (некого фантома из царства теней) на совершение путешествия всего одна ночь, и надо многое успеть:
«С тобой успеем до рассвету
Певцов российских посетить,
Иных — лозами наградить,
Других — венком увить свирели».
Сказал, взвились и полетели.А.С. Пушкин. «Тень Фонвизина» (1815)
Пушкин делает своего современника Фонвизина, знаменитого поэта-сатирика, судьей современных Пушкину писателей, поэтов и издателей. По его убеждению, тот имел на это право и не только потому, что был «писатель знаменитый», заслуженно «лаврами повитый», но, прежде всего, потому что был «невежде бич и страх».
Ночной полет Дениса Фонвизина, который тот проделывает, заглядывая в дома литераторов, напоминает ночной полет Маргариты в дом Драмлита. У Пушкина также Тень (Душа) Фонвизина (в сопровождении проводника) витает где-то над окнами поэтов, скрипящих перьями в ночи:
Влетели на чердак высокий;
Там Кропов в тишине глубокой
............
И площадным, раздутым слогом
На наши смертные грехи
Ковал и прозу и стихи.А.С. Пушкин. «Тень Фонвизина» (1815)
Полет Маргариты, которая, сделавшись ведьмой, также влетает в квартиру критика Латунского — через окно, чтобы обрушиться на него с местью, создан Булгаковым явно не без ассоциаций с пушкинскими сценами полетов Фонвизина. Как и в полетах Маргариты над Домом Драмлита, идея мести и «награждения» поэтов терновым венком присутствует еще у Пушкина в полете Тени Фонвизина («блюстителя чести муз») над ночными окнами поэтов и писателей. (Пушкин называет здесь еще Фонвизина Купидоном, очевидно, по принципу имеющихся у него стрел, которые тот пускает в нерадивых поэтов):
Не спас ребенка Купидон;
Блюститель чести муз усердный
Его журил немилосердно
И уши выдрал бедняка;
Страшна Фонвизина рука!А.С. Пушкин. «Тень Фонвизина» (1815)
В мениппее Пушкина «Тень Фонвизина» встречается также узнаваемая фигура — редактора толстого журнала, которую Булгаков воплотит затем и в своем романе в образе писателя-массолитовца и редактора Берлиоза. У Пушкина на вопрос проводника Эрмия: «Кто он?» — Фонвизин отвечает: «Издатель «Демокрита»!». Фонвизин навещает редактора Кропова — «пиита» и издателя «Демокрита» — залетев к нему в окно (совсем как Маргарита к критику Латунскому). Но редактор у Пушкина «жаждет «совсем не лавров (а что-нибудь покрепче): «Лишь был бы только пьян порой», поэтому в мениппее Пушкина одна из стрел новоявленного Купидона — Дениса Фонвизина — летит прямо в редактора Кропова:
Издатель право пресмешной,
Не жаждет лавров он пиита,
Лишь был бы только пьян порой.
Стихи читать его хоть тяжко,
А проза, ох! горька для всех...А.С. Пушкин. «Тень Фонвизина» (1815)
Как не вспомнить здесь булгаковскую сцену жарким московским вечером с его героями — поэтом и редактором, которые умирали от жажды, заставившей их бежать к палатке «Соки и Воды». В фантазиях Булгакова пушкинский поэт-писатель и издатель Кропов явно раздвоился на издателя Берлиоза и поэта Бездомного, но даже персонифицировавшись в каждом из них как в отдельном новом образе, чувствуется у Булгакова их неразделимый тандем.
Воображая путешествие Мастера назад в Россию (из пределов Покоя, которые были ему уготованы Иешуа и Воландом), можно было бы также инициировать и его посещение Ивана Бездомного — и также через окно его комнаты. Мастеру это было бы не внове, поскольку он уже совершал однажды визит к Ивану Бездомному — и тоже через окно — в палату психлечебницы, где он и встретился с безграмотным поэтом Иванушкой, как Денис Фонвизин у Пушкина делает это, встречаясь с поэтом Кроповым.
Безграмотный школяр-писатель,
Был строгой тенью посещен.А.С. Пушкин. «Тень Фонвизина» (1815)
Если бы такая встреча вновь представилось Мастеру, то Иван Бездомный, конечно же, узнал бы его:
«...ты ль передо мною?
Помилуй! ты... конечно, он!»А.С. Пушкин. «Тень Фонвизина» (1815)
Сами коллизии, разворачивающиеся в романе-мениппее Булгакова очень близки пушкинской мениппее «Тень Фонвизина» (1815), совершенно ощутимо, что она как-то повлияла на создание Булгаковым Эпилога к своему роману (а также ощутимо влияние сцен полетов Фонвизина над литературной Москвой в сценах полетов Маргариты над Домом Драмлита). Такие предположения у нас рождаются не на пустом месте. Связь Булгакова с Пушкиным в его романе действительно многообразна и динамична. Достаточно перечитать внимательно Эпилог «Мастера и Маргариты» с его картиной свершившегося будущего, как мы обнаруживаем, что эта картина создается у Булгакова, словно наблюдаемая откуда-то сверху — будто бы обозреваемая действительно с высоты чьих-то полетов. С этой точки зрения, Эпилог Булгакова представляется нам неким травести полетов Фонвизина по России, только на месте созерцающего Россию Дениса Фонвизина, современника Пушкина, — у Булгакова эта роль отдана повествователю, который, впрочем, как и Фонвизин у Пушкина, постоянно восклицает: «О боги, боги!» (ср. у Пушкина: «О боже, боже! Опять я вижу то ж да то же»).
Если бы Мастер действительно отправился в подобное путешествие, он, скорее всего, увидел бы ту же картину, которая нарисована Булгаковым в Эпилоге. И Мастер мог бы также снова объяснить цель своего визита и сказать, как и Фонвизин: «Я, точно я, меня Плутон (Воланд) / Из мрачного теней жилища / С почетным членом адских сил (Азазелло и Коровин) / Сюда на время отпустил».
Тогда, обращаясь к своему бывшему «ученику» — поэту Бездомному, Мастер спросил бы, как и Фонвизин у Кропова:
«...Скажи, как время ты ведешь?
Здорово ль, весело ль живешь?»А.С. Пушкин. «Тень Фонвизина» (1815)
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |