Душу рыцаря сбирался
Бес тащить уж в свой предел...
А.С. Пушкин. «Жил на свете рыцарь бедный» (1829)
«Он <Иешуа> ...просит тебя, чтобы ты взял с собою Мастера и наградил его Покоем. ..., дух Зла»
М.А. Булгаков. «Мастер и Маргарита» (гл. 29)
«Сошествие во ад» Христа. Композиция «готической вертикали» («Он и нисходил прежде в преисподние места земли»; Еф. 4:9). В таинственной смерти Христа есть момент, когда Он, прежде чем вознестись в высшие миры, спускается сначала в «сердце земли», в глубокие адские пределы — сходит в ад. Путь Христа, как и путь мифического героя, пролегает то ввысь, то вниз — но всегда по этой неизменной вертикали, и если говорить термином архитектуры готического собора — душа его осуществляет свой путь по некой «готической вертикали».
Церковь исповедует, что Христос три дня пробыл во гробе, и эти три дня Он сходил душою в ад, откуда затем вывел души грешников. Три дня — именно столько надлежало пробыть Христу во гробе. В Библии сам Господь говорит об этом так: «Как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи» (Мф. 12:40). В смерти Бог Сын остается при этом с телом своим, а душою сходит в ад. В церковном песнопении также говорится: «Во гробе плотью, а во аде с душою как Бог». День Великой Субботы — не только день скорби, когда все в «неизмеримую печаль погружены», но и день, в который вспоминают сошествие Христа во ад.
Два мифа в поэтике романа Булгакова «Мастер и Маргарита» — миф о боге (богочеловеке), умеревшем на кресте и «воскресшем» затем во всем своем величии в пределах Света, и миф о дьяволе, присутствовавшем при этом «инкогнито» и ставшем свидетелем этого таинства, — встречаются в романе Булгакова как пересечение «ершалаимских» и «московских глав».
Линия Иешуа (в основе которой лежит прамиф о Христе) запечатлела у Булгакова диалектику жизни и смерти, в котором смерть — есть прелюдия к высшему — катарсису в мистерии воскресения. В романе нет явственной картины «вознесения, ни «сошествия в ад» Иешуа (как нет ни в одном из четырех Евангелий прямых указаний на то, что Христос сходил в преисподнюю). В эту ночь Великой Субботы (а хронотоп романа Булгакова — Страстная Седмица), грешников в аду созерцала Маргарита, находясь у подножия кафедры Воланда, и вопли о милосердии там достигали ее слуха. В романе мы видим Иешуа уже выводящим из ада грешника Понтия Пилата. И Мастер пророчески угадал этот путь Иешуа в своем романе.
Мистерия «воскресения (вознесения)», и «Сошествие во ад» («Когда великое свершилось торжество / И в муках на Кресте кончалось божество...»). Амбивалентный миф, запечатлевший «сошествие во ад» как неизбежное последующее «вознесение», запечатлел сцены пребывания Христа в аду в Посланиях апостолов и в иконографии — на иконе «Сошествие Христа во ад». По законам композиции «готической вертикали», которая нашла отражение не только в храмовой архитектуре и иконографии, но и в мифе и литературе, герою предстоит вначале сойти в глубины Преисподней и только затем, пройдя испытание, — «вознестись во области заочны». Миф с его амбивалентностью сошествия и вознесения вошел и в структуру романа Булгакова как отражение, в первую очередь, пути Маргариты — через Преисподнюю — пределы «повелителя Теней и духа Тьмы» сатаны Воланда, что позволило ей соединиться с разлученным Мастером — а затем к пределам Покоя в совместном «вознесении», представленном Булгаковым как «последний полет».
Архетипичность трех дней, характерная для библейского мифа, проявилась и в поэтике романа Булгакова. Именно на три дня Маргарита была предоставлена сама себе (так как муж ее отбыл на эти три дня в командировку), и именно в эти три дня происходит ее «внутреннее путешествие», одним из эпизодов которого является ее «сошествие в ад». Именно в эту Субботу ей предстояло вершить бал Воланда в качестве королевы и хозяйки бала.
Мистический опыт вхождения в «царство Тьмы». В Ад сходили и пророки, и праведники, которые предвозвещали приход Мессии. В Библии в Посланиях апостолов мы находим достаточно указаний на эпизод сошествия Христа во ад. Есть даже упоминание о том, что Христос в аду проповедовал душам умерших: «праведник за неправедных, быв умерщвлен по плоти, но ожив духом, которым Он и находящимся в темнице духам, сойдя, проповедал» (1 Пет. 3:18); «...Мертвым было благовествуемо» (1 Пет. 4:6).
На иконе «Сошествие во ад» («Воскресение») Христос сходит в ад, и ад не может Его остановить, потому что с душой Иисуса сходит туда Его Личность. Бог един, но в трёх лицах: Отец, Сын и Святой Дух. Во Христе две природы: Божественная и человеческая. Но только одна Ипостась (Личность) — Ипостась Бога-Сына. Поэтому в ад сходит не просто очередная душа человека, как ожидал того диавол, но душа Богочеловека.
Сатана в аду думает, что это всего лишь очередной пророк сходит в ад, а оказывается, что это сам Бог сходит туда. С душой Иисуса в ад сходит Его Личность, поэтому, когда Христос выводит из ада людей, которые там томились, ад растворяется его любовью, и сатана ничего с этим поделать не может.
Грешников возможно вывести из мира сатаны, обратясь за помощью к Богу, Сыну или Деве Марии, Его Матери. Того ада, который был до Христа, больше нет, а есть лишь ожидание Воскресения, после которого возможно уже окончательное разделение в Нем — на человека и Бога. Мы знаем, что в воскресение Христос Воскрес. Нам известно это две тысячи лет, и потому для нас Великая Суббота не страшный день.
Силы «Света и Тьмы» у подножия Креста («Luxta Crucem»). Нельзя сказать, чтобы Маргарита, спустившаяся в ад, повторила подвиг Христа. Но именно Маргарита слышит «назойливый, молящий голос», который кричит: «Фрида! Фрида! Фрида!» (гл. 24). Своей любовью Христу удалось окончательно растворить ад и уничтожить смерть. Когда Его душа сходила в ад, и Свет наполнил темноту ада, тогда души со всех его уголков устремились к своему Спасителю, который не оставил их, но пришел за ними.
Стоны грешников в аду — деталь, которая имеет большую роль в сюжетной линии Булгакова, которая движет и развивает фабулу романа. Явление королевы Марго вызвало устремление к ней хоть и не всех грешников, но вызвало вопли грешницы Фриды, поскольку она ощутила в ней ту, которая обладала качеством живого человека — милосердием. Об этом же говорит и знаменитая фраза Воланда — о том, как вопли о милосердии «проникают в самые узкие щели», которые он хотел бы заткнуть, как говорит сам Воланд.
Пользуясь предоставленной ей властью королевы, а также обладая величайшим милосердием, Маргарите удалось, однако, облегчить страдания и участь грешницы Фриды в аду. Очень тонкие аллюзии Булгакова соотносят здесь женскую природу заступничества Маргариты с подобной чертой заступницы рода человеческого — Девы Марии. Подсвечивая образ Маргариты аллюзиями вечного образа богоматери, Булгаков продолжает целую литературную традицию, следуя в этом за Пушкиным.
Среди рисунков Пушкина можно встретить женское изображение (со шляпкой на голове и с веером в руке), на котором Пушкиным сделана надпись: «Stabat Mater dolorosa» (лат. «Стояла Мать Скорбящая») — это начало знаменитого католического песнопения, посвященного Мадонне. Так Пушкин этой надписью соотносит сделанное им женское изображение с образом Девы Марии.
В несколько измененном виде строка из этого католического гимна Деве Марии встречается также у Пушкина в черновике другого стихотворения — «Жил на свете рыцарь бедный» (1829) — как внутреннее обращение рыцаря к Деве Марии: «Die Mater dolorosa!» (лат. «Богоматерь Скорбящая!»). Похоже, что католический гимн мадонне «Stabat Mater dolorosa» не только первой своей строкой, но и в целом присутствовал в сознании Пушкина в момент создания им Легенды о рыцаре. Помимо явного метрического сходства с ним (четырехстопный хорей), мы находим у Пушкина дословный перевод первой строчки из гимна: «Mater ...lacrimosa» (лат. «Матерь, льющая слезы»). Пушкин использует всю силу экспрессивности переживаний, выраженных в этой строке гимна, хотя и для характеристики другого героя — Бедного рыцаря: «Перед ликом пресвятой <...> Тихо слезы лья рекой».
Можно найти сходства с гимном также и в других мотивах Пушкина. Так, разрешая жизненные коллизии своих героев, Пушкин часто приводит их к подножию Креста и делает это, явно следуя поэтике католического Гимна Деве Марии «Stabat Mater dolorosa.» В первых строках гимна мы тоже находим Мадонну «у Креста» («luxta Crucem»):
Stabat Mater dolorosa
Luxta Crucem lacrimosa...<Матерь скорбящая стояла
У Креста, проливающая слезы...>
у Пушкина в первых строках «Легенды» также говорится, что рыцарь увидел Мадонну «у креста»:
Путешествуя в Женеву,
На дороге у креста
Видел он Марию Деву,
Матерь господа Христа.А.С. Пушкин. «Жил на свете рыцарь бедный» (1829)
Вполне очевидно, что «Мадонна у Креста» — это общее место иконографии, происходящее, в свою очередь, от евангельского эпизода (Ин. 19:25); но канонов существует множество, а Пушкин избирает в стихотворении «Жил на свете рыцарь бедный» для изображения видения рыцаря именно этот гимн, а не другой — «Stabat Mater dolorosa».
В финале этого католического песнопения имеются заключительные строки:
Quando corpus morietur,
Fac, ut animae donetur
Paradisi gloria.<Когда тело умрет,
Пусть душа моя будет вручена
Славе Рая>.
В этом финале мы также видим соответствие последним пушкинским строкам из «Легенды» — с ее тайной мистического восхождения рыцаря в иные — высшие миры. Пречистая Дева заступается за рыцаря-монаха: «И впустила в царство вечно / Паладина своего». Принятием Богородицей заслуг Бедного рыцаря и его вхождением «в царство вечно» (перифраз рая) соблюдается также у Пушкина композиция «готической вертикали», которая движет образ ввысь в его духовном пути: от подножия Креста («На дороге у креста...») — к высшим мирам (в «царство вечно»).
Не только в балладе «Жил на свете рыцарь бедный» (1829) образ Богородицы традиционно видится Пушкину в символическом окружении Креста (крестного Распятия как атрибуте христовых страданий), но такое видение мы найдем у Пушкина и в стихотворении «Мирская власть» (1836):
Когда великое свершалось торжество
И в муках на кресте кончалось божество,
Тогда по сторонам животворяща древа
Мария-грешница и пресвятая дева
Стояли две жены,
В неизмеримую печаль погружены.А.С. Пушкин. «Мирская власть» (1836)
Здесь снова у Пушкина строки «Стояли две жены, / В неизмеримую печаль погружены» — есть перифраз первых строчек католического гимна «Stabat Mater dolorosa» (лат. «Стояла матерь в печаль погружена»). В пушкинской поэтике ситуация у подножия креста («у подножия ...креста честнаго») — всегда знаковая для героя, и свыше нее всегда стоит вечная картина Распятия как «животворяща древа» (то есть, запечатлевшая мистерию жизни и смерти).
Словно при создании мира, когда у подножия библейского «таинственного древа» мы находим в раю Адама, Еву и Змея искусителя, здесь в «Легенде» у Пушкина у Креста — мы находим Бедного Рыцаря в окружении сил Света и Тьмы — Матери Божией и Беса. И над этим вечным сюжетом стоит еще всеобъемлющий образ католического гимна с его «готической вертикалью», устремленной от самого подножия Креста как Распятия («luxta Crucem») — к «небожителям» Рая с их нескончаемой славой («Paradisi Gloria»).
Такая композиция «готической вертикали» прослеживается и в романе Булгакова, где у подножия Распятия — как композиционного центра романа — сойдутся «бедный рыцарь» Мастер, Маргарита и бес Воланд. И именно от подножия распятия (глава «Казнь») совершается в романе восхождение Иешуа, который по лунной дороге выводит из ада грешника Понтия Пилат: «Над черной бездной <...> Прямо к... саду протянулась долгожданная прокуратором лунная дорога» (гл. 32). Воланд, который «кинулся в провал, и вслед за ним, шумя, обрушилась его свита», вынужден «оставить их вдвоем» на этой лунной дороге — в надежде, что «может быть, они до чего-нибудь договорятся» (гл. 32).
Сцена «оплакивания» («Mater ...lacrimosa»). В романе Булгакова есть также сцена, где Маргарита словно оплакивает Мастера в его состоянии духовной смерти, которую можно считать у Булгакова своеобразной реминисценцией сцены оплакивания Богоматерью у гроба своего сына. «Маргарита содрогалась от плача» (гл. 30), — говорит Булгаков почти словами католического гимна Мадонне, рисующего сцену оплакивания: «Mater ...lacrimosa» (лат. «Матерь, обливающаяся слезами»). У Булгакова эта сцена происходит по возвращении «бедных любовников» в подвальчик московского особняка, когда Маргарита в отчаянии берет в свои руки голову Мастера и произносит: «...на моих глазах покрывается снегом голова, ах, моя, моя много страдавшая голова. Смотри, какие у тебя глаза! В них пустыня... А плечи, плечи с бременем... Искалечили, искалечили, — речь Маргариты становилась бессвязной, Маргарита содрогалась от плача» (гл. 30). Только что выведенного из ада Мастера Маргарита обнаруживает совершенно с искалеченными душой и телом. И когда она говорит: «А плечи, плечи с бременем...», она явно подразумевает «бременем креста». Поэтому Мастер «заслужил Покой».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |