«Пороговый» диалог. Перед вратами ада (рая) между героем (героиней) и его спасителем часто возникает знаковый диалог, который предназначен показать, кто из героев, пройдя круги ада, способен утвердиться в мире реальности, благополучно вернувшись из ада.
У Гёте Фауст выступает спасителем (хоть и неудачным) Маргариты, которая впадает в безумие, которое говорит о неспособности вернуться в реальный мир. Ситуация перевернута в романе Булгакова с точки зрения функциональности ролей героев, поскольку развитие сюжета происходит у Булгакова по женскому типу развития мифа о путешествии. От горя и неудач в депрессию у Булгакова впадает Мастер, очутившийся в лечебнице для душевнобольных, которая, собственно, выглядит в романе тоже как тюрьма — с решетками на окнах. В роли спасительницы выступает Маргарита, которая извлекает Мастера из этой лечебницы-тюрьмы с помощью чудесной силы Воланда. В сцене Булгакова при этом во многом ощутимо проникновение пафоса финальной гётевской сцены в тюрьме (Сцена 25, «Тюрьма»), которая является финалом Первой части трагедии «Фауста».
Финальная сцена Фауста оказала немалое влияние на финал романа «Мастер и Маргарита». Вспомним, например, такую деталь как связка ключей, с которой Мастер появляется в палате Ивана Бездомного. Она явно возникла у Булгакова из особого восприятия им подобной сцены у Гёте, — когда Фауст также появляется в тюремной комнате со связкой ключей: «Фауст со связкой ключей и лампой перед железной дверью», — гласит ремарка у Гёте. В главе «Появление героя» у Булгакова мы видим появление Мастера со связкой ключей (совсем как в гётевской сцене — появление Фауста в тюрьме). Диалог, который происходит в у Гёте между Маргаритой с Фаустом в тюремной камере, где она находится в заключении, вполне можно назвать «пороговым» («перед железной дверью»). Кроме того, Маргарита (Гретхен), находясь в состоянии безумия, какой-то частью своей души уже предстоит перед вратами ада, о чем она поет в своих «безумных» песнях. Речь ее спутана, она бредит картинами ада, перед ней предстают различные видения.
Подобный «пороговый диалог» также происходит и у Булгакова, когда участь его «вечных любовников» тоже уже решена. Посланник Иешуа Левий Матвей уже принес весть от Него (Иешуа), — и эта весть содержит просьбу для Воланда «забрать» вечных любовников «с собой», то есть, в ад (или чистилище, называемое местом «покоя»). Отголоски мотивов последнего диалога у Гёте между Фаустом и Маргаритой (безумной Гретхен) в дверях тюрьмы явно прослеживаются и в диалоге, который происходит в сцене Булгакова между Мастером и Маргаритой, вернувшимися в свой подвальчик-тюрьму — во вновь обретенную ими полуподвальную комнату на Арбате. Мастер и Маргарита — тоже «на пороге», но они еще не осознают об этом до поры до времени.
Когда Фауст у Гёте, пытаясь высвободить Гретхен из тюрьмы (как Орфей пытался вывести Эвридику из ада), произносит свою «пороговую» речь, он пытается убедить Маргариту (Гретхен) следовать за ним. В паре Фауст и Маргарита у Гёте ведущую роль играет Фауст, который уговаривает обезумевшую Маргариту бежать с ним: «Что было — вновь тому не быть; <...> За мной, за мной! Опомнись, дорогая: Я твой всегда от сердца полноты! Иди — молю лишь об одном тебя я! Коль любишь ты меня, за мною ты пойдёшь! <...> На волю! <...> Ты можешь, если б только захотела! <...> Ты жить должна! Скорее!» (пер. Н. Холодковского).
Булгаков меняет расстановку ролей в паре Мастер и Маргарита. Отдав роль «спасителя» Маргарите, он тоже вкладывает в ее уста «спасительные» речи: «Как ты страдал, как ты страдал, мой бедный! Об этом знаю только я одна. Смотри, у тебя седые нитки в голове и вечная складка у губ» (гл. 30). «Мой единственный, мой милый, не думай ни о чем. Тебе слишком много пришлось думать, и теперь буду думать я за тебя! И я ручаюсь тебе, ручаюсь, что все будет ослепительно хорошо» (гл. 30). Невозможно не заметить, что Булгаков при этом вкладывает в уста Маргариты весь пафос речей гётевского Фауста, обращенные к Гретхен в финальной сцене. Как и Фауст у Гёте, Маргарита у Булгакова, пытается бороться с малодушием своего возлюбленного Мастера: «Ах, ты, маловерный, несчастный человек. Я из-за тебя всю ночь вчера тряслась нагая, я потеряла свою природу и заменила ее новой, несколько месяцев я сидела в темной каморке и думала только про одно — про грозу над Ершалаимом, я выплакала все глаза, а теперь, когда обрушилось счастье, ты меня гонишь? Ну что ж, я уйду, я уйду, но знай, что ты жестокий человек! Они опустошили тебе душу!» (гл. 30).
В «пороговых» сценах обоих произведений — речь Фауста (у Гёте) и речи Маргариты (у Булгакова) смыкаются в своих призывах к возлюбленным справиться со своим малодушием и следовать за любимым. Речи Мастера, который занимает некоторую позицию отступления, ближе к гётевской Маргарите (Гретхен), которая помышляет только о смерти, не видя ни малейшего будущего для себя в этом мире: «И ты освобождаешь Меня, мой друг, и к сердцу прижимаешь? Ужель тебе не страшно быть со мной? Да знаешь ли, кого ты, милый мой, Освободил? <...> А помнишь, милый друг, как много мы с тобою Когда-то провели блаженно-чудных дней! Теперь мне обнимать уж больше не придется Тебя, мой дорогой, затем, что мне сдаётся, Что ты меня в ответ с презреньем оттолкнёшь. А всё же это ты, всё так же добр, хорош!» (И. Гёте «Фауст»).
Гретхен, стоящая на «пороге», вынуждена принимать последнее решение, с которым она медлит.
Нет, мне нельзя! Надежда улетела!
Зачем бежать? Меня там стража ждёт...
Жить в нищете так тягостно и больно!
А совесть? Как не вспомнить всё невольно!
Так горько мне идти в чужой народ...
Да и поймают скоро нас, я знаю!И. Гёте. «Фауст» (пер. Н. Холодковского)
Мастер у Булгакова выступает в той же роли, что и Гретхен у Гёте. На совести Мастера нет греха убийства, однако, он по другим причинам готов отступиться от своего счастья ради счастья Маргариты: «Опомнись! Зачем тебе ломать свою жизнь с больным и нищим? Вернись к себе! Жалею тебя, потому это и говорю» (гл. 30). Он не видит счастливого будущего для своей Маргариты, если она останется с ним, как и Гретхен не видит будущего вместе с Фаустом («Да и поймают скоро нас, я знаю!»). Гретхен у Гёте готова, скорее, ввериться божественному промыслу. И когда она видит ненавистную фигуру Мефистофеля за спиной у Фауста, она принимает окончательное решение. При всем своем безумии (или благодаря ему) она видит, кто стоит в действительности за спиной Фауста — сам дьявол. И она отдаёт себя в руки Бога, что несет ей спасение.
В окончательном исходе выбора пути для героя у Булгакова в последнем диалоге мы наблюдаем некую инверсию ролей по отношению к гётевской сцене «вечных любовников». Мастер у Булгакова, в конце концов, вверяется Маргарите, хотя также как и Гретхен, окончательно осознал, кто стоит за спиной Маргариты — сам дьявол, и все же он следует во всем за Маргаритой. Поэтому «любовники» терпят крах. Участь их решена — они будут пребывать в царстве «теней», которым правит Воланд. Поэтому именно Воланд сопровождает Мастера и Маргариту в их последнем полете. Азазелло предлагает им от лица Воланда совершить некую «прогулку», которая и становится последним эпизодом их «чудесного путешествия».
Сцена «поверженных любовников». В сцене «поверженных любовников» у Булгакова возникает мотив чудесного напитка из мирового мифа, который в русских сказках соответствует мотиву живой воды (мотив этот поддерживает также диалектику жизни и смерти и проявляется в сказках, в том числе и русских народных сказках, как мотив живой и мертвой воды). У Пушкина в «Руслане и Людмиле» отшельник, чтобы оживить мертвого Руслана, отправляется «с двумя кувшинами пустыми» за «чудесным напитком» не куда-нибудь, а прямо в сакральный центр вселенной — к Лукоморью, где под чудесным дубом обитают духи Жизни и Смерти — «чета духов с начала мира, / Безмолвная на лоне мира, / Дремучий берег стережет». Два пустых кувшина предназначены для живой и мертвой воды: «С двумя кувшинами пустыми Предстал отшельник перед ними» (Духами жизни и смерти). Пушкинский отшельник Финн — скорее всего, друид (по Оссиану, именно друиды работали со стихиями Жизни и Смерти):
Склонившись, погружает он <Финн>
Сосуды в девственные волны;
Наполнил, в воздухе пропал
И очутился в два мгновенья
В долине, где Руслан лежал.А.С. Пушкин. «Руслан и Людмила» (1821)
У Булгакова роль чудесного напитка играет вино, которое получает в его сцене еще и дополнительное значение «вина забвения» — в мифах в символическом путешествии героя оно способствует его быстрому трансуровневому перемещению: «Прошу заметить, что это то самое вино, которое пил прокуратор Иудеи. Фалернское вино»; «Азазелло извлек из куска темной гробовой парчи совершенно заплесневевший кувшин» (гл. 30). Такая деталь как «заплесневевший» относит нас прямо к мифам о зарождении и смерти миров (к «началу мира», говоря словами Пушкина, — а именно, к мотивам космогонических, эсхатологических мифов). А в таком сочетании у Булгакова как «заплесневевший кувшин» и в «гробовой парче» — с «фалернским вином» из поэтики Пушкина в «Руслане и Людмиле» — с его «двумя кувшинами пустыми» живой и мертвой воды, почерпнутыми из «девственных волн» (а также с легендарным фалернским вином из античных ритуалов причащения во время жертвоприношения в храме — тем самым вином, которое мы знаем благодаря Катуллу в переводе Пушкина:
Пьяной горечью фалерна
Чашу мне наполни, мальчик!
Так Постумия велела,
Председательница оргий...А.С. Пушкин. «Мальчику». Из Катулла. (1832)
В сцене Булгакова «председательницей оргий» предстает Маргарита, которая произносит на этом «веселом ужине» роковой тост: «Здоровье Воланда! — воскликнула Маргарита, поднимая свой стакан» (гл. 30). Этот тост Маргариты получает такую же семантическую нагрузку, как и тост «председателя оргий» в сцене Пушкина в «Гробовщике»: «Вдруг хозяин потребовал внимания и, откупоривая засмоленную бутылку, громко произнес по-русски: «За здоровье моей доброй Луизы!» <...> Вдруг один из гостей, толстый булочник, поднял рюмку и воскликнул: «За здоровье тех, на которых мы работаем, unserer Kundleute!» <...> Юрко, посреди сих взаимных поклонов, закричал, обратясь к своему соседу <гробовщику>: «Что же? пей, батюшка, за здоровье своих мертвецов»». Этот тост-оксюморон, получивший неожиданно каламбурное звучание у Пушкина, оказался содержащим в себе аллюзию смерти. Одновременно это и провокационный прием Пушкина, который Булгаков подхватывает в своей сцене «поверженных любовников», где у него снова возникает такая деталь как фалернское вино («Здоровье Воланда!»).
Роковой тост у Пушкина спровоцировал состояние транса у гробовщика, родственного священному трансу в ритуалах посвящения (в космогонических мифах равный состоянию «временной смерти» героя). Вино сыграло здесь роль «вина забвения», открывшего «внутреннее путешествие» гробовщика в его внутреннюю «преисподнюю» (в виде необъявленного сна героя). У Булгакова сцена с возлияниями героев рисует этот акт, с одной стороны, как акт причащения («сделали по большому глотку»), а, с другой стороны, в его гротескном варианте — это был также роковой тост (как и в «Гробовщике» Пушкина), который содержал не просто аллюзию смерти, но реально нес смерть героям: «Тотчас предгрозовой свет начал гаснуть в глазах у мастера, дыхание у него перехватило, он почувствовал, что настает конец. Он еще видел, как смертельно побледневшая Маргарита, беспомощно простирая к нему руки, роняет голову на стол, а потом сползает на пол. «Отравитель», — успел еще крикнуть мастер. Он хотел схватить нож со стола, чтобы ударить Азазелло им, но рука его беспомощно соскользнула со скатерти, все окружавшее мастера в подвале окрасилось в черный цвет, а потом и вовсе пропало» (гл. 30).
Все, что происходит затем с булгаковскими героями в плане трансуровневого перемещения, имеет в своей основе поэтику мирового универсального мифа (или мифа о «путешествии») с его мотивом чудесного напитка забвения. Описание жизни души и тела получает при этом у Булгакова раздвоение. Его герои одновременно находятся и тут и там, поскольку путешествует только их душа. В это время их тела находятся там, где их дух отлучился от тела: тело Мастера — в больничной палате психлечебницы, тело Маргариты — в её комнате «в башне» на Арбате. При этом душа пускается в дальнейшее путешествие.
В финальных сценах Булгакова его герои пребывают сразу в двух разных мирах (именно благодаря мотиву «вина забвения»), являя, таким образом, своеобразное таинство души. Тело — лишь бренная оболочка для души. И после смерти дух продолжает существовать отдельно от тела, следуя мифопоэтике Булгакова. Так мы понимаем, что на балу пребывала только душа Маргариты. И в этом здесь также Булгаков следует за Пушкиным, у которого душа Татьяны пребывала во сне на «пиру монстров», как и душа Маргариты на Балу у Сатаны.
Эпизод «временной смерти» («За дверью гроба — Не прежде — свидимся с тобой»). Как «часть той силы, что вечно хочет зла», Азазелло совершает акт, который связан со смертью главных героев — Мастера и Маргариты. Но именно он же и «совершает благо» — по всем художественным законам булгаковского романа-антиевангелия, ибо в романе Булгакова самые разные проявления сил Добра и Зла всегда уравновешивают друг друга.
В эпизоде «временной смерти» Мастера и Маргариты (который вполне соответствует также поэтике мифа о путешествии), Булгаков снова следует за поэтикой Пушкина в «Руслане и Людмиле», где у него также присутствует эпизод «временной смерти» героя. Сначала Пушкин «подвергает» смерти витязя Руслана, а затем, оживляя его, приводит к встрече со своей возлюбленной — таким образом, герой Пушкина обретает утраченную невесту (по всем законам мирового мифа о путешествии):
Настанет мир, погибнет злоба.
Достойны счастья будьте оба!
Прости надолго, витязь мой!
Дай руку... там, за дверью гроба —
Не прежде — свидимся с тобой!»А.С. Пушкин. «Руслан и Людмила» (1821)
Пушкинский Руслан должен прежде пережить смерть, чтобы затем окончательно утвердиться в мире. Ему это необходимо, чтобы и дальше бороться с врагами и отстаивать свою землю от набегов враждебных племен. «Внутреннее» путешествие позволило ему заранее пережить страх смерти и обрести бесстрашие.
Вокруг Руслана ходит конь,
Поникнув гордой головою,
В его глазах исчез огонь!
Не машет гривой золотою,
Не тешится, не скачет он
И ждет, когда Руслан воспрянет...
Но князя крепок хладный сон.А.С. Пушкин. «Руслан и Людмила» (1821)
Булгаковские Мастер и Маргарита также по всем законам мифа о путешествии переживают эпизод «временной смерти», чтобы «там — за дверью гроба» (в другой реальности) снова встретиться друг с другом и с Азазелло (это и есть то двусмысленное предложение Воланда, о котором говорил Азазелло: «Мессир... велел сказать, что приглашает вас сделать с ним небольшую прогулку, если, конечно, вы пожелаете...», на что Маргарита роковым образом ответила: «С большим удовольствием!»)
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |