«— Мы вас испытывали...»
М.А. Булгаков. «Мастер и Маргарита»
Полеты над Москвой. В последующих эпизодах «преодоления порогов» мы наблюдаем у Булгакова «кружение» Маргариты по Москве. В этот момент она еще не выходит из пределов города, с которым ее связывает ее душевная боль и некоторые неоплаченные «долги»: «Пролетев по своему переулку, Маргарита попала в другой, пересекавший первый под прямым углом»; «Третий переулок вел прямо к Арбату» (гл. 21). На Арбате мистическая сила точно выводит Маргариту к дому, где она должна оставить свою буйную энергию ведьмы. В душе Маргариты начинает разрастаться бунт (через который одновременно происходит ее дальнейшее моральное очищение). Этот бунт и протест выразился в том погроме, который она учиняет, уподобляясь разрушительной стихии. Этот бунт сродни бунту Фауста в пушкинской «Сцене с Мефистофелем у моря», в которой Фауст приказывает бесу Мефистофелю: «Все утопить!», завидев корабль и на нем «мерзавцев сотни три», приплывших на корабле.
Маргарита также устраивает «потоп» в квартире ненавистного критика Латунского, погубившего ее Мастера. Как и пушкинский Фауст (в распоряжении которого был бес Мефистофель), Маргарита с помощью Азазелло — этого демона мщения, который сделал ее «невидимой и свободной», — обладала теперь всеми нужными ей для этого инструментами в своей разрушительной деятельности. Словно сам демон мщения вселился в нее в этот момент: «я стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших меня». Объяснение этого особого состояния, в котором пребывает Маргарита, устраивая погром в доме литераторов, снова уводит нас в мир мифологических воззрений и обрядовой практики инициаций. Глубокие уровни нашего бессознательного являются обширным хранилищем всякого рода неприятных эмоций и ощущений и хранят архетипы поведения человека во время древних ритуалов, проводимых в древности в переходные периоды становления личности.
Такие состояния включают не только особые крайние эмоции как единение со всей Вселенной, экстаз и райское блаженство, но и, напротив, полное отчаяние, адские физические муки и жестокую агрессию. Такое состояние может быть сравнимо с безумием (со священным безумием). Маргарита, правда, при всем этом может вполне себя контролировать («летя над городом, нужно быть очень внимательной и не очень буйствовать»). «Разрушение, которое она производила, доставляло ей жгучее наслаждение, но при этом ей все время казалось, что результаты получаются какие-то мизерные... С особым азартом под этот свист рассадив последнее окно на восьмом этаже, Маргарита спустилась к седьмому и начала крушить стекла в нем» (гл. 21). Описав картину произведенного хаоса, Булгаков дополняет ее звуковой какофонией: «Внимательно прицелившись, Маргарита ударила по клавишам рояля, и по всей квартире пронесся первый жалобный вой. Исступленно кричал ни в чем не повинный беккеровский кабинетный инструмент. Клавиши на нем провалились, костяные накладки летели во все стороны». «Швейцар вкладывал в свист всю душу, причем точно следовал за Маргаритой, как бы аккомпанируя ей. В паузах, когда она перелетала от окна к окну, он набирал духу, а при каждом ударе Маргариты, надув щеки, заливался, буравя ночной воздух до самого неба» (гл. 21).
В мифах из этого состояния героя обычно выводит некое откровение (божественное откровение), явленное через неожиданное событие. В случае с Маргаритой таким событием становится ее неожиданная встреча с младенцем (в одной из квартир Драмлита), которая останавливает ее безумства.
Ощущения, которые ведьма Маргарита испытывает в этой сцене, почти равносильны переживанию разрушения мира (устроенный ею погром и потоп) и последующего его воссоздания — в образе невинного ребенка, как в космогонических мифах, где между становлением космоса и мифологией переходного состояния героя можно проследить глубокую аналогию. На протяжении многовековых литературных опытов эпизоды такого рода описывались в мистической литературе как важные аспекты духовного путешествия.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |