Поэтика фельетона «Багровый остров»

Фельетон «Багровый остров» опубликован во втором томе 5-томного собрания сочинений Булгакова под рубрикой «Рассказы и фельетоны». В Примечаниях к нему дается дата создания и информация о том, что в 1927 г. написана пьеса, «истоки которой можно найти в этом рассказе»¹. В Примечаниях к другому изданию пьесы говорится о том, что пьеса «Багровый остров» «восходит по сюжету к одноименному фельетону Булгакова»². Таким образом, определения текста 1924 г. в этих серьезных изданиях расходятся, утверждая нас в возможности и необходимости размышлять в этом случае не столько о жанре фельетона, сколько о широко понятом направлении творчества, развивающем выразительные основания балаганных форм фольклора. Подтверждение этому находим в интервью первого постановщика пьесы — режиссера Камерного театра А.Я. Таирова.

В январе 1926 г. Камерный театр, которому требовалась актуальная современная пьеса, обратился к Булгакову с предложением написать такую на основе его фельетона «Багровый остров», который был опубликован в газете русских эмигрантов «Накануне» весной 1924 г. Для темы наших размышлений важно, что не роман, не одну из повестей или других художественных форм писателя предложил театр взять за исходный материал — заинтересовал именно фельетон. Это свидетельствовало не просто о высокой оценке художественной основы будущей пьесы, но, видимо, и ее драматургического потенциала.

«Фельетон Булгакова «Багровый остров» можно рассматривать как ранний набросок будущей пьесы драматурга Дымогацкого; важнейшие особенности ее содержания, сюжетной интриги и стиля здесь уже налицо», — пишет в Примечаниях к пьесе А.А. Нинов³.

С определением «набросок» согласиться можно, но с той важной оговоркой, что у Булгакова в 1924 г. не было намерения писать на этом материале пьесу⁴. Как отмечалось выше, прецедент возник по инициативе театра. И текст фельетона располагал к этому. Драматизация фельетонной прозы, использование диалогов, масок, самоирония, погружающие читателя в игровую стихию, были отличительными чертами выразительности булгаковских фельетонов⁵.

Они сразу и явно заявлены игровым обозначением жанра в 1924 г. («Роман тов. Жюля Верна»), переводчика («С французского на эзопский перевел Михаил А. Булгаков»). Каждое словосочетание здесь воспринимается как градация комического ряда — в советском обозначении «тов.» рядом с именем Жюля Верна, в «эзопском»⁶ языке, в необычном обозначении переводчика — «Михаил А. Булгаков»⁷.

В приведенных выше словах комментатора пьесы А.А. Нинова при публикации её в сборнике пьес писателя 1920-х годов обращает на себя внимание неправомерное соотнесение автора с персонажем его пьесы — Дымогацким; факта реальной действительности (автора М.А. Булгакова) с фактом художественной реальности (начинающим драматургом Дымогацким). Что еще важнее, здесь не различаются тексты разной родовой природы (эпической и драматической). Полагаем, что действительно и больше всего сближает два булгаковских текста — это уже утвердившаяся в творчестве писателя фельетонная выразительность балаганной природы.

Первый и очевидный прием — маски вымышленных авторов с функцией их удвоения на определенных участках действия. Их сближение, порой совмещение делает прозаический текст очевидно игровым. Уже в заголовочном комплексе Булгаков вступает в игру с читателем под маской переводчика романа французского писателя-фантаста XIX века, чрезвычайно популярного в России и в начале XX века⁸.

Авторская игра ощутима и в том, что первое название — «Багровый остров» — отсылает, с одной стороны, к известному роману Ж. Верна «Таинственный остров», с другой — к литературной пародии Чехова «Летающие острова», героем которой стал Ж. Верн. Булгаков как будто заимствует у Чехова маску переводчика Ж. Верна («Соч. Жюля Верна, перевод А. Чехонте»), устанавливая тем самым игровые связи между своим текстом и двумя другими текстами. Из чеховского в качестве игрового компонента используется заголовочный комплекс как своеобразное указание на имеющийся прецедент. В сложной системе мотивных и ассоциативных связей в фельетоне проявляется и ряд жюльверновских героев. Среди наиболее заметных — лорд Гленарван, Мишель Ардан, капитан Гаттерас, Паганель, Филеас Фогг. Игру в ассоциации организуют фельетонист Булгаков. Он использует известные имена, членение небольшого по объему фельетона на три части, 14 глав (каждой из которых даны названия) и сближение топосов — затерянного в океане экзотического острова и адресов на материках.

«Эзопский» язык «переводчика Михаила А. Булгакова» сразу дезавуирует жюльверновскую экзотику, «переводит» текст из героического модуса в комический. Океан, где расположен остров, у него назван Тихим... «за свои бури и волнения», а сам остров — «необитаемым», хотя «населен славными и родственными племенами — красными эфиопами, белыми арапами и арапами неопределенной окраски»⁹. Благородный лорд Гленарван не открывает, а присваивает себе остров, попутно усмиряя туземцев. Эти детали выводят фельетонную ситуацию за пределы жюльверновской, дают возможность более широких и актуально современных обобщений. Однако указание на то, что «Багровый остров» идет в переводе «Михаила А. Булгакова», удерживает восприятие читателя в контексте художественно-публицистического творчества писателя знакомой фамилией.

Комическая выразительность заголовочного комплекса не оставляет сомнения: автор не ограничивается простой стилизацией или пародией «под Жюля Верна». Но пародию и только пародию увидел в фельетоне и пьесе А.А. Нинов. Он также указывает, что «по стилю фельетон Булгакова близок ранней литературной пародии Чехова «Летающие острова»¹⁰, но при этом оставляет фельетон без внимания, и только пьесу «Багровый остров» сопоставляет с чеховским текстом. Комментатор фактически ставит знак равенства между фельетонным приемом и литературным жанром пародии. Хотя функции у них разные. Прием пародии определяется направленностью его на локальное качество предмета изображения фельетона, задача приема — укрупнить жизненное явление до карикатурных размеров искажением части. Пародия имитирует, комически заостряя, принципиальные свойства литературных произведений, например стиля, жанра, любимых приемов какого-либо автора, литературного направления в целом¹¹. А.А. Нинов, сам того не замечая, говорит о том, что роднит два булгаковских текста с одним названием: драматург в пьесе использовал прием пародии, преимущественно, в непародийных функциях, вне направленности на собственно литературные явления.

Своеобразие фельетона «Багровый остров» в целом видится в том, что удваиваются предметы критики — штампы современного автору сознания. В этом качестве выступают, во-первых, представления Запада о советской России как о месте, где живут дикие, нецивилизованные «красные эфиопы» (они же в глазах фельетонных европейцев определяются в духе балагана градацией определений «дураки», «болваны», «ослы», «черти»); во-вторых, — героический миф отечественной литературы о рождении из очистительного огня революции государства нового типа.

Удвоение предметов критики обусловливает поэтику фельетона, его сюжетно-композиционную, пространственную организацию, именование героев. Пародийность приемов западной линии создается использованием атрибутов, отсылающих к экзотике жюльверновских романов. Англичане и французы — люди с белым цветом кожи, наделены именами героев разных романов. Они представляют не просто собирательный образ Европы, но в развитии сюжета также и своеобразной Антанты в отношении к взбунтовавшемуся острову красных эфиопов.

Исходное зерно фельетона составляют семантические перевертыши значений географических названий и имен персонажей. Если герои Ж. Верна — воплощение благородства, отваги, смелости, их ведет в опасное плавание жажда открытий, то в фельетоне европейцами с теми же именами движут интересы коммерции¹².

Созвучия в двойных именах коренных островитян отсылают к другому автору. Повелитель острова Сизи-Бузи, проходимец при дворе Кири-Куки и особенно военачальник Рики-Тики заставляют вспомнить героев Р. Киплинга, который, как известно, писал о колонизированной Индии. Рядом этих имен Багровый остров уподоблен колонии. Соответственно, отношения между европейцами, прибывшими на остров в Тихом океане, и местным населением строятся как отношения между колонизаторами и «туземцами». И эфиопы, и арапы, и сам Сизи-Бузи с бурным ликованием обменивают бобровые шкуры, слоновую кость, рыбу, яйца, жемчуг на стеклянные бусы, тухлые сардинки и огненную воду. Сюжетное поражение цивилизованного Запада происходит в кульминационной (отметим знаковое для Булгакова числительное) 13-й главе¹³ с ироническим названием «Неожиданный финал». Военная экспедиция «корпорации» лорда Гленарвана и Мишеля Ардана к берегам Багрового острова заканчивается не просто убедительным поражением европейцев, но братанием красных эфиопов с армией белых арапов.

Развитие «островного» сюжета связано с другим предметом пародичности¹⁴ — с мифом о революционном преображении «острова». Багровым он становится не сразу. В завязке фельетона пики авторской иронии направлены как на правителя острова, так и на островитян, в массе своей ему послушных. Сизи-Бузи замечателен тем, что пьет огненную воду, принимает здравицы в свою честь и посылает карательные экспедиции белых арапов для «приведения эфиопов к одному знаменателю». Перемены в жизни островитян случаются не в силу их сознательных выступлений (они завершились поркой), а в результате внезапного извержения вулкана, триста лет¹⁵ не проявлявшего признаков активности. Тема катастрофы на острове решается иносказательно и потому расширительно. Автор «очищает» территорию острова огнем по аналогии с тем, как Маяковский очищал Землю водами Всемирного потопа в «Мистерии-буфф» (1918).

Мотивы «вины и расплаты» за мартовские и октябрьские дни, обозначенные в первом фельетоне Булгакова «Грядущие перспективы», трагические страницы истории России «переводчик Михаил А. Булгаков» по прошествии семи лет травестирует. С одной стороны, он подвергает осмеянию основы демократии западного мира: с помощью выборов к власти приходит «проходимец при дворе» Кири-Куки. С другой стороны, в качестве объекта травестий оказываются «родные берега»: народные массы показаны как толпа, сознанием которой легко манипулирует самозванец.

В изображении ключевого политического события на острове особенно заметна склонность Булгакова к изображению балаганно-театрализованных сцен в прозе. В описании процедуры выборов сходятся два значения слова «балаган»: первое как любимое народное зрелище и второе — переносное как обозначение чего-то грубого, сниженного, пошло-несерьёзного. Эпизод выборов в фельетоне, подобно зрелищам балагана, происходит на площади при стечении народа в настоящем времени. Автор показывает, как развивается событие-действие, и представляет, как ведут себя его участники, как реагируют на слова Кири эфиопы и арапы. Текст этой повествовательной части фельетона легко представить в драматургической форме как реплики и ремарки.

Кири качнулся на бочке вправо, потом влево и, открыв большой рот, грянул изумительные слова, тотчас занесенные в записную книжку восхищенным корреспондентом «Таймса»:

— Как таперича стали мы свободные эфиопы, объявляю вам спасибо!

Абсолютно ни один из эфиопова моря не понял, почему именно Кири-Куки объявляет спасибо и за что спасибо?! И вся громада ответила ему изумленным громовым:

— Ура!!!

Несколько минут бушевало оно на острове, а затем его прорезал новый вопль Кири-Куки:

— А теперь, братцы, вали присягать!

И когда восхищенные эфиопы взвыли:

— К-кому?!!

Кири ответил пронзительно:

— Мне!!!

На сей раз хлопнуло арапов. Но паралич продолжался недолго.

С криком:

— Угодил, каналья, в точку! — военачальник первый бросился качать Кири-Куки¹⁶.

Реакция ошеломленной массы, не понимающей происходящего в момент экстремальной смены власти, соединяет растерянность с выражением восхищения наглостью, и не только в толпе. «Мошенник гениален», — заключает свой репортаж о выборах на острове корреспондент американской газеты «Нью-Йорк Таймс». И «переводчик Михаил А. Булгаков», смягчая оксюморон, заменяет определение «мошенник» именем собственным: четвертую главу «романа» он озаглавил в том же духе: «Гениальный Кири-Куки».

По мере развития событий, в связи с действиями Кири в качестве нового главы острова нарастает метафорическое значение слова «балаган». Семь дней его правления представлены, как семь дней творения нового мира. Но перечисление сделанного Кири-правителем дается как реестр непоправимых ошибок. За эти как бы сакральные семь дней он восстановил против себя и эфиопов, и арапов, в итоге вместо мира получил бунт.

Происходящие со сверхъестественной быстротой изменения на острове потребовали смены автора: дистанцированного «переводчика» романа сменяет корреспондент «Нью-Йорк Таймс». С одной стороны, безымянный журналист, появившийся на острове красных эфиопов сразу после «открытия» новой территории лордом Гленарваном, не отделяет себя от толпы. Он в гуще событий. Более того, он сразу прошел «инициацию» — заразился тропическим триппером. С другой стороны, он ведет себя как представитель цивилизованного мира — носитель демократических свобод и ценностей: у него нет имени — аноним. Но его выделяют внешность, поведение человека другой цивилизации — в белых штанах, с трубкой, всегда с записной книжкой. Он умудряется телеграфировать даже с эфиопского острова. Его телеграммы, фиксирующие события на острове, можно воспринимать как разновидность любимого балаганного средства — макаронической речи: от «У дураков на острове национальный праздник — байрам» до «Ephiop sakatil grandiozni bount. Ostrov gorit, povalnaja tschouma. Gori trupov. Avansom piatsoot. Korrespondent»¹⁷. Телеграмма на латинице сигнализирует о резкой перемене в жизни острова. Пафос и ужас корреспондента снимаются комически сниженным требованием гонорара себе в двух завершающих словах. Адрес сатиры смещается в сторону цивилизованного мира, представители которого стремятся во всех ситуациях к получению выгоды.

Латиница в телеграмме американского корреспондента в функциях макаронической речи уподоблена наигранному просторечию Кири («Как таперича стали мы свободные эфиопы, объявляю вам спасибо!»), отдельным репликам лорда Гленарвана (типа: «Мой еще с ума не сходил»). Но те же реплики Кири или Гленарвана можно рассматривать в аспектах речевого поведения, характерного для персонажей драмы.

С исчезновением корреспондента с острова тема балагана появляется фрагментарно. Исчезает со страниц «романа» и Кири-Куки. О нем презрительно вспомнит лишь Рики в Европе, докладывая Лорду о том, что подлец сбежал, бросив соплеменников. В изображении другой островной цивилизации — английского образца — балаганная стихия прорывается лишь изредка в ругательствах Ардана (в упоминании о фланелевых штанах его бабушки), в макаронической речи Гленарвана (в ситуации неумелой стрельбы Гаттераса). И лишь в главе «Непобедимая армада» балаган актуализируется в связи с объявившимся Кири. Бывший правитель острова пытается повторить ход с выборами, апеллируя к арапам как к своим: «А меня-то, что ж, братцы, забыли? Чай, я ваш. Тоже арап»¹⁸. Но Кири, до сих пор ловко действовавший по принципу «брать на арапа», наказан по обычаю туземцев жестоко и бесповоротно, на чем кончается не только его жизнь, но и балаган.

При этом изображение эпизодов и диалогов балаганного типа по другим параметрам ощущается до конца «романа». Каждая из «глав» «романа Жюля Верна», сохраняя игровой принцип в фельетонном изложении, оформляется как эпизод со своим названием, сменяющимися декорациями и героями.

Можно констатировать: впервые в фельетоне «Багровый остров» топос города, дома, квартиры расширяется в творчестве Булгакова до условно-метафорических островов как типов цивилизации. В соответствии с этим в травестированной форме события и явления передают логику государствообразующего свойства. И уже в фельетоне 1924 г. как одну из возможностей комического заострения художник использовал многоголосие разных стратегий изложения. Он ввел ряд «авторов» островного летописания: что-то в истории острова обозначил в травестированных знаках известных романов Ж. Верна, что-то корректировал на свой лад современный «переводчик», а самые горячие события, усиливая комизм изложения, представлены в формах кратких телеграмм анонимного «американского» корреспондента.

«Багровый остров» — фельетон 1924 г. и пьеса 1927—1928 гг. с тем же названием отделены временем, разнообразным опытом жизни страны и самого автора, в том числе и созданием ряда произведений, принесших ему известность (роман «Белая гвардия», пьесы «Дни Турбиных», «Зойкина квартира», др.). Факт сохранения названия фельетона в драме позволяет думать о прямом указании автора на их внутреннюю связь, на их восприятие как своеобразной «двойчатки». Он явно использовал в новом качестве что-то от содержания и выразительности одного произведения в другом. Это и определило задачу исследования следующего раздела — выявить трансформацию компонентов фельетона в пьесе 1928 г. с тем же названием.

Примечания

1. Булгаков М.А. Собр. соч. Т. 2. С. 731.

2. Булгаков М.А. Пьесы 20-х годов. Л.: Искусство, 1989. С. 568.

3. Нинов А.А. Примечания к пьесе «Багровый остров» М.А. Булгакова // М.А. Булгаков. Пьесы 20-х годов. С. 573.

4. Не известно, написан ли фельетон по заданию редакции еженедельника «Накануне», выходившего за границей как издание русских эмигрантов, или по инициативе самого Булгакова, но в фельетонном наследии писателя этот текст стоит особняком. В отличие от большинства его фельетонов, он не был прямым откликом на злобу дня и по объему текста превышал краткие публикации в газетах.

5. Эти черты отмечают А.М. Смелянский, Е.А. Кухта. Последняя называет «Гудковские» фельетоны Булгакова «сатирическим театром» (Е.А. Сатирический театр фельетонов М. Булгакова в «Гудке». С. 246—259).

6. В созданном в духе балагана словосочетании «эзопский язык» играют, перемигиваются значениями имя известного баснописца Эзопа и не вполне литературное русское слово, которое легко угадывается при замене в устном его звучании з на ж.

7. Имя уже известного реального автора травестируется для этого фельетона непринятой формой написания. Привычными были бы варианты с двумя инициалами или указание полного имени рядом с фамилией. Соединение половины разных форм (полного имени и второго инициала с точкой) воспринимается как своеобразный гротеск.

8. Маска стороннего наблюдателя-иностранца позволяет, выводя на первый план экзотику чужого места, смикшировать в фельетоне свое отношение к революционным событиям. Парадоксально, но в созданной позднее пьесе авторская позиция выявлена более явно в текстах начинающего драматурга Дымогацкого, которого Булгаков наделяет чертами своей биографии (о чем далее).

9. Булгаков М.А. Собр. соч. Т. 2. С. 411.

10. Нинов А.А. Примечания к пьесе «Багровый остров». С. 573.

11. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. С. 289.

12. В момент проигранного сражения с туземцами за Багровый остров лорд Гленарван переживает из-за упущенной выгоды, сорвавшихся планов получения дешевого жемчуга.

13. Этим числом начинается название фельетона «№ 13. — Дом Эльпит-Рабкоммуна» (1922); в 13-й главе появляется Мастер в последнем, «закатном» романе и др.

14. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. С. 298—290.

15. Деталь замечательна совпадением с трехсотлетием дома Романовых, пышно отпразднованным в 1913 г., в преддверии Первой мировой войны и событий 1917 г.

16. Булгаков М.А. Собр. соч. Т. 2. С. 414.

17. Булгаков М.А. Собр. соч. Т. 2. С. 414, 416.

18. Булгаков много раз достаточно тонко обыгрывает слово арап, используя не только прямое, но переносное значение (плут, мошенник), закрепившееся в выражении «брать на арапа». В том же 1924 г. это же значение обыгрывает В. Маяковский. В «Юбилейном» читаем: «Вот арап, а состязается с Державиным!»