Комедия «Иван Васильевич» повторяет основные начальные сюжетные ходы «Блаженства». Инженер (теперь его зовут не Евгений Рейн, а Николай Тимофеев) изобретает и собирает у себя в квартире машину времени. Его оставляет жена; в квартиру зажиточного соседа (теперь его фамилия Шпак) забирается вор Милославский. К Тимофееву является управдом Иван Васильевич Бунша-Корецкий с требованиями денег за квартиру. В финале I действия в комнате Тимофеева оказывается Иоанн Грозный, а Бунша и Милославский, вопреки своей воле, отправляются путешествовать во времени.
Теперь отметим экспозиционные отличия. При описании занятий Тимофеева исчезает ремарка о певучих звуках, издаваемых машиной времени в момент появления Милославского. В «Блаженстве», служа аккомпанементом «работы» последнего, они связывали Милославского и Рейна, снижая, корректируя образ последнего. У Тимофеева нет той приподнятости над окружающим миром, которая отличала Рейна и требовала пародийного корректива в лице низкого героя.
Изобретатель в «Иване Васильевиче» крепче с этим миром связан. Тимофеев не просто отключает надоевшее, мешающее ему радио, которое, кстати, обещал управдому наладить, но тут же высовывается в окно и начинает высказывать свое недовольство жене управдома. Он замечает странного человека в черных перчатках, то есть Милославского. Рейн, говоря соседке об уходе жены, на вопросы любопытной отвечает сдержанно, несколько раз повторяя: «Я очень занят» [42, 374]. Не ясно: не то он равнодушен и действительно занят, не то ему очень больно, и он героически, из последних сил сдерживается. Но в любом случае Рейн лишь старается отстраниться от внешнего мира и предстает в несколько романтическом ореоле. Тимофеев в той же ситуации действует активнее. Назойливой жене управдома он дает достойный отпор.
Тимофеев. Ульяна Андреевна, вы мне мешаете.
Ульяна. Ах, простите! Однако у вас характер, товарищ Тимофеев! Будь я на месте Зинаиды Михайловны, я бы тоже уехала.
Тимофеев. Если бы вы были на месте Зинаиды Михайловны, я бы повесился.
Ульяна. Вы не смеете под носом у дамы дверь захлопывать, грубиян! (Уходит.)
Тимофеев (возвращаясь в свою комнату). Чертова кукла! [42, 421—422].
Но главным, лежащим на поверхности, отличием экспозиций двух пьес является введение еще одного действующего лица — жены изобретателя. Супруги расстаются на глазах зрителя. Явление нового персонажа меняет структуру сцены, ее тональность.
После реплики Тимофеева: «Где же Зина? Чаю бы выпить сейчас» [42, 418], — можно ожидать появления заботливой спутницы ученого-одиночки. Но Зинаида вовсе не похожа на традиционных спутниц булгаковских героев-творцов. Она легкомысленная и кокетливая: «Три раза я разводилась... ну да, три, Зузина я не считаю...» [42, 419]. Немного позерка: «Воображаю, что будет сейчас! Только бы не скандал! Они так утомляют эти скандалы... (Пудрится.)» [42, 419]. Она не забывает о материальных благах и удобствах. Уходя к любовнику, она просит мужа, которого манерно именует Кока, не выписывать ее на всякий случай из квартиры и забирает у него все деньги. Увлеченности мужа идеей перемещения во времени она не разделяет, поскольку ее «знакомые утверждают, что увидеть прошлое невозможно» [42, 419].
Как эти люди оказались вместе, не понятно ни зрителю, ни самому Тимофееву. Но то, что они вместе, и то, как они расстаются, не только не возвышает Тимофеева в глазах зрителей (как это можно было обыграть в «Блаженстве» и как это и было намечено в его первой редакции), но выставляет героя в комическом свете. И патетическая Зинаидина характеристика «святой» звучит по отношению к главному герою комично.
Комичность характеристики выявляется в свете разговора между мужем и женой, начинающегося далее.
Зинаида. ...Ты прости, что я тебе мешаю, но я должна сообщить тебе ужасное известие... Нет, не решаюсь... у меня сегодня в кафе свистнули перчатки. Так курьезно! Я их положила на столик и... я полюбила другого, Кока... Нет, не могу... Я подозреваю, что это с соседнего столика... Ты понимаешь меня?
Тимофеев. Нет... Какой столик?
Зинаида. Ах, боже мой, ты совсем отупел с этой машиной!
Тимофеев. Ну, перчатки, что перчатки?
Зинаида. Да, не перчатки, а я полюбила другого. Свершилось!..
Тимофеев мутно смотрит на Зинаиду. [42, 419—420].
«Святость» Тимофеева объясняется всего лишь тем, что они с Зинаидой существуют в разных мирах, и мир мужа, его увлеченность работой Зинаиде не понятны. Мало подходит определение «святой» к человеку, ругающемуся с соседками. И со всей очевидностью комичность этой характеристики проявляется в тот момент, когда Зинаида, уличившая любовника в измене, возвращается домой, сожалея о том, что открылась мужу, и видит остатки трапезы Тимофеева и Грозного. Контраст очень яркий: «...зачем я открыла все этому святому человеку?.. (Смотрит на стол.) Ну, конечно, запил с горя!.. Да, запил... И патефон (...) Ничего не понимаю!.. Здесь оргия какая-то была... Он, наверно за водкой пошел...» [42, 433].
После объявления Зинаиды о том, что она полюбила другого, разговор продолжается так же нелепо. Основную партию ведет Зинаида. Она возмущена тем, что муж ею не интересуется, то есть путает ее поклонников. Она несколько сожалеет об отсутствии бурного объяснения и, в конце концов, просит денег на дорогу.
Вся сцена движется на большой скорости. Пролетая почти мгновенно, она оставляет главного героя в легком недоумении: «Как же я так женился? На ком? Зачем? Что это за женщина?» [42, 421]. Но и только.
В раннем варианте «Блаженства» тоже присутствовала жена изобретателя Мария Павловна. Но эта героиня была иной и выполняла иную функцию. С одной стороны, несмотря на то, что в итоге Рейн находил свою любовь, объяснение с женой в начале пьесы было серьезным и болезненным, ссора супругов подчеркивала одиночество Рейна. С другой стороны, жаждущая покоя Мария становилась возлюбленной Радаманова, и вместе они составляли гармоничную пару, как Рейн и Аврора (в традициях «натуральной» комедии).
В «Иване Васильевиче» творец не только не находит себе подругу, но нет даже намека на возникновение темы любви. Среди героев не находится женщины, которая могла бы претендовать на место рядом с творцом: верной, заботливой, самоотверженной — любящей. Тема отношений супругов на протяжении пьесы не только не актуализируется, но исчезает, возникая лишь в самом финале. О Зинаиде Тимофеев мог бы вспомнить так же, как вспоминал Мастер о том, что был женат: «...На этой... Вареньке... Манечке... нет, Вареньке...» [40, 175]. Появление Зинаиды и ее любовника Якина оказывается для М. Булгакова лишь источником большого количества чисто комических ситуаций.
Комедия «Иван Васильевич» лишена той остроты любовных переживаний, которая присутствовала в «Адаме и Еве» (где пятеро мужчин соперничали из-за любви к Еве) или в «Блаженстве» и, более того, лежала в основе сюжета, двигала действие. Выбор женщиной творца, а не организатора, был выбором автора, определением его симпатий в главном конфликте, вокруг которого и строилась система образов. Возникновение на сцене карикатурного образа жены творца свидетельствует об отказе по каким-то причинам от такого способа выражения авторской позиции.
Но этот образ не просто появляется: он занимает в «Иване Васильевиче» гораздо больше места, чем образы героинь подобного типа, подчеркивавших одиночество творцов. И с ним сюжетная схема любовного треугольника (Ефросимов — Ева — Адам в «Адаме и Еве», Рейн — Аврора — Саввич в «Блаженстве») в «Иване Васильевиче» меняется, пародируется. Ситуация решается прямо противоположным образом. От творца Тимофеева жена уходит к Якину. А режиссер Якин — настоящий приспособленец.
Ситуации, в которые он попадает, одна за другой демонстрируют умение выкручиваться, принимать нужный облик, приспосабливаться. То он объясняется с приревновавшей Зинаидой, заставшей его с какой-то курносой: проверял сцену. То, восхищенный внешностью Грозного, мгновенно ухватывается за идею снимать фильм и уже предлагает двадцать тысяч рублей, контракт и себя в качестве режиссера. То, напуганный объяснениями Зинаиды, что перед ним настоящий царь Иоанн Грозный, не веря им, он уже что-то лепечет «по-славянски», помогает царю переодеваться, лезет с объяснениями, как обращаться с патефоном. Но лишь только Якин вышел за пределы комнаты Тимофеева, он уходит как ни в чем не бывало, сбросив с себя рясу — царский подарок.
Эта ряса — для зрителя и самого Якина — закрепление одной формы (верного царского подданного), в которой его «я» существовало некоторое время. Образ приспособленца (Пончик, Бунша, Якин) текуч, изменчив. В Якине это качество выступает в спрессованном виде: несколько обличий он сменяет на протяжении только одной сцены. Сбрасывая царский подарок, Якин освобождается от маски, рожденной мимолетной ситуацией, случайным положением, и уже готов к тому, чтобы надевать новые маски в новых ситуациях.
Зинаида в умении приспосабливаться не отстает от своего избранника, составляя с ним гармоничную пару, даже превосходит его. Она быстро привыкает к тому, что перед нею царь, живший несколько веков назад: «Да перестаньте вы нервничать! Ну, Иоанн, ну, Грозный!.. Ну что тут особенного?..» [42, 440], — фраза великолепная в своем простодушии, нелепости и обаянии. Обыденность интонации, с которой она произносится, контрастирует с ее содержанием, с фантастичностью всей ситуации и создает комический эффект.
Якина и Зинаиду при столкновении с необыкновенными обстоятельствами спасает от гибели, от сумасшествия природа их характеров, природа, наделившая их способностью принимать нужный облик.
Таким образом, любовный треугольник, в котором обретал художественную плоть философский конфликт организующего и творческого начал в «Адаме и Еве», «Блаженстве» — в «Иване Васильевиче» пародируется, практически исчезает. В финале второй редакции все оказывается сном Тимофеева: Зинаида верна ему, не уходила, никакого Якина не существовало. Жена такая, какую можно ожидать после первой реплики Тимофеева. Она заботливая и любящая: «Ты так и не ложился? Колька, ты с ума сойдешь, я тебе говорю. Я тебе сейчас дам чаю, и ложись... Нельзя так работать» [42, 457]. У творца есть своя подруга. Однако сам М. Булгаков сон героя пренебрежительно называл «приделанным», и, по всей вероятности, основной следует считать первую редакцию, без сна [43, 605].
Но в любой из двух редакций отношения Тимофеева, Зинаиды и Якина в сопоставлении с отношениями героев «Адама и Евы» и «Блаженства» являются пародийными: женщина делает выбор не в пользу творца. Возможно, этот пародийный (точнее, самопародийный) корректив был внесен самой действительностью. В «Александре Пушкине», над которым работа велась параллельно и который представляет собой булгаковский вариант реальной жизненной трагедии, Натали увлекается Дантесом. Не у каждого Мастера есть своя Маргарита. М. Булгаков видит эту ситуацию в двух плоскостях: комической («Иван Васильевич») и трагической («Александр Пушкин»).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |