Гости из XX века — нарушение привычного течения жизни и глоток жизни настоящей. Их появление в первой редакции вносило сумятицу в жизнь людей Блаженства. Бунша и Милославский, оказавшись в будущем, устраивали потасовку, Радаманов не верил объяснениям Рейна, в довершение всего являлась окровавленная Мария Павловна. Позже М. Булгаков приглушил эти контрасты. Шумная сцена, комичные попытки прибывших определить, где они, последующие объяснения, заменены более строгим и более эффектным финалом действия:
Рейн (очнувшись). Слушайте... Но только верьте... я изобрел механизм для проникновения во время... вот он... поймите мои слова... мы люди двадцатого века!
Темно. [42, 383]
Но главное противоречие М. Булгаковым сохранено. С одной стороны, оказывается бурлящая жизнь, которую представляют Рейн и его спутники и которая немедленно сказывается на мире Блаженства. Радаманов обращает внимание Рейна: «Посмотрите, какое возбуждение вы вызвали в мире» [42, 384].
С другой стороны, выступает начало, пытающееся ограничить эту жизнь. Носитель его — Саввич, директор Института Гармонии.
Первая же его реплика, обращенная к Рейну, каждая фраза которого свидетельствует о полноте и жажде жизни, носит ограничительный характер.
Рейн. ...Я хочу видеть все. Нет, кто действительно гениален, это ваш доктор Граббе. Я полон сил. Он вдунул в меня жизнь.
Саввич. Этим лекарством нельзя злоупотреблять. [42, 384]
Первая встреча героев обнаруживает их принадлежность к разным человеческим типам: творец, требующий свободы, и организатор, не мыслящий жизни без четкого и жесткого порядка. Обмен репликами, обнажающий разные жизненные стратегии, конфликт (тот же, что и в «Адаме и Еве»), и является завязкой пьесы.
Образ Саввича как организатора в первой редакции не только был определеннее, но, в силу наделенности большей властью, носил и более зловещие черты. Особое место занимал разговор с Радамановым, в котором Саввич излагает свою теорию разумной организации личной жизни людей [43, 363—365]. К себе и другим он относится как к элементам, которые можно просчитать, сложить в систему: «Когда я заметил, что чувство овладело мною, что я сделал первым долгом? Я произвел все анализы. Я исследовал свой мозг, моя нервная система исследована досконально. То же было проделано и Авророй. И передо мною отчетливо обозначилась идеальная пара». Аврора для Саввича «замечательный механизм», слегка испорченный. Распространив этот подход к человеку на все человечество, директор Института евгеники (так в ранних вариантах именовалось учреждение Саввича) собирается осчастливить людей. Прилетевшие из XX века в его систему не вписываются, и потому они, их время возбуждают «антипатию неодолимую и будят тревогу». Поскольку «они неорганизованны», Саввич воспринимает их как разрушителей, как врагов. В третьей редакции от этого разговора, кроме выражения негативного отношения Саввича к чужим, не останется почти ничего: «Бойтесь этих трех, которые прилетели сюда! (...) Институт Гармонии должен позаботиться о том, чтобы эти трое — чужие нам — не нарушили жизни в Блаженстве! (...) А они ее нарушат, это я вам предсказываю!» [42, 396].
Саввич говорит и не замечает, что сам нарушает свою теорию гармонии. Он пытается создать, опираясь на расчеты, «гармоническую пару». Чувство Авроры, вспыхнувшее к Рейну, директор Института Гармонии учитывать не желает: оно для Саввича разумно необъяснимо. Но ведь и сам он действует по велению чувства. Саввич ревнует. Об этом свидетельствует и его стремление уберечь Аврору от прилетевших, выраженное в разговоре с Радамановым, и то, как болезненно он воспринимает донос Бунши о развитии отношений Рейна и своей возлюбленной. Это еще одно подтверждение бесперспективности попыток подчинения жизни выдуманным нормам. Либо жизнь, естественные чувства ломают систему, либо погибает жизнь. И чем сильнее давление, тем сильнее сопротивление.
Максимальным давление становится в кульминации. Саввич объявляет о запрете на брак Рейна и Авроры и на их полеты. Результатом этого становится бунт Рейна. Даже спокойный Радаманов заявляет: «Мне надоел ваш Институт Гармонии! И я вам убедительно докажу, что он мне надоел!» [42, 405].
В этот момент со всей очевидностью проявляется то, насколько различны позиции Радаманова и Саввича. Радаманов — ранее председатель Совнаркома, а в окончательной редакции лишь нарком изобретений — по-прежнему остается главным представителем власти Блаженства в пьесе. То, что он возглавляет комиссариат изобретений, подчеркивает технократический характер общества XXIII века. И, являясь в полной мере представителем своего мира, Радаманов находит общий язык с Рейном: уговаривает его отдать машину времени государству. Герой, чей образ восходит к мифологическому самому справедливому человеку, отстаивает государственные интересы, и доказательства, приводимые им в пользу того, чтобы и Рейн соблюдал эти интересы, убедительны: «Первый же поворот винта закончился тем, что сейчас там, в той Москве, мечется этот... как его... Василий Грозный (...) Итак, там вы оставили после себя кутерьму. Затем вы кинетесь, быть может, в двадцать шестой век (...) Кто знает, кого вы принесете к нам из этой загадочной дали на ваших же плечах? И, быть может, еще при нашей с вами жизни мы увидим замерзающую землю и потухающее над ней солнце!» [42, 402].
Усилия Саввича приводят к тому, что Рейн, Аврора, Бунша и Милославский бегут из Блаженства. Когда Радаманов видит взломанную кассу, где хранилась машина времени, и спрашивает: «Как же так, инженер Рейн?» — Рейн указывает на Саввича: «Вот кого поблагодарите» [42, 411]. В первой редакции стремление жизни во что бы то ни стало вырваться из-под ограничений (они были жестче: Рейн и его спутники должны были быть сосланы для перевоспитания) оборачивалось трагически. Милославский закалывал Саввича, пытавшегося помешать побегу. В последующих редакциях Саввич остается жить. Необходимость в убийстве отпадает: директор Института Гармонии не так силен. Радаманов принимает во внимание его мнение, но не подчиняется ему. Е. Кухта верно отмечает усиление скепсиса Радаманова в отношении к Саввичу.
Нарком надеется на возвращение Рейна и дочери. В окончательной редакции Радаманов гораздо более похож на мифологического героя — самого справедливого человека. В. Сахновский-Панкеев прав оценивая героя как человека спокойного и мудрого [138, 136]. Радамановская ирония также порождается мудростью. В конфликте творческого и организующего начал, представленных Рейном и Саввичем, нарком изобретений не занимает ничью сторону. Он признает гениальность Рейна, но видит и опасность тех перспектив, которые открывает машина времени. Он никак не пытается повлиять на выбор дочери. Когда Саввич является в грозном молчании, чтобы поделиться своими страшными пророчествами, нарком по-домашнему предлагает: «Давайте кофейку выпьем» [42, 395]. В сцене побега происходит следующее. Саввич указывает Радаманову на Рейна.
Саввич. Я не могу задержать его, он вооружен!
Радаманов. Стало быть, и не нужно его задерживать (...) До свидания! Супруги Рейн! Когда вам наскучат ваши полеты, возвращайтесь к нам (Нажимает кнопку.)
Стальная стена уходит вверх, открывая колоннаду и воздух Блаженства [42, 411].
По сути, это означает: пусть все идет своим чередом. Это практически благословение естественного хода жизни.
В этом смысле Радаманов нетипичный для М. Булгакова герой: слишком уравновешенный, идеальный.
Развязка наступает в IV действии. Она, как и в «Адаме и Еве», связана с женщиной. Борьба за Аврору и борьба за порядок в Блаженстве для Саввича сливаются воедино. Дочь Радаманова для него олицетворение Блаженства, и, как и для всякого влюбленного, центр мира. Саввич, говоря об опасных пришельцах, обещает: «Я уберегу от них наших людей, и прежде всего уберегу ту, которую считаю украшением Блаженства, — Аврору!» [42, 396]. И для М. Булгакова Аврора — средоточие жизни. Ей скучно в Блаженстве, так как она слишком живая, в сравнении с остальными его обитателями. Она может быть своенравной, ветреной, какой она предстает в разговоре с отцом, неразумной, по-женски капризной. Аврора требует от Рейна: «Я хочу видеть твою комнату! И потом подайте мне Ивана Грозного!» [42, 404]. Такова женская природа. Вероятно, за это и любит ее Саввич, но сам, не понимая того, планирует «исправить», «вылечить» Аврору.
Е. Кухта пишет о выборе имени героини: «Имя Авроры — крылатой богини утренней зари, несущей свет во вселенную, — автор счел впоследствии наиболее точно определяющим смысловую функцию женского образа». Аврора — прекраснейшая женщина — символизирует начало новой жизни [98, 667]. Для Саввича это начало жизни еще более совершенной и правильной. Для М. Булгакова это просто жизнь. Она переменчивая, разная, но в своем стремлении к чему-либо может быть очень сильной, как сильна и решительна Аврора — женщина, источник жизни — в своем стремлении ощутить настоящую жизнь со всеми ее сложностями. Она первой произносит: «Надо бежать!» В трудный момент, как и Ева, она выступает в роли защитницы любимого человека: «Я не позволю, чтобы они распоряжались тобой! Я ненавижу Саввича!» Она решает:
Аврора. Мне надоели эти колонны, мне надоел Саввич, мне надоело Блаженство! Я никогда не испытывала опасности, я не знаю, что у нее за вкус! Летим!
Рейн. Куда?
Аврора. К тебе! [42, 408—409].
Этот момент можно считать началом развязки. Аврора между Саввичем и Рейном, то есть между комфортабельной скукой Блаженства и жизнью настоящей, потому и опасной, между началом организующим и творческим, выбирает Рейна. Важно и то, что Рейн, так стремившийся в первых редакциях покинуть свое время, не возражает возлюбленной, не предлагает отправиться куда-то еще.
На стороне Рейна в конфликте с Саввичем выступают Милославский и даже Бунша, который в начале пьесы проявил себя как организатор. Спутники Рейна представляют комическую линию «Блаженства». При переработке первой редакции комические черты других героев (Радаманова, Саввича), как уже отмечалось, были сведены к минимуму. Но эти двое сохранены как комические персонажи: они нужны драматургу.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |