В пьесе о гипотетическом будущем сталкиваются технократические черты и мифологические мотивы, которые связывают героев с культурной традицией и помогают истолковать события в вымышленном «социальном рае».
Из всех жителей Блаженства единственно духовно близким Рейну человеком оказывается дочь председателя Совнаркома Радаманова. Аврора видит вещие сны об убийстве Саввича, произносит «старинные» слова и рассказывает сюжеты древних книг. Вместе с Авророй в пьесу входит одна из важнейших тем, сопровождающих замысел драматурга: столкновение волшебства и нечистой силы с тоталитарной машиной.
Имена, которые подыскивает в черновых набросках Булгаков для главной героини — «Аврора, Диана, Венера, Луна», очерчивают область его поисков: все они связаны с особым значением образов Луны и Ночи в античной мифологии и средневековом фольклоре. Эти мотивы указывают на большую зависимость новой пьесы Булгакова от его работы над романом. Ночная скачка Маргариты в компании с Сатаной восходит к скачке богини Дианы.
Бормотание Воланда, определяющего, какой смертью умрет Берлиоз в первой же главе романа «Мастер и Маргарита»: «Раз, два... Меркурий во втором доме... луна ушла...» — свидетельство того, что Булгаков был прекрасно осведомлен о свойствах ночного светила. Свет луны сияет в романе во время полета Маргариты над Москвой, лунный свет сопровождает нападение вурдалака Варенухи и ведьмы Геллы на финдиректора Римского. По лунной дороге-лучу идут в конце романа Пилат и Иешуа. Именно в дни полнолуния тревога и фантастические воспоминания охватывают историка Понырева — бывшего Иванушку Бездомного.
Луна в римской мифологии, как и ее греческий двойник Селена, обладает колдовскими чарами. Имя Селена означает «свет», «сияние». К ней обращаются с заклятиями, желая привлечь возлюбленного. Особенно сильны чары Селены в ночи полнолуния, когда и происходят события пьесы «Блаженство».
Диана в римской мифологии была одновременно олицетворением Луны; в греческой Артемида-охотница, двойник римской Дианы, также связана с лунной природой и близка колдовским чарам Селены и Гекаты. Согласно греческому мифу, Селена, решив сохранить вечную молодость своему возлюбленному Эндимиону, уговорила Зевса навсегда усыпить юношу. Зевс обрек Эндимиона на вечный покой в пещере карийской горы Латмос. Этот сюжет сна героя находит отражение в набросках Булгакова к пьесе «Грезы Рейна. Рейн грезит». Во сне являются ему картины будущего Золотого века, остров Блаженных, где правит Радаманов (царь Радаманф Гомера и Пиндара). С мотивом сна связана и остановка реального времени в пьесе: события в Блаженных Землях занимают несколько недель, между тем герои возвращаются в квартиру на Садовой как раз к составлению милицией протокола об украденных вещах Шпака.
В написанной, по-видимому, одной из первых сцене третьего акта главная героиня носит в рукописи Булгакова другое имя — Астрея. Как и имя ее отца — Радаманов — имя Астреи связывает события пьесы с легендами о Золотом веке. В набросках есть иное написание имени наркома изобретений Блаженных Земель — Радаманфов — проясняющее имя его мифологического прообраза:
По правым уставам Радаманфа, избранного в сопрестольники...
Остров Блаженных овевается там веяньями океана;
Там горят золотые цветы, возникая из трав меж деревьями...1
Астрея — дочь Зевса, богиня справедливости, сестра Стыдливости обитала среди счастливых людей Золотого века. Затем испорченность людских нравов заставила ее покинуть землю и вознестись на небо, где она превратилась в созвездие Девы.
На наш взгляд, при окончательном выборе имени героини важнейшим было то обстоятельство, что имя Авроры противоположно понятию заката. Первые слова, которые произносит Радаманов, когда на сцене возникает мир Блаженства: «Люблю закат в Блаженных Землях. Но сегодня мешает мне им наслаждаться лишь чувство смутного беспокойства. Повинно ли в этом мое одиночество или никогда не покидающая меня мысль об Авроре?»2
В имени героини Булгаков сфокусировал столь важные для него мотивы юности и любви, начала жизни. Римская богиня утренней зари Аврора — Эос греческой мифологии.
В подоплеке грез Рейна лежит древний мифологический и сказочный сюжет о любви дочери царя к бедняку и чужестранцу. Три из написанных драматургом имен принадлежат дочерям главного бога греческого Олимпа: Астрея — дочь Зевса и Фемиды, Диана — дочь Зевса и Лето, Афродита — дочь Зевса и Дионы. При этом история всех трех богинь связана с любовью к земному человеку и с путешествием в Царство мертвых. Смерть Адониса от свирепого вепря заставляет Венеру предпринять путешествие в Царство мертвых и спасти его. Диана, втайне от Посейдона, спасает прекрасного Ипполита и поселяет его в лесах под именем Вирбия. Селена тайно посещает в Латмийской пещере Эндимиона. Эос, влюбившись в Ориона, похищает его. Аврора, полюбив Рейна, отправляется с ним из XXIII в XX век, по сути, тоже совершает свое путешествие, возвращая возлюбленного из Царства мертвых в мир живых.
Даже путешествие Авроры Радамановой на Луну отнюдь не случайная деталь пьесы. Согласно греческой мифологии, Эос — родная сестра богини луны Селены, и возвращение розовоперстой богини утренней зари из межпланетного путешествия в своем роде технократический вариант древнего мифа.
Возвращение Авроры сопровождает в пьесе еще один культурный знак старого мира — музыка «Полета валькирий» Рихарда Вагнера. Любимая музыка Авроры включает в пьесу мотивы оперной тетралогии Р. Вагнера «Кольцо Нибелунга», мир древнегерманской мифологии и древнего эпоса — «Старшей Эдды» и «Песни о Нибелунгах». Музыка «Полета валькирий» сразу связывает царство будущего с тематикой безграничной власти над миром.
Валькирии в скандинавской мифологии — воинственные девы, забиравшие с полей сражений храбрейших воинов во дворец бога Одина, в Вальхаллу, прибежище мертвых. Дочь самого могущественного человека в Блаженстве, Аврора, словно повторяет судьбу дочери могучего Вотана, валькирии Брунгильды, ослушавшейся отца и обреченной стать земной женщиной. Имя Рейна и поиски им золота для того, чтобы включить машину времени, прямо связывают текст пьесы с первой оперой тетралогии «Кольцо Нибелунга» — «Золото Рейна». Золотой ключ Рейна в «Блаженстве» — символ могущества и власти над Вселенной. Сюжет «Золота Рейна» о том, как похищение богини любви и вечной юности Фрейи лишает богов силы и они становятся слабыми и дряхлыми, проливает свет на отношение Булгакова к судьбе Блаженных Земель. Рихард Вагнер видел в Зигфриде «человека будущего» и «социалиста-искупителя, явившегося на землю, чтобы уничтожить власть капитала», а о золотом кольце писал: «Если мы вообразим в руках Нибелунга биржевой портфель вместо золотого кольца, то получим страшную картину, законченный образ современного владыки мира»3.
Булгаков, рисуя мир гипотетического будущего, осуществленного коммунизма, трактовал историю власти над миром иначе — как столкновение планово построенного рая с истинно человеческими чувствами и бунтарским духом. В романе «Мы» Евгения Замятина главная героиня I-330, бунтующая против империи Благодетеля, тоже сравнивается автором с валькирией.
Рейн, подобно Зигфриду, не знает страха, именно этим он разительно отличается и от своих социалистических современников и от коммунистических потомков. В финале «Кольца Нибелунга» чертоги Вальхаллы гибнут в огне, разожженном Брунгильдой. «Полет валькирий» в первой сцене в Блаженстве, предвестник гибели богов, предрекает и судьбу властителей технократического рая.
Шпенглер, рисуя в «Закате Европы» черты фаустовской души, обращается именно к образам древнегерманской «Эдды»: «Уже вокруг германских богов и героев протянулись широкие пространства, загадочные сумерки; они погружены в музыку <...> вокруг них сумерки и ночь, ибо дневной свет ставит границы глазу и создает таким образом телесные предметы. Ночь освобождается от тела, день убивает душу. У Аполлона и Афины не было никакой "души" <...>. На Вальхалле нет света, уже в Эдде чувствуется та глубокая полночь, которая окружает рабочий кабинет Фауста, кладет тени на офорты Рембрандта, в которой теряются звуки бетховенской музыки <...>. Здесь ощущается безграничное одиночество, как родина фаустовской души»4.
Одиночество героя — постоянная тема всего творчества Булгакова. Основная цель Рейна — уйти от мучающей его реальности. Но вместо забытья и покоя он получает в Блаженстве прозрение об идеальном обществе, построенном на принципах, которые провозгласили своей целью современники. Золотой век оказался царством деспотизма и насилия над личностью.
Мифологические сюжеты, которые в 1920-е годы давали обычно материал для красочных развлекательных зрелищ, у Булгакова отнюдь не облегчают материал, сохраняя стройность и завершенность античного мифа. Характеры современных людей приобретают большую глубину и законченность типа. Вечные сюжеты словно поднимают значение любви, ревности, смерти, жизни, делают их изначально более значащими, чем все признаки необыкновенной технократической цивилизации.
Отмечая в пьесе «Блаженство» мотивы романа о Боге и дьяволе, М.О. Чудакова пишет: «Опережая финал "Мастера и Маргариты", Булгаков вводит в пьесу мотив покоя, освобождения от тревог — в ирреальной стране, едва ли не во сне»5. Совпадает с романом и мотив поисков покоя, и ситуация бегства из Москвы. Но связь с романом существует и на другом уровне — уровне подтекста и прямо обусловлена присутствием нечистой силы в Блаженных Землях, в Москве Великой. Ситуация романа зеркально переворачивается: на этот раз нечистой силой изображены не пришельцы, а сами блаженные жители Блаженных Земель — и это, на наш взгляд, бросает свет на подлинный замысел булгаковского романа.
Герои пьесы попадают в Блаженство в ночь на первое мая, прямо на первомайский праздник. Проводится он не вполне обычно: идет ночь первомайского карнавала. Этот невинный на первый взгляд и вполне «идеологический», как сказал бы режиссер Геннадий Панфилович из «Багрового острова», сюжет скрывает в себе иной — истинный смысл. Карнавал в Блаженстве происходит в ночь с 30 апреля на 1 мая, то есть в Вальпургиеву ночь. В эту ночь, согласно средневековым поверьям, ведьмы и вся нечистая сила собирались на шабаш на горе Брокен в Гарце. Две сцены Вальпургиевой ночи Гете создает в «Фаусте». Фауст и Мефистофель приносятся туда по воздуху на огромных черных конях. Герои Блаженства также приносятся из тьмы времени и по воздуху — они попадают, разбив окна во дворце Радаманова, прямо на террасу. Туда же прилетает через несколько минут жена Рейна Мария Павловна.
Работая над текстом пьесы, Булгаков во второй редакции несколько дополнил сцену в Блаженстве перед прилетом героев. В разговоре с Саввичем фраза Авроры «Мне скучно...» превращается в «Мне скучно, бес»6. Эти слова уточняют замысел Булгакова относительно обитателей Блаженства. Между Авророй и Саввичем лежит незримая граница, отделяющая человеческий мир от нечеловеческого. Аврора, которой отдана реплика Фауста из пушкинской «Сцены с Фаустом», принадлежит человеческому, одушевленному миру. Саввич, которого она называет бесом, — деталь той грандиозной и совершенной социальной конструкции, которая называется Блаженством и в которой нет места Авроре и Рейну. Давая Авроре эту реплику, Булгаков мгновенно проводит границу, отделяющую реальное от нереального, — необычайно важная черта всякого фантастического произведения. В то же время, используя традиционную систему понятий, он дает оценку Саввичу как идеологу Блаженства и включает в пьесу чрезвычайно значительный литературный контекст — фаустовскую традицию. Она роднит Аврору с уничтоженной в Блаженстве европейской культурой.
Пушкин рассматривал Фауста как воплощение западноевропейской культуры во время ее расцвета. Век спустя Шпенглер изобретает понятие фаустовской души, чтобы обозначить суть уходящего времени. Булгаков, подставляя в известный текст, объединяющий Пушкина и Гете, вместо Мефистофеля — идеолога технократической цивилизации, выражает суть современного ему исторического конфликта, воплощенного в его фантастической пьесе: бездуховная технократическая цивилизация гибельна для культуры. Характерно также то, что в «Блаженстве», как и в создававшемся параллельно романе «Мастер и Маргарита», появление нечистой силы — способ дать оценку происходящему, трактовать его. Здесь Булгаков следует Гете, который избрал Мефистофеля рупором многих идей, парадоксов, обличений и разоблачений.
Гениальный Евгений Рейн, преодолевший законы времени, — одна из теней гетевского Генриха Фауста в творчестве Булгакова. Его путешествие во времени — это искушение фаустовской души блаженством правильно устроенного человечества, коммунистическим идеалом, один из «дьявольских соблазнов». Аврора и Рейн бегут из неподвижного времени Блаженства в живое время, реальную историю. Старшая современница Булгакова, знаменитая поэтесса Зинаида Гиппиус в 1922 году, перед высылкой властями РСФСР из страны писателей, философов, ученых и поэтов, завершила свой дневник странной записью о том, что больше ничего не будет записывать до 2222 года. Именно в этом времени в пьесе Булгакова происходят катастрофические события в искусственном ответвлении истории — мире Блаженства.
Ставя Саввича на место Мефистофеля, Булгаков не только наделяет мир будущего чертами иллюзии, дьявольского обмана, химеры, но и лишает его образа Бога: Блаженство лежит вне божественного замысла, выпадает из естественных законов реальной истории.
Мистическая дьявольская подоплека кровавых событий войны и революции определяется еще одним писателем — и тоже с помощью сюжета «Фауста» Гете. После гибели отца в Берлине от рук монархистов Владимир Набоков публикует в берлинской газете «Руль» 20 и 24 мая 1923 года поэтическую драму «Смерть». В пьесе всего два персонажа. Молодой ученый Гонвилл и студент Эдмонд, влюбленный в его жену. Кабинет Гонвилла, его внешность мыслителя, старинные книги и череп на полке явно навеяны первой сценой «Фауста». Набоков в пьесе «Смерть» дает неожиданный вариант сюжета: он объединяет в одной фигуре Гонвилла-Мефистофеля и Вагнера, давая роль Фауста Эдмонду — жертве сатанинских сил. Ревнуя Эдмонда к жене, Гонвилл дает ему сильнодействующее питье и уверяет, что дал яд — перед смертью Эдмонд должен признаться в том, что связывает его со Стеллой.
Узнав о шутке Гонвилла, о том, что он не умрет, Эдмонд, боясь реальности, хочет остаться в своей призрачной смерти, в мире своей страсти, где у него есть крылья, соединившиеся с крыльями Стеллы, где он может взлететь. Через десять лет в рукописях «Мастера и Маргариты» то же «лекарство» в виде фалернского вина Азазелло прописывает влюбленным Михаил Булгаков. Как в метерлинковской «Смерти Тентажиля», Эдмонд погибает у двери в ужасающий его мир, но пытается не открыть, а закрыть дверь, разделяющую жизнь и смерть и остаться в смерти7.
Первомайский карнавал в Вальпургиеву ночь встречает в Блаженстве людей из XX века.
Известно, что первая Пасха, которую Булгаков встретил в Москве в 1922 году, приходилась как раз на 1 мая. В этот день жителям столицы было запрещено посещать церковь — все должны были идти на демонстрацию. Но звон колоколов московских церквей заглушал в городе революционное пение и гром оркестров. Эта многозначительная схватка двух звуковых волн и двух миров — старого и нового.
В ночь первомайского бала в Блаженстве Рейн стоит на террасе огромного дворца, поднявшегося над Москвой Великой (по-видимому, это предполагавшееся фантастическое сооружение на месте взорванного храма Христа Спасителя — гигантская фигура Ленина), и видит огни летательных аппаратов жителей Голубой Вертикали, Дальних Зорь и Лунной колонии. Эта сцена на первый взгляд напоминает сцену научно-фантастического очерка Герберта Уэллса «Облик грядущего», где Пасуорти и Кэбел «опираются на парапет, за которым раскинулся город...»8 Но Булгаков намеренно уходит от описания технических красот будущего. Его герои видят лишь огоньки аппаратов, подобно тому, как Фауст и Мефистофель видят мелькающие в Вальпургиеву ночь огоньки, которые заманивают людей на болото, летающие души умерших. «Это край фантасмагорий, Очарованная местность», — говорит один из огоньков у Гете, пробираясь на Брокен. Ведьмы прямо называют дьявола властителем празднеств: «Там Уриан, князь мракобесья, красуется у поднебесья»9.
Сцены романтической Вальпургиевой ночи и маскарада во дворце императора в «Фаусте» Гете навеяли сцену карнавала во дворце председателя Совнаркома Радаманова в Блаженстве. Лунные чары античных богинь продолжали сиять сквозь средневековое колдовство. Не случайно в одном из стихотворений 1917 года, описывая посещение дома красноармейцами, Мандельштам не говорит о смерти, но описывает тут же мед в кувшине — мед в античной мифологии был символом души, наполняющей воск — материальную форму («Дар мудрых пчел» Ф. Сологуба). В текстах Булгакова также непрямой смысл подчас острее, важнее буквального смысла слов и сцен. Перенося в вымышленный мир реальность, он скрывает ее, упорядочивает, делает прекрасной.
Примечания
1. Пиндар В. Оды. Фрагменты. М., 1980. С. 14—19.
2. Булгаков М.А. Блаженство [l-я ред.] // Булгаков М.А. Пьесы 1930-х годов. СПб., 1994. С. 350.
3. Кенигсберг А. Рихард Вагнер. Л., 1963. С. 63.
4. Шпенглер О. Закат Европы: в 2 ч. Пг., 1923. Ч. 1: Причинность и судьба. С. 184—185.
5. Чудакова М.О. Архив М.А. Булгакова: матер. к творческой биографии писателя // Записки Отдела рукописей Гос. б-ки СССР им. В.И. Ленина. С. 112.
6. Булгаков М.А. Блаженство [2-я ред.] // РГБ, ф. 562, к. 13, ед. хр. 3.
7. Набоков В В. Смерть // Руль. 1923. 27 окт. С. 2; Он же. Изобретение Вальса. СПб., 2000. С. 18—25.
8. Уэллс Г. Облик грядущего // Уэллс Г. Собр. соч. в 15т. М., 1964. Т. 13. С. 48.
9. Гете И.В. Фауст // Гете И.В. Собр. соч. в 10 т. М., 1976. Т. 2. С. 240, 245.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |