В новой ситуации и в новых условиях Булгаков в «Адаме и Еве» использует тот же прием, который был применен А. Блоком в «Балаганчике». Известный сюжет и известные герои — Адам и Ева — появляются, чтобы оттенить неадекватность отражения реальности сознанием современного человека. Лишь Ева и Ефросимов воспринимают мир целостно и реально. Остальные персонажи отражают его гротескно, порой невероятно меняясь в зависимости от обстоятельств.
Единственный герой, для которого убийства и жестокость — естественная стихия, это Дараган.
Адам и Дараган — оригинальные создания Булгакова, в которых он воплотил угрожающие черты мистического сознания, получившего власть над реальностью. Дурацкие рассуждения блоковских мистиков: «За спиной у нее коса!», «Это смерть!»1 превращают в реальность «фантазер в жандармском мундире» Адам Красовский и истребитель Дараган. Он — летчик, но автор пьесы никогда не называет его профессию «летчик-истребитель», но всегда — «истребитель Дараган», словно подчеркивая, что главная функция этого героя — уничтожение. (Сама фамилия Дараган — часто встречается на Украине, откуда был родом Булгаков.)
Слова Председателя мистиков об «ожидании события» превращаются в реальность в обвинительной речи Адама на суде. Мистический излом сознания, заключенного в оболочку крепких, здоровых мускулов «новых людей», «усовершенствованных коммунистических человеков» — бесчеловечность в форме человека — делает их фигуры фантасмагоричными.
Сосредоточенность «новых мистиков» на своем деле и на своей идее задана автором изначально. Эти герои, действуя постоянно как обыкновенные люди, лишь в редкие моменты обретают свой истинный облик и обнаруживают свою истинную, дьявольскую суть, перед которой бессильны обыкновенные люди.
Эта внезапность проявления «истинной сути», иного лица задумана Булгаковым изначально. Для Адама момент проявления «иного лица» — это суд над Ефросимовым, сам неожиданно торжественный, тяжеловесный стиль ведения собрания в колонии и речь о великой идее. «Милый Адам» мгновенно превращается в «первого человека, партийца Адама Красовского». В финале подобное превращение Адама происходит в момент прилета авиаторов и Дарагана. Ослабевший, рыдающий Адам, испуганный появлением незнакомцев, вновь обретает надежду и вновь превращается в «первого человека», презрительно произнося фразу: «Эх, Пончик-Непобеда, Пончик-Непобеда!»
Давая Дарагану профессию летчика-истребителя, Булгаков связывает этот образ с мощью современной техники и защитой государства, внешне сообщая ему все признаки социального героя литературы начала 1930-х годов. Между тем полеты Дарагана — своего рода технократический вариант библейского сюжета: в Библии Сатана назван Князем воздуха; побежденный святым воинством Михаила архангела, он обрушивается с небес на землю, ломая крылья и оставшись после падения навсегда хромым. Вместе со своими спутниками он летает над Землей, сея зло и братоубийство. Не случайно сцена с Библией, в которой Маркизов читает историю Адама и Евы, появляется в пьесе перед прилетом Дарагана во главе эскорта всемирного правительства в финале пьесы.
Необычно и описание первого появления Дарагана в комнате Адама и Евы в Ленинграде. Гость подслушивает слова Ефросимова об открытии, так как несколько минут Дарагана никто не замечает, никто не видит. «В дверях бесшумно появляется Дараган. Он в черном. На груди его вышита серебряная летная птица» (Акт I)2. Обычное просторечие Дарагана порой сменяется иной речью — ритмичной, свободной, с иной, высокой лексикой. В момент падения с неба после боя он говорит Еве: «Я падал слепой. Не вижу мира»; «Но оперение мое, оперение мое!» (Акт II)3. В IV акте Дараган появляется после трубного сигнала, подобно ангелу бездны, и ведет надменный спор с Ефросимовым: «Дараган стоит в солнце. На нем поблескивает снаряжение. Ефросимов стоит в тени»4. Степень обобщения здесь явно выходит за рамки «социального типа».
Дараган безжалостно истребляет всех врагов Страны Советов. Для Булгакова идея построить рай на земле путем истребления людей-врагов, — дьявольское наваждение, власть сатаны. Социальные типы, подобные Дарагану, сопутствуют социальным катастрофам и порождают их.
«Ты фантом, — говорит Ева соратнику Дарагана Адаму. — Привидение. Да и вы все также. Я вот сижу и вдруг начинаю понимать, что лес, и пение птиц, и радуга — это реально, а вы с вашими исступленными криками — нереальны.
Адам. Что за бред? Что несешь?
Ева. Нет, не бред. Это вы мне все снитесь! Чудеса какие-то и мистика. Ведь вы же никто, ни один человек, не должны были быть в живых. Но вот явился великий колдун, вызвал вас с того света, и вот теперь вы с воем пытаетесь его убить»5.
В фантастической пьесе Л. Лунца «Город правды», опубликованной А.М. Горьким в 1924 году в выходящем в Берлине журнале «Беседа», за десять лет до появления булгаковского Дарагана, был создан подобный образ. Это Комиссар, который возглавляет отряд солдат, возвращающихся из дальнего похода в Россию. Солдаты попадают в Город равенства и правды, словно бы воплотивший мечту революционеров России. Но солдаты не находят в нем счастья. Им противен закон унылого общества равенства: «Все владеют всем, никто не владеет ничем»6. Законопослушные жители не знают слов «я», «мое», не испытывают страстных чувств, не умеют защищаться. В сражении с взбунтовавшимися солдатами погибает Город правды и все его жители. Образ комиссара вырос из впечатлений гражданской войны и военного коммунизма. Позиция человека, говорящего от имени идеи, сближает его с Дараганом:
«Ты искал правды? — спрашивает его один из спутников. — Что сделал с ней? Растоптал, растерзал, бросил. Всех до одного — убил»7.
«У Комиссара сердце должно быть, как камень», — говорит о себе Комиссар. Он вновь собирается вести солдат на поиски счастья.
«Там вечный бой, борьба, борьба! И кровь! Где нет крови, там нет жизни... Хотите вы борьбы, крови, счастья?
Все. В Россию! (Солдаты с пением "Смело товарищи в ногу" уходят с факелами в руках.)»8
Дараган на протяжении всего действия пьесы остается неизменным в своих претензиях судить, расстреливать и организовывать человечество. Неизменяемость, безжалостность Дарагана, бесчеловечность его сознания, придает образу истребителя угрожающие черты вечного зла.
В 1930 году А. Платонов заканчивает роман «Чевенгур», герои которого также одушевлены великой идеей мировой революции. Романтизм и возвышенность их мечты сочетаются с деловитой и почти бездумной жестокостью. Герои Платонова старательно расчищают пространство для строительства новой жизни. Нищие и измученные долгой борьбой, они ожидают немедленного наступления коммунизма. Отношение их к своим жертвам нечувствительное, а сам период расчистки пространства для коммунизма считается неважным и преходящим. В сущности, эти люди так же несчастны, как и их жертвы. Хотя в романе возникают события коллективизации, мироощущение героев Платонова характеризует сознание людей первых послереволюционных лет. Платонов-сатирик находит уникальный способ высказать отношение к событиям «великого перелома»: бесконечное строительство чевенгурцами домов и перенесение их с места на место напоминают действия героев романа М.Е. Салтыкова-Щедрина «История города Глупова», которые совершают все эти действия по приказанию нового градоначальника, историческим прототипом которого был создатель военных поселений Аракчеев.
Дараган в «Адаме и Еве» — человек, вознесенный революционной волной к верхним этажам власти, для которого идея республики трудящихся полностью воплощена в иерархии нового государства. Говоря «Я служу республике» — он, в сущности, говорит о службе той государственной машине, которая сформировалась в СССР к концу 1920-х годов. При этом Дараган служит республике не в качестве созидателя, а в качестве истребителя. Булгаков явно вкладывает в это слово более широкий смысл, чем название военной специальности Дарагана. Это обозначение определенного типа психологии и способа существования:
«Дараган. Я не истребитель! Смотри на мои ромбы, поднимай выше! Я командир эскорта правительства всего мира, а в эскорте летчики всех стран. Я не истребитель — рука моя сведена после боя над Финистерре (поднимает руку) и после этого боя истреблять более некого. Мы не имеем врагов!
Ефросимов. Ты в заблуждении. Пока ты живешь, всегда найдется кто-нибудь, кого, по-твоему, надо истребить»9.
Через образ Дарагана в пьесу входит идея Коминтерна, всемирного коммунизма, который устанавливается на земле в результате мировой войны. Эта идея была аксиомой для многих современников Булгакова. Тот же путь к «земному раю» — путь двухсотлетней войны рисует в романе «Мы» в 1920 году Евгений Замятин.
Именно Дараган в финале пьесы выносит вернувшемуся с «волчьей тропы» Ефросимову приговор не менее страшный, чем «высшая мера»: «Пусть хоть твой гений послужит нам...»10
Новизна пьесы Булгакова в оценке новейшего типа своего времени — безукоризненного исполнителя воли республики, у которого классовый инстинкт перерос в инстинкт власти. Дараган с одинаковым пренебрежением относится и к «неграмотной уборщице», и к гению Ефросимову: «Адам, послушай, что говорит наш специалист!» Дараган в прямом и переносном смыслах «не видит мира». Реальность искажена для него «идеей», превращенной в удобный инструмент для борьбы с соперником, будь то фашистский летчик Байярд (в окончательном тексте Ас Герр) или советский академик Ефросимов. Всякий раз истребитель примеряет на лицо соперника одну и ту же «маску классового врага».
Редактируя черновик, Булгаков совершенно очевидно делает образ Дарагана более крупным, значительным. В рукописи пьесы речь этого персонажа груба и просторечна. Булгаков исправляет «Хрен с ней!» на «Черт с ней!», сокращает фразы: «[Все, отвечай,] как вы уцелели?» и «Но если что неладное узнаю, вы выходите из магазина, [здесь бомба будет]!» Остаются в тексте лишь просторечные реплики: «Я устал по-серьезному» и «Кажись, он злодей!»11
Грубоватость сочетается у Дарагана с высокопарностью речи человека, достигшего определенных высот в государстве. В I акте сокращена сцена, в которой Ева реагирует именно на торжественную манеру истребителя:
«Дараган. Приятно, что в республике трудящихся...
Ева. Аня, зовите Пончика, чего он там застрял?
Дараган. Имеются такие громадные научные силы, как вы»12.
Более отчетливо в рукописи непомерное честолюбие и жестокость Дарагана. Автор изменяет фразу «Дараган убил чемпиона мира!» на «Дараган — чемпион мира!» Вычеркивает реплики истребителя: «Нам двоим в воздухе тесно!» (об Асе Герре) и «Мы не сговоримся» (о Ефросимове). В финале сокращается ремарка в сцене Дарагана и Евы: «Дараган (холодно). Успокойте ее, дайте ей воды...» и реплика Евы: «Не спорь с [жестоким] победителем...» Во II акте исключен финал предсмертного письма, которое Дараган просит отправить в штаб: «И еще, истребитель Дараган службу республике нести более не может. И еще: я жалуюсь, мне не выдают оружия, чтобы я мог покончить с собой. (Ложится.)»13
В рукописи летчика — противника Дарагана в небе над Европой — первоначально зовут Байярд. Булгаков дал погибшему сопернику истребителя имя знаменитого французского рыцаря XIV века, «рыцаря без страха и упрека», и лишь при автоцензуре, приспосабливая текст к требованиям дня, изменил его на имя фашистского аса. Первоначально именно Дараган в предполагаемой войне олицетворял для Булгакова жестокую угрожающую миру силу.
Ситуация нападения врагов на Ленинград взята Булгаковым из оборонных пьес конца 1920-х годов. Но глубинный смысл «Адама и Евы» в ином: в столкновении силы, которую представляет Дараган, с человеческой цивилизацией.
Отнюдь не случайно Булгаков дает Дарагану признаки дьявольские. Внезапность появления и исчезновения Дарагана, падение его с неба и крик в столь несвойственной ему манере: «Но оперение мое, оперение мое!», исцеление язвы на лице Дарагана (в рукописи)14, троекратный трубный сигнал перед его появлением в финале, напоминающий текст Апокалипсиса, — все эти черты связывают Дарагана с библейскими персонажами — Сатаной, апокалиптическим зверем, вышедшим из моря, предводителем саранчи ангелом бездны Аваддоном.
Пьеса, создававшаяся параллельно с романом о дьяволе (к моменту начала работы над ней главы первой редакции были уже написаны и сожжены), вобрала в себя образность сюжета о вечном столкновении Христа и дьявола и некоторые мотивы — прежде всего мотив вечной угрозы зла, ужаса, катастрофических событий.
Дальнейшая трансформация фигуры черта происходит в романе «Мастер и Маргарита», который родился как целостный текст в 1933—1936 годах. Парадоксальность фигуры черта в творчестве Булгакова заключается в том, что чертовщина в обществе рациональных идей стала знаком старой культуры, сатана же, как представитель христианского мифа, христианской вселенной становится мстителем и справедливым судьей. Таким образом, появляются два лика зла — один оперный, связанный историей Фауста и Мефистофеля, миром тайной свободы и справедливого возмездия, и другой — лик подлинного зла, несправедливого и обладающего властью, лик истребителя Дарагана с его ненасытной жаждой уничтожения. Фантастические пьесы начала 1930-х годов, то есть контекст творчества Булгакова, помогают восстановить полноценное понимание темы зла.
Образный строй ремарок финала вскрывает истинную суть происходящего. После фальшивого крика Пончика-Непобеды: «Победа! Победа! Мы победили, Дараган!» — «наступает молчание... Дараган стоит в солнце... Ефросимов стоит в тени... Слышен трубный сигнал, и в лесу ложится тень огромного воздушного корабля».
Дараган сообщает, что он расстрелял изобретателя солнечного газа и стоит в солнце, как божественный ангел мести. Однако теперь его угроза направлена на Ефросимова и Еву. Само желание никому не делать зла, то есть отрицание жестокостей идейной борьбы — прямой путь к газовому колоколу для людей того круга и образа мыслей, к которому принадлежал Булгаков.
Никто не может распоряжаться жизнью, — в этом смысл спора Иешуа и Пилата в романе. Впервые он возникает в «Адаме и Еве» при столкновении Ефросимова и Дарагана: узурпация права распоряжаться жизнью, попытка «повернуть колесо истории» и по своему разумению «организовать человечество» ведет к преступлению. Ефросимов выступает здесь как полная противоположность истребителя — он ученый-воскреситель, подобный воскресителю, образ которого был нарисован Н.Ф. Федоровым в «Философии общего дела»15. Конфликт «истребителя» и «воскресителя» и составляет драматический стержень пьесы. В финале столкновение происходит открыто. И на горделивую реплику Дарагана: «Мы не имеем врагов!», означающую, что истреблять больше некого, Ефросимов отвечает: «Я не хочу больше видеть ни победителей, ни побежденных!»16
Некоторые монологи Ефросимова, написанные Булгаковым в 1931 году, совпадают с текстами А.Д. Сахарова, написанными в конце 1960-х годов. А. Сахаров выступил против применения и испытаний ядерного оружия и связал угрозу войны с тоталитарным устройством общества. В этом же идея романа А. Солженицына 1958 года «В круге первом»: одинокий герой восстает против мировой угрозы. Ефросимов Булгакова в обстановке тотальной военной конфронтации пытается дать защиту всем странам сразу. В «дни возмездия» он восстает против уничтожения населения Земли.
Профессор Персиков в повести «Роковые яйца» — это еще парафраз на тему об ученом-чудаке. Профессор Преображенский в «Собачьем сердце» прозревает и прекращает опыт не столько под давлением обстоятельств, сколько ужаснувшись содеянному. Преображенский возвращается на путь «излюбленной и Великой Эволюции» (Булгаков)17. Гений бессилен перед тоталитарным государством: спасти мир в пьесе Ефросимову не удалось.
Ефросимов, герой в большой степени абстрактный, явно был рупором идей автора. Дараган появляется на сцене, когда узнает об открытии Ефросимова. Их столкновение сразу определяет масштаб происходящего. Таким образом, основной конфликт пьесы касается не столько столкновения с гипотетическим внешним врагом России, но обнажает реальный внутренний конфликт. Мировой конфликт оказывается фантастическим фоном, который укрупняет характеры. Не случайно в тексте пьесы словно «реализованы» метафорические строчки А. Блока из поэмы «Возмездие»: «Пожары дымные заката. Пророчества о нашем дне...»18 В образе Дарагана проступает мрачный образ «Возмездия»: «Еще чернее и огромней тень Люциферова крыла...»19 В текст Пончика Булгаков прямо вводит текст Блока из поэмы «Двенадцать»: «Мировой пожар раздуем. Вот — раздули...»20
Ефросимов первый, кого узнает Дараган после падения с неба и, еще не очнувшись, пытается убить. Он стреляет в него и после того, как язва затягивается, приказывает судить своего спасителя. К Ефросимову прилетает Дараган после победы в финале, чтобы продемонстрировать свое величие. Он возвращает ученого с «волчьей тропы» — образ, вероятно, пришедший в пьесу из написанного незадолго до начала работы над ней и датированного 30 мая 1931 года письма Булгакова И.В. Сталину: «На широком поле словесности российской в СССР я был один-единственный литературный волк»21.
Дарагана невозможно остановить или отвратить от его цели — в этом он напоминает не человека, а механизм. Под пером Булгакова эти социальные герои — мистики революции — приобретают тяжеловесные, угрожающие фантастические черты. Ни бытовая, ни социальная драма не смогли отразить эти типы русской революции с такой полнотой и обобщенностью. В изображении нереального, фантастического порой гораздо ярче проступает осмысление современных событий. Именно фигура Дарагана, которая обычно подается как второстепенная, диктует истинный масштаб событий пьесы: мировой пожар, закат цивилизации, когда «молчит Москва, молчит Берлин, молчит Париж, и только смерть летает над Европой и кричит на разных языках...»22
Примечания
1. Блок А.А. Балаганчик // Блок А.А. Собр. соч. в 6 т. Т. 5. С. 152.
2. Булгаков М.А. Адам и Ева // Булгаков М.А. Собр. соч. в 5 т. М., 1990. Т. 3. С. 347.
3. Там же. С. 352.
4. Там же. С. 366.
5. Там же. С. 358.
6. Лунц Л. Город правды // Беседа. 1924. № 2. С. 87.
7. Там же. С. 96.
8. Там же. С. 98.
9. Булгаков М.А. Адам и Ева. [Рукопись] // ОР РГБ, ф. 562, к. 12, ед. хр. 8. С. 146.
10. Булгаков М.А. Адам и Ева. С. 367.
11. Булгаков М.А. Адам и Ева. [Рукопись]. С. 29; Он же. Пьесы 1930-х годов. СПб., 1994. С. 313, 314.
12. Там же. С. 56; Пьесы 1930-х годов. С. 301.
13. Там же. С. 65, 140; Пьесы 1930-х годов. С. 311, 339.
14. Там же. С. 150; Пьесы 1930-х годов. С. 314.
15. Федоров Н.Ф. Философия общего дела. М., 1980. С. 18.
16. Булгаков М.А. Адам и Ева. [Рукопись]. С. 115.
17. Письмо Правительству СССР Михаила Афанасьевича Булгакова 28 марта 1930 г. // Булгаков М.А. Собр. соч. в 5 т. М., 1990. Т. 5. С. 445.
18. Блок А.А. Возмездие // Блок А.А. Собр. соч. в 6 т. Л., 1980. Т. 2. С. 277.
19. Там же.
20. Булгаков М.А. Адам и Ева. С. 350.
21. Письмо Правительству СССР... С. 455.
22. Булгаков М.А. Адам и Ева. С. 340.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |