Вернуться к А.-А. Антонюк. Булгаковские мистерии: «Мастер и Маргарита» в контексте русской классики. Очерки по мифопоэтике

Диалог Бога и Беса Мефистофеля в трагедии Гёте «Фауст»

Мефистофель:
Угодно об доклад побиться?
Я выиграю вновь, лишь дайте мне вести
Тихонько фауста по моему пути.
Господь:
Я знаю: человек грешит, пока стремится,
Пока он на земле живет, во власть твою
Раба Господня отдаю.

И. Гёте. «Фауст» (1808). «Пролог на небе» (Пер. с нем. Д. Мережковского)

Так человечно думать и о черте...

И. Гёте. «Фауст» (1808). «Пролог на небе» (Пер. с нем. Б. Пастернака)

Именно вслед за Сата́ном из Книги Иова, в результате некого пари между Богом и Бесом темный дух Мефистофель у Гёте тоже отправляется на землю испытывать Фауста. А через сто с небольшим лет после создания образа Мефистофеля немецким классиком И. Гёте, Михаил Булгаков тоже отправляет своего героя — злого и мстительного духа Воланда, одного из князей царства Тьмы — «вестником» на землю, чтобы разделить или усугубить участь человека. И в Москве, куда прибывает «творить зло» Воланд у Булгакова в «Мастере и Маргарите», он также видит «там беспросветный мрак, // И человеку бедному так худо» — там зло уже заполонило весь город, проникнув во все его уголки.

Из диалога между Богом и бесом Мефистофелем в «Прологе на небесах» Гёте мы узнаем, что Бог заботится о душе Фауста. Явление темного злобного гения Мефистофеля — это именно промысел божий, его умысел, пожелавший сначала ввергнуть Фауста в заблуждения, а затем заставить выйти его из темноты к свету. Гёте отстаивает в своей драме высказанный в библейских притчах взгляд на страдания, которые не всегда следует рассматривать как кару, ибо часто они есть испытание, очищающее веру от своекорыстия. Снова после Книги Иова, у Гёте между силами Добра и Зла заключен спор, в котором Мефистофель (правнук Змея-искусителя и внук Сата́на) не сомневается в нем выиграть:

Мефистофель:

Уверен я в победе. Об одном
Прошу Тебя: великим торжеством
Ты не мешай мне вволю наслаждаться.
Заставлю доктора во прахе пресмыкаться,
Он будет прах глотать, как некогда змея,
Тысячелетняя прабабушка моя!

И. Гёте. «Фауст» (1808). «Пролог на небе» (Пер. с нем. Б. Пастернака)

Намереваясь в дальнейшем проанализировать диалог из «Фауста» Гёте между Богом и Мефистофелем, духом отрицающим, приведем его здесь полностью:

Мефистофель:

К тебе попал я, боже, на прием,
Чтоб доложить о нашем положенье.
Вот почему я в обществе твоем
И всех, кто состоит тут в услуженье.
Но если б я произносил тирады,
Как ангелов высокопарный лик,
Тебя бы насмешил я до упаду,
Когда бы ты смеяться не отвык.
Я о планетах говорить стесняюсь,
Я расскажу, как люди бьются, маясь.
Божок вселенной, человек таков,
Каким и был он испокон веков.
Он лучше б жил чуть-чуть, не озари
Его ты божьей искрой изнутри.
Он эту искру разумом зовет
И с этой искрой скот скотом живет.
Прошу простить, но по своим приемам
Он кажется каким-то насекомым.
Полу летя, полу скача,
Он свиристит, как саранча.
О, если б он сидел в траве покоса
И во все дрязги не совал бы носа!

Господь:

И это все? Опять ты за свое?
Лишь жалобы да вечное нытье?
Так на земле все для тебя не так?

Мефистофель:

Да, господи, там беспросветный мрак,
И человеку бедному так худо,
Что даже я щажу его покуда.

Господь:

Ты знаешь Фауста?

Мефистофель:

Он доктор?

Господь:

Он мой раб.

Мефистофель:

Да, странно этот эскулап
Справляет вам повинность божью,
И чем он сыт, никто не знает тоже.
Он рвется в бой, и любит брать преграды,
И видит цель, манящую вдали,
И требует у неба звезд в награду
И лучших наслаждений у земли,
И век ему с душой не будет сладу,
К чему бы поиски ни привели.

Господь:

Он служит мне, и это налицо,
И выбьется из мрака мне в угоду.
Когда садовник садит деревцо,
Плод наперед известен садоводу.

Мефистофель:

Поспоримте! Увидите воочью,
У вас я сумасброда отобью,
Немного взявши в выучку свою.
Но дайте мне на это полномочья.

Господь:

Они тебе даны. Ты можешь гнать,
Пока он жив, его по всем уступам.
Кто ищет, вынужден блуждать.

Мефистофель:

Пристрастья не питая к трупам,
Спасибо должен вам сказать.
Мне ближе жизненные соки,
Румянец, розовые щеки.
Котам нужна живая мышь,
Их мертвою не соблазнишь.

Господь:

Он отдан под твою опеку!
И, если можешь, низведи
В такую бездну человека,
Чтоб он тащился позади.
Ты проиграл наверняка.
Чутьем, по собственной охоте
Он вырвется из тупика.

Мефистофель:

Поспорим. Вот моя рука,
И скоро будем мы в расчете.
Вы торжество мое поймете,
Когда он, ползая в помете,
Жрать будет прах от башмака,
Как пресмыкается века
Змея, моя родная тетя.

Господь:

Тогда ко мне являйся без стесненья.
Таким, как ты, я никогда не враг.
Из духов отрицанья ты всех мене
Бывал мне в тягость, плут и весельчак.
Из лени человек впадает в спячку.
Ступай, расшевели его застой,
Вертись пред ним, томи, и беспокой,
И раздражай его своей горячкой.
Небо закрывается.

Мефистофель (один):

Как речь его спокойна и мягка!
Мы ладим, отношений с ним не портя,
Прекрасная черта у старика
Так человечно думать и о черте.

И. Гёте. «Фауст» (1808). «Пролог на небе» (Пер. с нем. Н. Холодковского)

Так зачем же Добру (в лице Создателя) нужно было отдавать в руки Зла (в лице беса) свой прекрасный образец «человека разумного», какими являются, например, Фауст и Маргарита у Гёте или Мастер и Маргарита у Булгакова? Уже с начала знакомства с «Прологом» Гёте к драме «Фауст» (как и с первых страниц булгаковского романа «Мастер и Маргарита»), читатель оказывается перед этим вопросом.

У Гёте Господь указывает Мефистофелю на Фауста как на образец верного использования разума человеком, а именно, — на благо познания, и уверяет, что Фауст преодолеет любые трудности на этом пути. Мефистофель, который глумится над человеком за то, что тот данную ему богом божественную искру использует на уровне сознания кузнечика, уверяет Господа, что данный людям разум ничему не служит: «Он эту искру разумом зовет /И с этой искрой скот скотом живет».

Как и у библейского автора Книги Иова, у Гёте, объяснение имеет классический христианский ответ: только с помощью испытаний и перенесенных страданий человеческая душа может обрести свою истинную сущность. Когда Иов загнан Сатаной в тупик, жена Иова уговаривает его произнести хулу на Творца и умереть от Его всемогущей руки, чтобы избавиться от позора и мучений. Но Иов отвечал: «Приемлем мы от Бога добро, ужели не приемлем зло?» (Иов, 2:10). Гёте также приоткрывает нам в «Фаусте» некое Закулисье, показывая соотношение Добра и Зла в мире. Как и Бог Ягве в Книге Иова, который отдает судьбу Иова в распоряжение демона (ангела-скептика), чтобы показать безусловную верность праведника Иова, Фауст у Гёте отдан Господом Бесу Мефистофелю с напутствием творить над ним любые эксперименты, ведь «...чутьем, по собственной охоте // Он вырвется из тупика».

Так Гёте открыл еще одну партию извечной борьбы Света и Тьмы, Добра и Зла за душу человека, которую подхватывает и продолжает Булгаков в своем романе «Мастер и Маргарита». Но продолжая разыгрывать эту партию, Булгаков выводит одних своих героев к Свету, а других, осуждая, бросает в бездну. За что Булгаков осуждает, например своего героя Берлиоза? Может быть, это некая художественная месть другому Берлиозу — французскому композитору, который в своей оратории «Осуждение Фауста», в отличие от Гёте, не дал шансов спастись Фаусту, и тот, вместо того чтобы быть взятым на Небо, ввергается у композитора в темную Преисподнюю.