Мотив «отмщения»

«...указывал Берлиозу путь на рельсы»

М.А. Булгаков. «Мастер и Маргарита» (гл. 4)

«Нет, Маргарита права! Конечно, передо мной сидит посланник дьявола»

М.А. Булгаков. «Мастер и Маргарита» (гл. 33)

И стерегут — и мстят мне...

А.С. Пушкин. «Воспоминание» (1828)

Мстительного ангела Люцифера, зорко следящего за малейшим поводом к грехопадению и быстро пользующегося любым поводом, чтобы забрать грешную душу в ад, эпизодически можно видеть у Пушкина в разных сценах его произведений. Ненавистник рода человеческого строго следит за грехопадением людей, при этом он пользуется преданностью своих многочисленных слуг, приставленных им к человеку:

Но, старый враг, не дремлет сатана!

«Гавриилиада» (1817)

«...Когда же чёрт возьмёт тебя!»

«Евгений Онегин» (1825?)

.......с крыльями и с пламенным мечом,
И стерегут — и мстят мне...

«Воспоминание» (1828)

...Дух лукавый подоспел,
Душу рыцаря сбирался
Бес тащить уж в свой предел...

«Жил на свете рыцарь бедный» (1829)

Диявол прилетел, к лицу его приник...
Взвился с своей добычей смрадной.

«Подражание итальянскому» (1836)

Грешники получают от него заслуженное возмездие за свои грехи. Их души горят в Аду на адском огне, при этом Сатана (Люцифер) зол, ужасен и беспощаден:

Но где же грешников варят?

«Наброски к замыслу о Фаусте» (1821)

И бросил труп живой в гортань геенны гладной...

«Подражание итальянскому» (1836)

Сатана совершенно безразличен к стенаниям и «рекам слез», льющихся в Аду:

Где слёз во мраке льются реки,
Откуда изгнаны навеки
Надежда, мир, любовь и сон,
Где море адское клокочет,
Где, <грешника> внимая стон,
Ужасный сатана хохочет...

(Наброски, 1821?)

Тема отмщения звучит часто у Пушкина как тема рока — неотвратимого возмездия. Эта тема становится и лейтмотивом романа Булгакова «Мастер и Маргарита», в котором писатель продолжает не только пушкинскую, но и толстовскую традицию в разработке темы кары, наказания и возмездия.

«Злая машина» («посланник дьявола»). Тема «отмщения» прозвучала у Толстого в эпиграфе к роману «Анна Каренина»: «И мне отмщение и Аз воздам». Мотив «жестокой» и «злой машины» как неотвратимой (роковой) силы, связанной с универсальными силами зла, губящими человека, способной безжалостно его раздавить, связан у Толстого в первую очередь с его героиней — со смертью Анны, раздавленной поездом. В «Мастере и Маргарите» Булгаков подхватывает не только некоторые сюжетные линии «Анны Карениной», но и связанные с ними элементы поэтики Толстого, которые, конечно, в романе Булгакова своеобразно преломились. Толстовский мотив неотвратимо надвигающегося на человека паровоза (как образ бездушного технического прогресса и «злой машины» — бездушной бюрократической машины) по законам кривых зеркал трансформировался у Булгакова (в соответствии с законами жанра его романа) в мотив неотвратимо надвигающегося уличного трамвая, отрезавшего голову Берлиозу («несущееся на него с неудержимой силой») — образ, который для русской литературы оказался чем-то вроде современной лодки мифического Харона.

Эти мотивы Толстого и Булгакова связаны с темой неотвратимости суда и кары, которые осуществляют над человеком некие иррациональные силы зла. Эти силы ярко персонифицируются в романах обоих писателей — не только у Булгакова в «Мастере и Маргарите» мессир Воланд — повелитель царства Теней — один из главных вершителей судьбы героев, но и в «Анне Карениной» Толстого, где иррациональные силы зла нашли своеобразное воплощение в образе некого страшного «мужика с мешком» (который так часто мелькает у Толстого в сценах на вокзале и приходит в сны Анны и Вронского), который является олицетворением некоего угрожающего хаоса и неразберихи.

Копошащийся в углу страшный мужик во сне Анны, странный и говорящий по-французски, в одной из сцен Булгакова трансформируется в копошащееся в темном углу комнаты существо на кровати — в странном одеянии из мешковины («был одет в одну ночную длинную рубашку, грязную и заплатанную на левом плече»). Именно таким Маргарита впервые видит Воланда — олицетворение сил зла у Булгакова, который, как и «страшный мужик» из снов Анны, наводит на Маргариту безотчетный страх: «Тут Маргарита взволновалась настолько, что у нее застучали зубы и по спине прошел озноб. Дверь раскрылась. Комната оказалась очень небольшой. Маргарита увидела широкую дубовую кровать со смятыми и скомканными грязными простынями и подушкою. На кровати сидел тот...» (гл. 22).

В романе Толстого Анна рассказывает Вронскому, что она видела пугающий ее сон: «Я видела, что я вбежала в свою спальню, <...> и в спальне, в углу, стоит что-то». «И это что-то повернулось, и я вижу, что это мужик маленький с взъерошенною бородой и страшный. Я хотела бежать, но он нагнулся над мешком и руками что-то копошится там...». «Он копошится и приговаривает по-французски, скоро-скоро и, знаешь, грассирует: "Il faut le battre le fer, le broyer, le pétrir..."» (с фр.: «Надо ковать его, железо, толочь его, мять его...»). «И я от страха захотела проснуться, проснулась... но я проснулась во сне» (ч. IV, гл. III).

Булгаковский Воланд в «длинной рубашке, грязной и заплатанной», также наводящий своим видом страх и ужас на Маргариту, предстает в романе Булгакова в разных ипостасях, в том числе и галантным французом: «Нет, скорее француз...» — подумал Берлиоз, когда Воланд «вежливо снял берет» и раскланялся. Но Маргарите он является, как и Анне Карениной, — в спальной на кровати «со смятыми и скомканными грязными простынями» (как впрочем, и демон Онегин является Татьяне в ее сне — в некой избушке и на некой «скамье», на которую он «увлекает» ее в ее страшном сне).

Думая об Анне, Вронский в забытьи тоже видит сон, подобный сну Анны: он «лёг на диван, и <...> воспоминания <...> сцен, виденных им в последние дни, перепутались и связались с представлением об Анне и мужике-обкладчике, который играл важную роль на медвежьей охоте (речь идёт об охоте, упомянутой вскользь в конце 1-й главы IV-й части); и Вронский заснул. Он проснулся <...> дрожа от страха <...> "Что такое? Что? Что такое страшное я видел во сне? Да, да. Мужик-обкладчик, кажется, маленький, грязный, со взъерошенной бородкой, что-то делал нагнувшись и вдруг заговорил по-французски какие-то странные слова <...>. Но отчего же это было так ужасно?" Он живо вспомнил опять мужика и те непонятные французские слова, которые произносил этот мужик, и ужас пробежал холодом по его спине» (ч. IV, гл. I—II). Как и темная фигура Воланда, которая стояла за спиной Мастера и Маргариты и таинственно «покровительствовала» их связи, страшный «мужик с мешком» в романе Толстого (он же истопник котла паровоза — олицетворение каких-то адских сил) — также стоял за спиной Анны и Вронского в романе Толстого.

Но еще до того, как Анна у Толстого видит в своих пограничных состояниях этого «страшного мужика», его фигуру замечает читатель в сцене на вокзале в Москве, куда Анна приезжает из Петербурга: «Молодцеватый кондуктор, на ходу давая свисток, соскочил, и вслед за ним стали по одному сходить нетерпеливые пассажиры: гвардейский офицер, держась прямо и строго оглядываясь; вертлявый купчик с сумкой, весело улыбаясь; мужик с мешком через плечо» (ч. I, гл. XVIII). Этот очутившийся в вагоне первого класса «мужик с мешком» — несколько противоречит современной Толстому жизни классового общества и скорее, действительно, представляет у писателя некий символ, живущий скорее не по общественным, а по художественным законам, не подчиняясь нормам сословных отношений. Но тогда его уже и нельзя считать только приснившимся. То, что этот образ у Толстого почти реальный, говорит и один и тот же сон, который видят Анна и Вронский. Образ этот присутствует как во снах, в их пограничных состояниях героев (Толстой не раз рисует их в минутном «забытьи»), так и в реальных сценах (особенно связанных с вокзалом, поездами и железной дорогой), где некое хаотичное кружение этого странного персонажа можно заметить именно в сценах хаоса и неразберихи. Он ездит на поезде первым классом, как у Булгакова Кот Бегемот ездит в трамвае «А». И этот прием Булгаков явно заимствует у Толстого.

Берлиоз и Иван Бездомный у Булгакова также видят один и тот же сон, который в то же время и не сон, а временное помутнение, а точнее, временное пребывание в параллельной реальности, иначе действительно нужно признать, что одни и те же сны могут сниться разным людям («А может, это и не он <"профессор" Воланд> рассказывал, а просто я заснул, и все это мне приснилось?» — рассуждает Иван Бездомный. Автор, от лица, которого дано Булгаковым повествование, поддерживает эту мысль Бездомного совершенно мыслями Толстого: «Но надо полагать, что все-таки рассказывал профессор, иначе придется допустить, что то же самое приснилось и Берлиозу» (гл. 3).

Образ злой иррациональной силы, ведущей к гибели, сгущается в грезах Анны Карениной до снежного вихря, потом снова воплощается в мужика — истопника котла (который в подобном контексте осознается также как прообраз адской топки), потом снова развоплощается в злую стихию, враждебную человеку, — снег и ветер: «Ей страшно было отдаваться этому забытью. Но что-то втягивало в него, и она по произволу могла отдаваться ему и воздерживаться. Она поднялась, чтоб опомниться, откинула плед и сняла пелерину теплого платья. На минуту она опомнилась и поняла, что вошедший худой мужик в длинном нанковом пальто, на котором недоставало пуговицы, был истопник, что он смотрел на термометр, что ветер и снег ворвались за ним в дверь; но потом опять все смешалось...» (ч. I, гл. XXIX).

«Мужик в длинном пальто, на котором недоставало пуговицы» (вспомним «длинную рубашку» Воланда, «грязную и заплатанную на левом плече») — снова обнаруживает себя в этой сложной сцене Толстого в двух параллелях, в двух измерениях, и Анна, пребывая и тут и там — во сне и наяву одновременно, видит также его и «тут» и «там» — в образе «страшного мужика», — закрывая глаза, и мужика-рабочего у печи, — открывая их и пытаясь привидевшееся ей иррациональное объяснить для себя как-то рационально. Но когда она снова отдается своему забытью, картины не поддаются реальному объяснению, а скорее напоминают видения «Алисы в Стране чудес»: «Мужик этот с длинною талией принялся грызть что-то в стене, старушка стала протягивать ноги во всю длину вагона и наполнила его черным облаком; потом что-то страшно заскрипело и застучало, как будто раздирали кого-то; потом красный огонь ослепил глаза, и потом все закрылось стеной. Анна почувствовала, что она провалилась. Но все это было не страшно, а весело. Голос окутанного и занесенного снегом человека прокричал что-то ей над ухом. Она поднялась и опомнилась» (ч. I, гл. XXIX). Отголоски «адских видений» с адским огнем и адскими пытками возникают в ее полусне, но уже не страшат ее, а лишь поражают своей необычайностью («все образы и звуки в этом колеблющемся полумраке с необычайною яркостью поражают ее»). Эти ощущения Анны действительно напоминают ощущения Алисы от ее пребывания в Стране чудес: «Она <Анна> чувствовала, что глаза ее раскрываются больше и больше, что пальцы на руках и ногах нервно движутся, что внутри что-то давит дыханье и что все образы и звуки в этом колеблющемся полумраке с необычайною яркостью поражают ее. На нее беспрестанно находили минуты сомнения, вперед ли едет вагон, или назад, или вовсе стоит. Аннушка ли подле нее, или чужая? Что там, на ручке, шуба ли это, или зверь? И что сама я тут? Я сама или другая?» (ч. I, гл. XXIX).

У Булгакова иррациональное зло тоже присутствует в образе эфемерных существ, которые то трансформируются в плотские, то развоплощаются обратно: «Тут у самого выхода на Бронную со скамейки навстречу редактору поднялся в точности тот самый гражданин <Коровьев>, что тогда при свете солнца вылепился из жирного зноя. Только сейчас он был уже не воздушный, а обыкновенный, плотский» (гл. 4).

Мотив «приближения поезда». Тема железных рельсов, опутавших Москву, связана у Булгакова с трагическими пророчествами для москвичей и, в частности, с приходом Воланда-Антихриста. Эта тема пришла в роман Булгакова также из «Бесов» Достоевского, где его герой Лебедев, называющий себя «профессором Антихриста», считает современное состояние мира с его промышленностью, научной техникой и капитализмом — находящимся под проклятием и предсказывает ему гибель, как в Апокалипсисе: «за конем вороным — появится конь бледный, имя ему смерть». Над Лебедевым потешаются: он-де признает «звезду Полынь» в Апокалипсисе сетью железных дорог, распространившихся по Европе! Лебедев возражает: «Не железные дороги, нет-с! Собственно одни железные дороги не замутят источников жизни, а все это в целом-с проклято, все это настроение наших последних веков, в его общем целом научном и практическом, может быть, и действительно проклято-с» (Ф. Достоевский. «Бесы»).

У Толстого страшный «мужик с мешком», который пересекает границы между сном и явью, и мера его реальности остаётся не до конца прояснённой в романе «Анна Каренина», появляется именно в сценах ожидания или прибытия поезда. Он мелькает на подножке вагона, как и мелкие бесы у Булгакова из свиты Воланда — воплощение мстительных сил зла. Этот прием поэтики Толстого (возможно даже не совсем осознанный Булгаковым), писатель, однако, последовательно развивает в своем романе — его мстительные бесы, нагло разъезжают в транспорте по Москве и часто именно на подножке вагона: «Регент с великой ловкостью на ходу ввинтился в автобус, летящий к Арбатской площади, и ускользнул. Потеряв одного из преследуемых, Иван сосредоточил свое внимание на коте и видел, как этот странный кот подошел к подножке моторного вагона "А", стоящего на остановке, отсадил взвизгнувшую женщину, уцепился за поручень и даже сделал попытку также свободно всучить кондукторше гривенник через открытое по случаю духоты окно» (гл. 4).

Мотив «платы» и «железной монеты». С этим гривенником, который Кот глумливо пытается всучить злой кондукторше, которая бьет его при этом (словно Харон, который веслом отбивался от назойливо лезущих в его лодку желающих переправиться на тот берег), врывается в роман Булгакова мотив «платы» и «железной монеты», связанный у Толстого с мотивом ожидания расплаты, который в комплексе с другим мотивом — ожидания поезда, звучит как целая роковая тема.

Мотив ожидания поезда, который у Толстого связан темой трагической гибели человека на рельсах, присутствует в завязке сюжета не только у Толстого в «Анне Карениной», но и у Булгакова в «Мастере и Маргарите». Злые иррациональные силы «подталкивают на рельсы» героев обоих произведений. Тело обходчика, «разрубленное на два куска», Анна Каренина воспринимает как предсказание — «дурное предзнаменование», которое как элемент поэтики переходит затем и в роман Булгакова, где также есть «предсказания о том, что голова будет отрублена» (гл. 3). Эпизоды гибели на рельсах ярко выписаны в обоих романах — и Толстого и Булгакова — в соответствующих сценах ожидания и приближения поезда (трамвая): «Тотчас и подлетел этот трамвай, поворачивающий по новопроложенной линии с Ермолаевского на Бронную. Повернув и выйдя напрямую, он внезапно осветился изнутри электричеством, взвыл и наддал. Осторожный Берлиоз, хоть и стоял безопасно, решил вернуться за рогатку, переложил руку на вертушке, сделал шаг назад. И тотчас рука его скользнула и сорвалась, нога неудержимо, как по льду, поехала по булыжнику, откосом сходящему к рельсам, другую ногу подбросило, и Берлиоза выбросило на рельсы» (Булгаков, гл. 4).

Сцену, в которой кто-то незримый переводит рельсы, мы найдем и в романе Толстого: «...Когда они <Анна и Стива> уже выходили из вагона, вдруг несколько человек с испуганными лицами пробежали мимо. Пробежал и начальник станции в своей необыкновенного цвета фуражке. Очевидно, что-то случилось необыкновенное. Народ от поезда бежал назад. "Что?.. Что?.. Где?.. Бросился!.. задавило!.." — слышалось между проходившими». «Сторож, был ли он пьян, или слишком закутан от сильного мороза, не слыхал отодвигаемого задом поезда, и его раздавили. <...> Выходившие люди все еще переговаривались о том, что случилось. — Вот смерть-то ужасная! — сказал какой-то господин, проходя мимо. — Говорят, на два куска» (Толстой, ч. I, гл. XVIII).

У Булгакова описание «злой машины» изобилует такими же натуралистическими подробностями, как и у Толстого, хотя авторы решают разные задачи с помощью подобного натурализма. У Толстого — вызвать жалость, у Булгакова — показать неизбежность и неминуемость наказания: «Стараясь за что-нибудь ухватиться, Берлиоз упал навзничь, несильно ударившись затылком о булыжник... Он успел повернуться <...> и разглядел несущееся на него с неудержимой силой совершенно белое от ужаса лицо женщины-вагоновожатой и ее алую повязку. Берлиоз не вскрикнул, но вокруг него отчаянными женскими голосами завизжала вся улица. Вожатая рванула электрический тормоз, вагон сел носом в землю, после этого мгновенно подпрыгнул, и с грохотом и звоном из окон полетели стекла. <...> Трамвай накрыл Берлиоза, и под решетку Патриаршей аллеи выбросило на булыжный откос круглый темный предмет. Скатившись с этого откоса, он запрыгал по булыжникам Бронной. Это была отрезанная голова Берлиоза» (Булгаков, гл. 4).

Такое же подробное описание приближающегося вагона, как у Булгакова («с грохотом и звоном»), с истерической реакцией окружающих («завизжала вся улица»), как приближение неминуемой и роковой машины смерти, «несущейся на него <человека> с неудержимой силой», с тем же скрежетом, затрагивающим душу, мы найдем еще на страницах романа Толстого: «Вдали уже свистел паровоз. Через несколько минут платформа задрожала, и, пыхая сбиваемым книзу от растягивающимся мороза паром, прокатился паровоз с медленно и мерно нагибающимся и рычагом среднего колеса и с кланяющимся, обвязанным, заиндевелым машинистом; а за тендером, все медленнее и более потрясая платформу, стал проходить вагон с багажом и с визжавшею собакой; наконец, подрагивая пред остановкой, подошли пассажирские вагоны» (Толстой, ч. I, гл. XVII). Как правило, подобный эпизод у Толстого содержит и описание самой «злой машины», и атмосферу ворвавшегося хаоса и неразберихи: «Приближение поезда все более и более обозначалось движением приготовлений на станции, беганьем артельщиков, появлением жандармов и служащих и подъездом встречающих. Сквозь морозный пар виднелись рабочие в полушубках, в мягких валеных сапогах, переходившие через рельсы загибающихся путей. Слышался свист паровика на дальних рельсах и передвижение чего-то тяжелого» (Толстой, ч. I, гл. XVIII).

Эпизод с гибелью на рельсах вокзального сторожа в романе Толстого звучит как предостережение этих же злых сил. Анна Каренина воспринимает эту роковую случайность именно как «дурное предзнаменование» для нее самой: «Каренина села в карету, и Степан Аркадьич с удивлением увидал, что губы ее дрожат, и она с трудом удерживает слезы. — Что с тобой, Анна? — спросил он, когда они отъехали несколько сот сажен. — Дурное предзнаменование, — сказала она» (ч. I, гл. XVIII). Мотив преследующего рока входит в целый комплекс идей Толстого, связанных с темой отмщения, и этот толстовский мотив звучит также и у Булгакова как мотив предостережения: «Берлиоз... подбежал к турникету и взялся за него рукой. Повернув его, он уже собирался шагнуть на рельсы, как в лицо ему брызнул красный и белый свет: загорелась в стеклянном ящике надпись "Берегись трамвая!"» (гл. 4).

У Толстого Анна просит за жену погибшего на рельсах сторожа: «Ах, если бы вы видели, графиня, — говорил Степан Аркадьич. — И жена его тут... Ужасно видеть ее... Она бросилась на тело. Говорят, он один кормил огромное семейство. Вот ужас! — "Нельзя ли что-нибудь сделать для нее?" — взволнованным шепотом сказала Каренина» (ч. I, гл. XVIII). Эту же самую фразу, передающую глубокое сострадание и истинное милосердие, мы слышим и в романе Булгакова в просьбе Маргариты, созерцающей страдания Фриды в аду: «Так я, стало быть, могу попросить об одной вещи? <...> Я хочу, чтобы Фриде перестали подавать тот платок, которым она удушила своего ребенка» (гл. 24). Мотив милосердия, связанный у Толстого с Анной, развивается у Булгакова в целую сюжетную линию — ряд эпизодов с Маргаритой, милосердно просившей об избавлении от наказания грешницы Фриды.