Сакральный смысл видения Пилата

«Владыко дней моих... дай мне зреть мои, о боже, прегрешенья».

А.С. Пушкин. «Отцы пустынники» (1836)

Через видение, открывшееся Пилату, приоткрывается в романе мир вечный — мир преисподней (мир иной, мир бессмертия): «...какая-то совсем нелепая <мысль> ... о каком-то долженствующем непременно быть <...> бессмертии, причем бессмертие почему-то вызывало нестерпимую тоску» (гл. 2). Так у Булгакова заявлена тема ада и наказания в аду и одновременно возможного спасения души — воина и «бедного рыцаря» Пилата, (тема, получившая у Пушкина развитие в стихотворении «Жил на свете рыцарь бедный» 1829 года, тоже связанная с видением героя).

«Виденье» в стихотворении Пушкина, обозначенное как «непостижное уму», характеризует, с одной стороны, противоположность небесного и земного, но, несомненно, там есть также антитеза ума и сердца, метафорически передающая веру и неверие. Через мотив таинственного видения, «непостижного уму», пушкинскому Бедному Рыцарю приоткрылся мир иной (мотив, который, скорее, не свойственен самому Пушкину, но который очень часто встречался в поэзии его друга В. Жуковского). Мир бессмертия (мир иной) не просто присутствует в стихотворении, но полностью определяет его сюжет — лишь избранным удается прийти к вере через откровение, какое получил этот одинокий рыцарь и странник.

В открывшемся видении перед Бедным Рыцарем предстаёт образ Богородицы — Святой и Пречистой Марии Девы, что в корне меняет его жизнь, подчиняя её высшему женскому началу:

Он имел одно виденье,
Непостижное уму,
И глубоко впечатленье
В сердце врезалось ему.

А.С. Пушкин. «Жил на свете рыцарь бедный» (1829)

Здесь звучит у Пушкина также (не совсем пушкинская) тема спасения души — осознание Рыцарем жизни земной как подготовки к жизни вечной. «Виденье», обозначенное у Пушкина как «непостижное уму» характеризует, с одной стороны, противоположность небесного и земного, но здесь есть, несомненно, также антитеза ума и сердца, метафорически передающая веру и неверие. Именно в момент открывшегося ему видения он понимает, для чего пришел в этот мир и чем является его миссия. Видение настолько изменило его жизнь, что «с той поры, сгорев душою, он на женщин не смотрел». По сути, Пушкин описывает здесь процесс превращения рыцаря и воина в монаха. Именно любовь и культ девы Марии определили путь спасения, путь «в царство вечно» Рыцаря Бедного — после смерти именно заступничество Марии Девы спасает его от дьявола, который уже охотился за его душой.

Если Бедный Рыцарь Пушкина «имел видение» Марии Девы «у креста» (как символ Распятия), то Пилат в романе Булгакова в своем «видении» созерцает на кресте Сына Девы Марии («в редкозубом золотом венце»), виновником смерти и казни которого он неизбежно стал. Жизнь уготовила Пилату встречу с Царем Небесным (Иешуа, Владыкой Света), как пушкинскому рыцарю она уготовила встречу с Царицей Небесной (одна из характеристик Девы Марии в стихотворении Пушкина — Свет Небес — «Lumen coelum, sancta Rosa»). Бедный Пилат у Булгакова, как и Бедный Рыцарь у Пушкина, тоже получает пророческое видение.

«Другой кусок пергамента», так круто переменивший решение Пилата, вызвал у него неожиданно наплыв новой реальности. В момент принятия рокового решения через видение ему дано было предвидеть будущую казнь и свое собственное бессмертие. В этой сцене Булгакова дьявол тоже подкарауливает Пилата, отслеживая движения его души (как и бес, карауливший Бедного Рыцаря, чтобы забрать с собой его душу после смерти). Через насланное видение дьявол дает Пилату откровение о его пытках в аду — вечным мучительным бессмертием. В отличие от пушкинского Бедного Рыцаря Пилат не откликнулся на послание своей души. Он не захотел менять своего решения и ничего не хотел менять в своей жизни.

«Другой кусок пергамента», так круто переменивший решение Пилата, вызвал у него наплыв новой реальности, которую он словно бы предвидит через видение, нашедшее на него в момент принятия решения. Видение Пилата, с одной стороны, из области ирреального, с другой стороны, пророческое. Оно рисует ему не только муки его будущего бесславного бессмертия в аду («Мысли понеслись... <...> И какая-то совсем нелепая среди них о <...> бессмертии, причем бессмертие почему-то вызывало нестерпимую тоску»; гл. 2), но мы видим здесь и сами картины Голгофы («на лбу была круглая язва, разъедающая кожу и смазанная мазью; запавший беззубый рот с отвисшей нижней капризною губой»; гл. 2). Если внимательно присмотреться к деталям изображения, которые Булгаков дает здесь в «Видении Пилата», то в нем безусловно рисуется будущая Казнь Иешуа, и в изображении этой Казни без труда обнаруживаются пушкинские реминисценции из подобного изображении Казни в стихотворении «Мирская власть» (1836). У Булгакова явно здесь всплывают те пушкинские детали, которые у него имеют отношение к описанию Голгофы в стихотворении «Мирская власть» (1836).