Если, при полном дневном свете, священники и книжники распяли Невинного, что будет во время полночных оргий и облитых кровью вакханалий зилотов и убийц? Это был день преступления: то будет день, когда само преступление будет им само за себя мстителем.
Фредерик В. Фаррар1
Мир обязан всем счастьем своим жадному любопытству женщины. Несчастиями мир обязан коллективной глупости всех людей, в том числе и глупости женщин.
А.М. Горький2
«Что есть истина?» — на вопрос Понтия Пилата можно ответить просто и убедительно, хотя такой ответ вряд ли убедит скептика. Ответ этот заключается в следующем: утверждение, суждение, высказывание или мнение истинно, если и только если оно соответствует фактам.
Карл Поппер3
Надо отрешиться от стереотипов, не приспосабливать к ним кое-как новые факты, а искать истину.
М.О. Чудаков4
Торжественный, необыденный смысл, каким насыщено у Булгакова слово «Мастер»...
В каком-то смысле мастером можно было бы назвать и Иешуа...
В.Я. Лакшин5
Содержание романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», несмотря на большое количество посвященных ему исследований, до настоящего времени не разгадано. Трудности с уяснением смысла романа вызваны не столько разноплановостью его содержания, сколько чисто субъективными причинами — как заведомой заданностью трактовки его сюжетной линии, так и навязываемой ассоциируемостью его центральных образов с реальными жизненными прототипами. Вследствие этого едва ли не единственное положение, на котором сходится большинство исследователей произведения, — отождествление образов центральных героев романа — Мастера и Маргариты — с автором романа и его третьей женой Еленой Сергеевной — является стереотипом, побуждающим исследователей игнорировать совершенно очевидные факты, противоречащие такому толкованию, и идти на довольно сложные и путаные выкладки, не приносящие каких-либо ощутимых результатов.
Стало чуть ли не традицией задавать риторический вопрос: почему Мастер не заслужил «света», то есть, в чем заключается его вина. Вместе с тем, ответ на него следует из «открытой», незашифрованной части романа, он лежит буквально на поверхности. И несмотря на то, что отступничество Мастера, предательство им своих идеалов обнаруживается без каких-либо усилий6, и что это в корне противоречит фактам биографии Булгакова, добровольно ушедшего во «внутреннюю эмиграцию» по отношению к сталинскому режиму, вот уже второе поколение булгаковедов упорно и настойчиво пытается совместить несовместимое — концепцию о Булгакове как прототипе Мастера с противоречащими ей фактами, которые в лучшем случае игнорируются, а нередко и грубо перевираются7.
Решающую смысловую нагрузку в прочтении философского пласта романа несет образ Левия Матвея, осужденного на страницах романа Иисусом за искажение содержания его учения, но помещенного Булгаковым вопреки этому в «свет», то есть, в непосредственное окружение Христа. К сожалению, дальше робких попыток отождествить этот литературный образ с первым евангелистом и приписать Булгакову попытку «опровергнуть» Евангелие от Матфея8 дело не идет; более того, несмотря на совершенно справедливые замечания со стороны зарубежных исследователей, мягко намекнувших отечественным булгаковедам на незнание основ христианства9, наши исследователи продолжают с глубокомысленным видом выдавать за научные истины сентенции сомнительного свойства, среди которых, например, именование Христа-Спасителя Создателем10.
Упорно игнорируется исследователями откровенно пародийный смысл деклараций «постороннего повествователя» Булгакова о «верной, вечной» любви Мастера и Маргариты, не говоря уже о бросающихся в глаза уничижающих характеристиках этих персонажей как влюбленных.
Нельзя не отметить и единодушие булгаковедов в поддержании своеобразных «зон умолчания», образовавшихся вокруг вопросов, которые в рамках общепринятого толкования смысла романа должны однозначно восприниматься как компрометирующие близких Булгакову людей.
Так, стыдливо выводится за скобки то обстоятельство, что, несмотря на заверения Маргариты в любви к Мастеру, она даже в самые критические в его судьбе моменты продолжала поддерживать с кем-то отношения, носившие характер долга («Она стала уходить гулять» — параллель с «прогулками» сексота тайной полиции римлян Низы, заманившей Иуду в западню, где он и нашел свою смерть?.. «Ей легче было умереть, чем покидать меня в таком состоянии одного... но ее ждут... она покоряется необходимости...»). Укоренившееся представление о времени действия в романе — тридцатые годы — и отождествление жены писателя Елены Сергеевны с образом героини ставит исследователей в весьма щекотливое положение: затронуть этот вопрос — значит, ввести в круг обсуждения проблему тайной связи жены писателя с теми, кто октябрьской ночью «постучал» к Мастеру. Но не лучше ли было бы вместо великодушного умолчания, оскорбительного для памяти как самого писателя, так и Елены Сергеевны, поставить для разрешения давно назревшие вопросы: о ней ли, Елене Сергеевне, вообще речь в романе, и правильно ли определен период действия «московской» грани? Возможно, при такой постановке вопроса окажется, что вовсе не тайное сотрудничество своей супруги с НКВД имел в виду Булгаков.
Другой «зоной умолчания» является крайне неудобный для исследователей образ «друга дома» Мастера — Алоизия Могарыча. Оно и понятно — ведь пришлось бы брать под подозрение друзей Булгакова, а ведь это — люди, на воспоминаниях которых построена значительная часть жизнеописания писателя и выводов исследователей.
Более того, сложившееся представление о Булгакове-гуманисте входит в явное противоречие с отождествлением его с прототипом Мастера. И не только потому, что этот образ трактуется упрощенно, не по-булгаковски однозначно; главное в том, что Булгаков с его кодексом поведения и чести за что, собственно, мы и ценим его в первую очередь, не мог приписать себе роль «мастера» — «учителя», тем более что в тридцатые годы, когда создавался роман, эти понятия были канонизированы Системой в фигуре Горького. В частности, вот как выглядели заголовки материалов из траурного номера «Литературной газеты» от 20 июня 1936 года: «Прощай, учитель» — редакционная, «Ушел учитель», «Настоящий революционный учитель», «Друг и учитель трудящихся», «Ушел великий учитель советского народа», «Памяти великого учителя», «Будем учиться у Горького». В редакционной статье «Правды» от 19 июня 1936 года о Горьком говорится как о «великом мастере культуры». Аналогичное определение, содержащееся и в другой статье этого же номера, многократно употребляется в траурные дни практически всеми средствами массовой информации. Даже этого одного обстоятельства достаточно, чтобы усомниться в правдоподобности «официальной» версии толкования смысла романа. Ведь невозможно верить в искренность писателя, который так вот нескромно присваивает себе атрибуты чужой славы.
Но это еще не все.
Примечания
1. Фредерик В. Фаррар. Жизнь Иисуса Христа. М., «Прометей», 1991, с. 430).
2. А.М. Горький. Лев Толстой. В сборнике «Литературные портреты» — М., «Молодая гвардия», 1963, с. 182.
3. Карл Поппер. Открытое общество и его враги. Том 2. М., «Феникс», 1992, с. 442.
4. М.О. Чудакова. О Булгакове и не только о нем. «Литературная газета», 14 октября 1987 г.
5. В.Я. Лакшин. «Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». В: «Пути журнальные». М., 1990, «Советский писатель», сс. 248—249.
6. Протоиерей Александр Мень в интервью журналу «Огонек» незадолго до своей безвременной кончины заявил, что Мастер — отступник.
7. Пожалуй, единственным исключением в этом является наблюдение М.О. Чудаковой о том, что «Мастер тоже в белом плаще с кровавым подбоем...» — «Памяти Елены Сергеевны Булгаковой. Архив М.А. Булгакова. Материалы для творческой биографии писателя» — Записки ОР ГБЛ — вып. 37, 1976, с. 135.
8. Такую мысль высказал, в частности, М.С. Петровский в докладе на булгаковских Чтениях в Киеве в мае 1991 г.
9. Рита Джулиани (Италия) и Лесли Милн (Великобритания) на тех же Чтениях.
10. Б.В. Соколов. «Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Очерки творческой истории». М., «Наука», 1991, стр. 39.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |