Вернуться к А.-А. Антонюк. Маргарита спускается в Преисподнюю: «Мастер и Маргарита» в контексте мирового мифа. Очерки по мифопоэтике

Мотив «пришествия» Мастера в Эпилоге

«Во сне протягивает к нему руки». Интересно, что в Эпилоге романа «Мастер и Маргарита» мы действительно найдем у Булгакова мотив «пришествия» Мастера. Он приходит во снах к Ивану Бездомному каждой весной, как только наступает весеннее полнолуние: «Луна властвует и играет, луна танцует и шалит. Тогда в потоке складывается непомерной красоты женщина и выводит к Ивану за руку пугливо озирающегося обросшего бородой человека. Иван Николаевич сразу узнает его. ...Иван Николаевич во сне протягивает к нему руки и жадно спрашивает:

— Так, стало быть, этим и кончилось?
— Этим и кончилось, мой ученик, — отвечает <Мастер>.

М.А. Булгаков. «Мастер и Маргарита» (Эпилог)

В прошлом «безграмотный школяр-писатель», прошедший «крещение» водами реки-Москвы и тем самым имя — псевдоним Ивана Бездомного на имя профессора Ивана Понырева (своеобразная аллюзия имени Иоанна Крестителя). В частности, Иван Понырев, закрепивший славой советского ученого-историка и философа свое имя, мог бы рассказать о себе достаточно правдиво (и даже словами поэта пушкинской поры):

«Что я хорош, в том клясться рад,
Пишу, пою на всякий лад,
Хвалили гений мой в газетах,
В «Аспазии» боготворят.
А все последний я в поэтах,
Меня бранит и стар и млад,
Читать стихов моих не хочут,
Куда ни сунусь, всюду свист —
Мне враг последний журналист».

А.С. Пушкин. «Тень Фонвизина» (1815)

Мы помним, как в свое время «хвалили гений» Ивана Бездомного тоже в газетах (он был напечатан даже в «Литературной газете»).

Смысл путешествия тени Фонвизина к русским литераторам у Пушкина — конечно, высмеять бездарных или переживших свой талант поэтов, а также пробудить ото сна современные таланты, чтобы взошел, наконец, в русской литературе и поэзии новый гений. По сути, во имя этого и пишется пушкинская поэма.

Когда-то Державин заявил о себе как о великом, гордо провозгласив: «Я царь — я раб — я червь я бог!», но не смог почувствовать новые потребности времени, оставшись со своим слогом только в XVIII веке. Поэт Фонвизин навещает и самого Державина (и тоже прямо через окно, совсем, как когда-то Маргарита в полете навещала поэтов):

Они летят, и в три мига
Среди разубранной светлицы
Увидели певца Фелицы.
Почтенный старец их узнал.
Фонвизин тотчас рассказал
Свои в том мире похожденья.
«Так ты здесь в виде привиденья?.. —
Сказал Державин, — очень рад;
Прими мои благословенья...
Брысь, кошка!.. сядь, усопший брат;

А.С. Пушкин. «Тень Фонвизина» (1815)

У Пушкина здесь, как и подобает в мениппее, серьезное и смеховое взаимно переплетаются. Перефразировав державинскую строку, Пушкин дает ему, однако, довольно низкую оценку как современному поэту: «Ты бог — ты червь, ты свет — ты ночь». Но что нам интересно в этих ироничных пушкинских строках — это истоки булгаковской фантазии которые здесь можно усмотреть в упоминании в этой сцене кота («Брысь, кошка!..»), который в фантазиях Булгакова разрастается до огромной гротескной фигуры Кота Бегемота, которому принадлежат мудрые слова «История рассудит нас».

Пушкинская поэтика была воспринята Булгаковым не только на уровне всеобъемлющих символов, таких как Свет и Тьма, которые пронизывают весь роман Булгакова, не только на уровне игры с этими образами-символами (как у Пушкина: «ты свет — ты ночь»), но и как совершенно живое наследие. Через произведения Пушкина Булгаков смотрел на всю свою эпоху, и те многочисленные мотивы из «Тени Фонвизина», которые Булгаков актуализирует в «Мастере и Маргарите», в многом это подтверждают.

В Эпилоге романа, где мы действительно найдем у Булгакова мотив пришествия Мастера (пушкинская идея, выразившаяся в его стихотворении в фабуле пришествия Фонвизина), можно прочитать и идею Булгакова о Мастере как властелине двух миров. Когда во время весеннего полнолуния он приходит во снах к своему ученику Ивану Бездомному, тот имеет возможность сверить свою жизнь с завещанием Мастера. В Эпилоге Мастер предстает перед нами как человек, потерявший всё на свете, но приобретший, однако, вечность и Вселенную.

Эта идея звучит со всей присущей Пушкину ироничностью еще в «Тени Фонвизина»:

«Геройской воружась отвагой,
И жизнь я кончу над бумагой
И буду в аде век писать
И притчи дьяволам читать».

А.С. Пушкин. «Тень Фонвизина» (1815)

В романе Булгакова мы действительно находим подобную фабулу, только представленной, правда, со всей свойственной Булгакову иронией — в ее инверсионном варианте: у Булгакова дьявол Воланд читает притчу о пришедшем в Иерусалим мессии, а московские литераторы, завороженные его рассказом, внимают ему.