Глава 1. Никогда не разговаривайте с неизвестными
Постарайтесь понять незнакомые слова:
Нарзан — минеральная вода.
Икать — непроизвольно издавать горлом короткие, отрывистые звуки; икать можно, например, от переедания и т. д. Икать в общественных местах, в присутствии посторонних считается неприличным.
Поддевка — мужская верхняя одежда, род легкого пальто в талию.
Тссс... (разг.) — призыв к тишине, к молчанию.
Спиритический сеанс (от: спиритизм) — мистическое общение с душами умерших.
Прочитайте внимательно текст. С помощью каких слов автор нагнетает напряженность повествования?
«Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших, появились два гражданина... Попав в тень зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды».
Обратите внимание: в первой же строчке первой главы появляется имя — Москва!
Секреты булгаковского стиля
Булгаков — большой мастер очень свежего, неожиданного словоупотребления: он органично соединил «низкий слог газетного фельетона с высоким поэтическим стилем, ...лирику повенчал с иронией и сатирой, автобиографию свел с историей» (В. Лакшин). Ни с чем не сравним сам строй, музыка его речи; секрет этого, очевидно, и в особой неправильности его речи, в размещении слов, когда глагол часто стоит в конце фразы. Его редкостный дар — в умении скупыми словами сказать многое.
Например, уже самая первая фраза романа «Мастер и Маргарита» — это своеобразный камертон, задающий тональность всему последующему повествованию: подчеркнутая сухость и — загадка, недоговоренность. Но фраза звучит, как ритмизованная проза. При этом — сочетание, казалось бы, несочетаемого: «Однажды весною» (что возвышеннее, музыкальнее, чем просто «весной»), «в час небывало жаркого заката» (очень экспрессивно) — и вдруг: «появились два гражданина» (просто и обыденно, да еще в сочетании со словом «гражданин», которое здесь не просто стилистически снижено, но могло бы быть сказано чиновником в конторе или милиционером) — и никакой торжественности, (скорее, напоминает начало детектива). Но только не у Булгакова с его легкой, мастерской импровизацией, с его ориентацией на устную, свободную, непринужденную речь.
Об этом даре М. Булгакова, об удивительной легкости литературной импровизации упоминали многие, знавшие его. Так, его сосед и приятель В. Левшин вспоминал: «В годы нашего знакомства он уже автор «Белой гвардии», «Дьяволиады», «Роковых яиц»... Но где и когда все это пишется? Ночью? На бульваре? В редакции «Гудка»? Не знаю. Я, во всяком случае, пишущим его никогда не застаю. У него и письменного стола-то нет...
Может быть, я неправ, но мне кажется, что он из тех, кто долго и кропотливо возделывает свои замыслы в воображении, а пишет легко. Счастливый дар! Что-то вроде природной постановки голоса.
Однажды он поманил меня пальцем в прихожую: «Хотите послушать любопытный телефонный разговорчик?».
Он звонит в издательство «Недра»: просит выдать ему... аванс в счет повести «Роковые яйца». Согласия на это, судя по всему, не следует. «Но послушайте, — убеждает он, — повесть закончена. Ее остается только перепечатать... Не верите? Хорошо! Сейчас я вам прочитаю конец».
Он замолкает ненадолго («пошел за рукописью»), потом начинает импровизировать так свободно, такими плавными, мастерски завершенными периодами, будто он и вправду читает тщательно отделанную рукопись. Не поверить ему может разве что Собакевич!1»
Булгаков следует своему принципу: уже в самом начале произведения сказать что-то важное, что предопределит последующее развитие событий. Не случайно в той же первой главе, события которой происходят на Патриарших прудах, автор, перечисляя «странности» того вечера, вводит один из ключевых своих эпитетов — «странный», который употребит много раз, варьируя на все лады: «странный», «престранный», «страннейший», «странноватый»: «И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида». И уже одна эта фраза не только хорошо передает общую призрачную атмосферу Москвы в романе Булгакова, но и задает ту общую тональность описания фантастической, абсурдной, ирреальной московской жизни той поры, предопределяет череду мистических, таинственных событий, необъяснимых с точки зрения здравого смысла.
Есть у писателя В. Набокова (1899—1977) удивительные слова: «Великая литература проходит по краю ирреального». И это в полной мере относится к великой русской литературе, представленной А.С. Пушкиным (вспомним его «Гробовщика»!), Н.В. Гоголем, Ф.М. Достоевским, А. Белым (его призрачный, «неистинный» Петербург). Но это же в полной мере относится и к творчеству «мистического писателя» (так он сам себя называл) М. Булгакова, великого наследника и продолжателя традиций классической русской литературы. Однако внимательный читатель «закатного» романа непременно увидит, как сквозь фантастическую, мистическую картину московской реальности проглядывает реальность подлинная: набирающий силу тоталитаризм, преследование инакомыслия, поощрение доносительства, культивирование в людях страха, а также абсурдность самой московской жизни.
Но давайте почитаем роман дальше и прокомментируем:
«Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, — никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.
«Дайте нарзану», — попросил Берлиоз. — «Нарзану нету», — ответила женщина в будочке и почему-то обиделась. — «Пиво есть?» — сиплым голосом осведомился Бездомный. — «Пиво привезут к вечеру», — ответила женщина. — «А что есть?» — спросил Берлиоз. — «Абрикосовая, только теплая», — сказала женщина. — Ну, давайте, давайте, давайте!»
Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать, распластались и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной».
И вот уже в этом фрагменте, где «литераторы» — и вдруг совершенно контрастное «начали икать, распластались...» на фоне «обильной желтой пены» и запаха парикмахерской, исходящего от напитка, — стилистически намеренно сниженное, заземленное, уводящее в сферу острой булгаковской сатиры (ср.: «Вообще они в последнее время жутко свинячат...»).
Давайте вместе подумаем:
1. Какие московские названия встретились в этом отрывке?
2. Найдите в тексте реалии московско-булгаковского быта 20-х годов.
3. Какой вы увидели Москву в этом тексте?
4. При помощи каких слов создает он здесь сатирический образ своих героев?
5. На что обращает автор внимание читателя в этом отрывке?
6. Какие слова-маркеры помогают спрогнозировать дальнейшие события романа уже по этому фрагменту?
7. Почему роман Булгакова начинается на Патриарших прудах?
Прочитайте внимательно текст и подумайте, а почему же действительно здесь...
Булгаковская установка на подлинность происходящих событий, а также специфика его художественного метода исключают всякую случайность в выборе «адресов», где происходит действие романа и где он поселил своих героев.
Именно с этим районом Москвы (Патриаршими прудами, Большой Садовой улицей, переулками старой студенческой Козихи) было очень тесно связано начало московской биографии самого писателя.
Так, на Малой Бронной в доме 32 на шестом этаже в квартире 24 жили добрые приятели Булгакова, братья Крешковы. Об этом адресе и его хозяевах писатель упоминает в раннем рассказе «Спиритический сеанс», в очерке «Москва 20-х годов», в рассказе «Трактат о жилище».
В Малом Козихинском переулке в доме 12 в квартире 12 жил друг Булгакова адвокат В.Е. Каморский — там писатель поселил героя одной из своих ранних сатирических зарисовок «Московские сцены».
В маленькой, но гостеприимной квартире супругов Каморских часто собирались литераторы, журналисты, юристы, врачи. Бывали там и коллеги, друзья Булгакова по газетам «Накануне» и «Гудок» (там он тогда работал).
Бывал он у Каморских, как правило, со своей первой женой — Татьяной Николаевной, которая помогала хозяйке. А жили тогда Булгаковы неподалеку: на Большой Садовой, 10, в квартире 50 (о ней речь впереди).
И эти, и многие другие адреса первых лет московской жизни семьи Булгаковых сконцентрировались в районе Патриарших прудов.
Именно это место старой Москвы было излюбленным местом прогулок писателя, о чем свидетельствует В.А. Левшин: «Иногда, ближе к вечеру, он зовет меня прогуляться, чаще всего на Патриаршие пруды. Здесь мы садимся на скамейку подле турникета и смотрим, как дробится закат в верхних окнах домов. За низкой чугунной изгородью нервно дребезжат огибающие парк трамваи.
Закат, Патриаршие пруды, скамейка — я и не подозреваю, что все это станет завязкой его романа, что именно здесь, у турникета, прольет подсолнечное масло Аннушка и отлетит отрезанная голова Берлиоза. Мне предстоит узнать об этом только через сорок лет. А он, Булгаков? Знает ли он? Может быть, уже предчувствует?»
Прочитайте внимательно текст и расскажите, как писатель создавал свою литературную легенду. Как вы умаете, почему он это делал?
Теперь уже очевидно, что «мистический писатель» и великий мистификатор Булгаков это уже не только предчувствовал, но и сам создавал литературную легенду. Об этом может свидетельствовать рассказ Елены Сергеевны, жены писателя, о начале работы над романом, записанный В. Лакшиным2.
«Это было в мае 1929 года (а познакомились они в феврале). Вечер на Патриарших прудах в полнолуние. «Представь, сидят на скамейке, как сейчас, два литератора...». Он рассказал ей завязку будущей книги, а потом повел в какую-то странную квартиру, тут же, на Патриарших. Там их встретили какой-то старик в поддевке с белой бородой... и молодой. Роскошная по тем временам еда — красная рыба, икра. Пока искали квартиру, Е.С. спрашивала: «Миша, куда ты меня ведешь?» На это он отвечал только: «Тссс...» — и палец к губам. Сидели у камина. Старик спросил: «Можно вас поцеловать?» Поцеловал и, заглянув ей в глаза, сказал: «Ведьма». «Как он угадал?» — воскликнул Булгаков. «Потом, когда мы уже стали жить вместе, я часто пробовала расспросить Мишу, что это была за квартира, кто эти люди. Но он всегда только: «Тссс...» — и палец к губам».
Прочитайте внимательно текст и скажите, был ли трамвай на Патриарших ши это только выдумка писателя?
Как мы помним, именно здесь, на Патриарших, начинаются события романа Булгакова: сначала на аллее появляются Михаил Александрович Берлиоз (председатель правления МАССОЛИТа) и поэт Иван Бездомный; здесь же состоялся их разговор с таинственным иностранцем (профессором и специалистом по черной магии). Затем события начинают стремительно развиваться: нежданно-негаданно под колесами трамвая, повернувшего с Ермолаевского переулка на Малую Бронную, погибает Берлиоз. Он стал жертвой Аннушки-чумы, случайно пролившей постное масло на турникет-вертушку у выхода из аллеи Патриарших на Бронную.
Но это — в романе. А был ли трамвай? И как же сейчас выглядят знаменитые Патриаршие?
Это и сегодня один из красивейших и уютнейших уголков столицы, любимое место прогулок москвичей, и тем более любимое, что оно овеяно магией булгаковского романа. Увы, сегодня мы не увидим на Патриарших ни трамвая, ни турникета, ни булыжного откоса к рельсам. Да и были ли они в действительности или это только вымысел писателя? Ответ на этот непростой вопрос пытались найти многие исследователи и поклонники творчества Булгакова (для этого были перелистаны горы справочной литературы тех времен, опрошены старожилы).
Однако обратимся к исследованиям истинного знатока булгаковской Москвы Б.С. Мягкова. Изученные им многочисленные транспортные схемы столицы тех времен, а также путеводители и справочники не подтверждали наличие пассажирского трамвая вокруг Патриарших, а также прилегающих улиц и переулков. Не подтвердили эти данные и в Главном управлении городского пассажирского транспорта. Ответ был категоричным: никогда в районе Патриарших, по Ермолаевскому переулку и Малой Бронной, Большому Патриаршему переулку согласно архивным документам трамвай не ходил.
Но старожилы — а среди них были люди весьма авторитетные — утверждали, что здесь были рельсы, грохотал трамвай. Мы уже читали фрагмент, где упоминает о турникете и огибающих сквер трамваях и старожил тех мест уже знакомый нам журналист и приятель Булгакова В.А. Левшин: «За низкой чугунной изгородью нервно дребезжат огибающие парк трамваи».
Правдивость этого утверждения подтвердила и информация московских газет конца 20-х годов, где говорилось о новых трамвайных линиях на Малой Бронной и Спиридоновке.
В результате длительных поисков Б.С. Мягков пришел к выводу: трамвай на Патриарших какое-то время все-таки ходил, но не пассажирский, а грузовой, и ходил он по вспомогательным линиям, временно проложенным для разгрузки линий Садового кольца и Тверской. Рельсы заворачивали с Садовой на Малую Бронную. А в конце дня здесь ходили пустые пассажирские трамваи, образуя своего рода ночное депо в летнее время года. Очевидно, такой трамвай, направляющийся вечером на «отдых», и описан в романе. В нем нет пассажиров, он явно не грузовой («осветился изнутри электричеством»), а салон грузовых трамваев не имел освещения.
Но, пожалуй, самым убедительным подтверждением этой точки зрения стал эксперимент, проведенный архитектором-биолокатором В.А. Резвиным. Методом биолокации удалось установить, что рельсы в интересующем исследователей районе Москвы все-таки были, как была и описанная в романе трамвайная линия: на перекрестке Ермолаевского переулка и Малой Бронной была развилка. Рельсы поворачивали на Малую Бронную в сторону центра и шли по ней вдоль ограды Патриарших прудов и далее вплоть до Тверского бульвара.
Интересно, что тем же методом был обнаружен и разрыв в ограде, где находился турникет. Он оказался точно на продолжении ближайшей к пруду аллеи, которая направлена перпендикулярно к рельсам на Малой Бронной.
Вот и обозначился четко тот участок от угла Ермолаевского переулка до бывшего турникета, где трамвай мог «взвыть и наддать», и с точностью до метра можно определить место гибели булгаковского героя. И эта точность в описании места произошедшей драмы поразительна, как и в описании других видов транспорта, которыми пользовались герои романа.
Прочитайте внимательно текст и скажите, как автор реализует в романе свою установку на подлинность происходящих событий?
Но если Булгаков столь точен в описании мест московских событий, если, как свидетельствуют специалисты, в его романе нет случайностей и все художественно оправдано, психологически выверено, все-таки возникает вопрос: какими же еще «внутренними пружинами» руководствовался Мастер, начиная свой роман именно здесь, у Патриарших? Многие исследователи его творчества пытаются дать ответ на этот непростой вопрос.
Но чтобы на него ответить, надо вспомнить, что самый фантастический из фантастических романов М. Булгаков с самого появления идеи его написания стал подавать как реальное событие. Работа над романом совпала с литературной легендой, которую усердно сочинял автор (давайте вспомним приведенный В. Лакшиным рассказ Е.С. Булгаковой о посещении странного старика, его пророчестве и загадочном поведении самого М. Булгакова). Так, еще не созданный роман уже предстал перед близкими писателю людьми в виде мистифицированной реальности.
И постепенно вот эта булгаковская установка на подлинность происходящих в Москве событий педантично и очень последовательно реализуется в тексте романа.
Для этого автор обыгрывает буквально каждую топографическую деталь. События описываются здесь и сейчас — убеждает нас рассказчик.
Постарайтесь понять незнакомые слова:
Провидение — некое высшее существо, управляющее всеми мировыми событиями, в том числе судьбами людей.
Богохульство — оскорбление Бога, догматов веры.
Инфернальная символика — символика адского, потустороннего.
Чародей — волшебник, колдун.
Копыто — роговое образование на конце ног у некоторых млекопитающих (лошадей, коз); здесь: символ связи с нечистой силой (считается, что на ногах дьявола обязательно должны быть копыта).
Подкова — изогнутая по форме копыта металлическая полоса, прикрепляемая к копыту гвоздями во избежание повреждений.
Но и все-таки, почему же Воланд появился именно на Патриарших?
По мнению многих исследователей, все логично, и дьявол мог появиться в Москве только здесь!
Во вполне европеизированном виде — именно таким он в XIX веке предстал в русском обществе, Мефистофель3 был именно немцем, нечистой силой, которая шла с запада. И поэтому вполне логично, что в Москве он должен был появиться с запада, точнее — с западной стороны Садового кольца, которое возникло на месте срытой до основания крепостной стены города. В старину на этой стене, окружность которой вместе с башнями составляла пятнадцать километров, стояли пушки. Это мощное укрепление надежно защищало город от врага. Но идея автора такова, что с уничтожением крепостной стены Москва оказалась незащищенной, открытой всем врагам, в том числе и «врагу рода человеческого».
Кроме того, Воланд появляется в «точке абсурда»: в Москве 20-х годов, где в центре, видимо, уже не было ни единой церкви, само название «Патриаршие» звучало как горькая насмешка над некогда святым местом. Пруды и имя-то свое получили от находившейся здесь в средние века Патриаршей слободы. По названию местного болота она называлась еще и Козьей слободой. А если мы вспомним, что по инфернальной символике коза — животное сатаны, тогда это место в булгаковском романе легко расшифровывается как «Богочертовское место». Здесь и произошла встреча двух начал — божественного и сатанинского.
Появление Воланда в Москве с запада у болота, превращенного в пруд, но из которого нельзя даже напиться, — а литераторы умирают от жажды — происходит в тот самый момент, когда Берлиоз настойчиво доказывает поэту Бездомному, что Бога нет и никогда не было, что это выдумка. С точки зрения Воланда, абсурд — и в отрицании Провидения за час до того, как самому отрицающему отрежет голову трамваем. Получается, что Воланд явился на голос богохульства.
Кроме того, он въехал в Москву со стороны площади Маяковского, которая в булгаковское время называлась Триумфальной. Она была главной парадной площадью столицы, через Триумфальную арку которой («Царские врата») в Москву въезжали русские цари. И вот теперь, когда истребили земных царей, изгнали Царя небесного, словно в насмешку, по законам булгаковской фантазии в «пролетарскую первопрестольную» через незримую арку въехал Царь преисподней...
Такое обильное пересечение всех этих фактов и названий на «осях московских топографических координат» невольно приводит к мысли о том, что Патриаршие — это место уничтожения тех самых идей, которые когда-то легли в основу самих этих названий. В этом слабом месте и появляется сатана.
Кроме того, не случайно у Булгакова, большого знатока и поклонника символики, дьявол прорывается в Москву именно в Садовом кольце: по инфернальной символике, именно в месте разрыва охранного круга проникает к человеку нечистая сила. К тому же, Воланд притянут и идеальным водяным квадратом Патриарших прудов — чародейским остатком средневекового Козьего болота, по сути, следом чертова копыта. Подтверждает это предположение и тот факт, что в финале романа Булгаков замечает на плане Москвы исполинскую подкову Садового кольца (след разрушенной защиты), и уперлась она обоими концами в Москву-реку. Булгаков, необыкновенно чуткий ко всему, что было связано с символикой (в том числе новозаветной), но в то же время склонный к мистике, к магическим цифрам, «колдовским знакам», к криптограммам и инициалам, заметил, что дьяволово копыто так лягнуло по Москве, что подковой как раз пришлось по Храму Христа Спасителя. Не случайно одним из лучших вариантов названия романа писатель считал название «Подкова иностранца» (среди таких, как: «Великий канцлер», «Сатана», «Черный богослов»).
Давайте вместе подумаем:
1. Почему Воланд появился в романе именно на Патриарших прудах?
2. Как вы понимаете слова о том, что «Патриаршие — это место уничтожения тех самых идей, которые когда-то легли в основу самих названий?»
3. Как вы понимаете словосочетание «инфернальная символика» и как связано с ней появление Воланда на Патриарших?
4. Посмотрите на рисунок Воланда, сделанный художником А. Симанчуком. Каким его изобразил художник? Как вы считаете, соответствует ли он образу Воланда в романе? Вспомните Воланда в фильме режиссера В. Бортко в исполнении актера О. Басилашвили (в эпизоде на Патриарших). Какой Воланд, по-вашему, больше соответствует замыслу автора? Почему?
5. Если бы вы были художником или режиссером, каким бы вы изобразили Воланда? Почему?
Патриаршие пруды сегодня
Постарайтесь понять незнакомые слова:
Примус — бытовой нагревательный прибор с насосом, подающий керосин (топливо) в горелку; примус во времена Булгакова использовался для быстрого подогрева или приготовления пищи.
Барельеф — скульптурное изображение (обычно архитектурное или мемориальное), выступающее над поверхностью.
Прочитайте внимательно текст. Все ли спокойно сегодня под липами Патриарших?
А как выглядят любимые Булгаковыми москвичами Патриаршие пруды сегодня?
Правительством Москвы, даже началась работа, однако против активно выступили многочисленные поклонники творчества Булгакова, просто верующие люди, а также жители этого района старой, доброй Москвы. Памятник был признан проявлением дурного вкуса, обезображивающим Москву, кощунством над творчеством Булгакова и чувствами верующих. Люди хотели сохранить Патриаршие такими, какими они были при Булгакове: гулять по вечерним аллеям, по которым гуляли булгаковские герои; сидеть на той же скамейке, где сидели они, — словом, сохранить в этом удивительном месте магию великого романа. И свершилось: памятник решено было перенести на Воробьевы горы и в измененном виде: без злополучного примуса и Воланда.
За последнее время они похорошели: здесь установлены новые фонари, отреставрированы старые, высажены новые деревья — все красиво и ухожено. Однако москвичи не могут забыть произошедшую здесь недавно историю, связанную с установкой памятника Михаилу Булгакову, которая длилась несколько лет. Изначально проект памятника, созданный скульптором А. Рукавишниковым и архитектором С. Шаровым, включал в себя фигуру сидящего на скамейке М. Булгакова, фигуру Иешуа, словно удаляющегося от него по водной глади, а также огромный 12-метровый примус, внутри которого предполагалось поместить барельефы со сценами бесчинств свиты Воланда. Предполагалась также полная реконструкция пруда вплоть до превращения его просто в фонтан. Проект был одобрен.
И сегодня на Патриарших все почти так, как и было при Михаиле Булгакове. «При желании можно найти и место будочки «Пиво и воды», напоившей пахнущей парикмахерской пенистой абрикосовой изнывающих от жажды литераторов», и если есть желание почувствовать себя участником фантастических событий романа, «тогда — бери и погружайся в волшебные страницы на знаменитой патриаршей скамейке» (Б.С. Мягков). Вот только после этого освободиться от магии булгаковских Патриарших уже невозможно...
Давайте вместе подумаем:
1. Почему москвичи так активно выступили против проекта памятника?
2. О чем вам говорит эта история?
Примечания
1. Собакевич — герой поэмы Н.В. Гоголя «Мертвые души».
2. В.Я. Лакшин (1933—1993) — литературный критик, литературовед, прозаик, мемуарист, автор блестящих телевизионных программ о русских классиках. Работал в журнале «Новый мир».
3. Мефистофель — герой трагедии И.В. Гете (1749—1832) «Фауст»; образ злого духа заимствован из народной легенды (сказания) XVI века.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |