Сокровенный лед

Пока мы здесь на глубине безвестной,
Скажи, чтоб я в сомненьях не блуждал:
Где лед?..

Данте Алигьери, «Ад»

Почти сто лет тому назад во втором издании самой знаменитой русской энциклопедии, в томе, вышедшем незадолго до прекращения её выпуска, было написано: «Манихейство доселе недостаточно изучено и оценено. Оно пленяло умы и сердца людей в гораздо большей степени, чем это позволяет думать поверхностное знакомство с его экзотической мифологемой, и оставило осадок в религиозном мышлении христианского человечества более значительный, чем обыкновенно допускают»¹.

Странным образом это замечание не утратило злободневности и поныне. Мне уже приходилось недавно писать о манихейских мотивах у Булгакова², и вот новый, довольно неожиданный повод. В романе Владимира Сорокина «Лёд»³ мы находим убедительные подтверждения так давно выраженной мысли.

Неогностик Сорокин повествует в своем романе о превращении обычных людей в некие светоносные сущности. Читателю сообщается, что только двадцать три тысячи таких сущностей рассеяны (это слово следует запомнить) среди миллиардов людей. Когда все двадцать три тысячи будут обращены и, взявшись за руки, образуют сакральный круг, они смогут вернуться в предвечный Свет, в котором они пребывали до создания материального мира. Сам же материальный мир при этом прекратит существование навсегда.

Всё это выглядит, как предельно упрощенное, но верное изложение гностицизма.

Гностицизм — термин, введённый кембриджским профессором богословия и философии Генри Мором (1614—1687), для общего обозначения философско-религиозных школ и ересей первых веков христианства, объединённых попытками создать такое учение, в котором сочетались бы иудаизм, христианство и греческая философия.

Гностики полагали, что современная человечеству Вселенная, есть результат смешения элементов мира идеального, духовного, часто отождествляемого со Светом, и мира Материи, враждебной Свету, Тьмой. Цель мирового процесса — спасение, понимаемое как разделение духовных и материальных элементов, восхождение духовных к божественному первоисточнику, Плероме, и соединение с ним. Материя же должна исчезнуть — так полагал, например, Валентин и вслед за ним манихеи. По мнению Василида, второго по влиянию на позднейших философов гностика, Материя должна будет впасть в безразличное самодостаточное состояние, которое в современных терминах можно назвать состоянием термодинамического равновесия, которое Рудольф Клаузиус в 1865 году выразительно назвал «тепловой смертью Вселенной».

Разные школы гностиков различным образом представляли происхождение Материи. Основатели гностицизма, полагали Материю образовавшейся в результате последовательных эманаций Абсолютного Божества. Радикальные дуалисты, манихеи, полагали Материю существовавшей предвечно, как и Божество.

Гностики не смогли, а может быть, и не имели цели создать свою религию. Каждый из выдающихся учителей гностицизма обычно оставлял после себя немногих последователей, и к раннему средневековью собственно гностицизм был преодолен христианским мировоззрением. Но идеи гностицизма перетекли в более поздние религиозно-философские системы. Так, А.Ф. Лосев, а до него Ю.Н. Говоруха-Отрок полагали возможным считать манихейство позднейшей формой гностицизма. Последователи Мани создали религию, просуществовавшую более пятисот лет и даже бывшую короткое время государственной на территории Западного Китая.

Поэтичные и исполненные трудно трактуемых символов построения гностиков чужды современному русскому читателю, но шумно известный писатель, по-видимому, был ими очарован. И не он один. В последней книге В. Пелевина⁴ есть пассажи, в которых при желании можно обнаружить, например, идеи Василида, учившего, что всякое имя есть только условный знак, а не выражение действительного бытия. Не обошлось в ДПП(nn) и без «Светящегося существа», и рассуждений о соотношении Света и Тени. Но вернёмся к роману «Лёд».

Итак:

«Сначала был только свет изначальный. И свет сиял в Абсолютной Пустоте. Свет сиял для Себя Самого. Свет состоял из двадцати трёх тысяч светоносных лучей. И это были мы. Времени не существовало для нас. Была только вечность. И в этой Вечной Пустоте сияли мы. И порождали миры. Миры заполняли Пустоту. Так рождалась вселенная» (210).

Гениальнейший, по мнению В.С. Соловьева, из гностиков Валентин представлял происхождение Вселенной сходным образом. Согласно Валентину сначала существовала в невыраженном, непостижимом состоянии абсолютная возможность всего, названная им Первоначалом или Глубиной. Актом своей воли Глубина произвела последовательно тридцать эонов (не двадцать три тысячи), образующих в совокупности полноту абсолютного бытия — Плерому. Затем новые последовательные эманации эонов всё более несовершенные привели к созданию семи небесных сфер, материального мира и человека. Удивительным образом гностики предугадали современные представления о генезисе Вселенной. По-видимому, до Большого взрыва вне времени и пространства действительно существовало Нечто, что заключало в себе все возможные способы и формы бытия. Согласно современным космогоническим представлениям сразу после Большого взрыва возникло излучение — Свет, а только затем образовалась материя и ещё позже сгустки этой материи — небесные тела. Вот по необходимости краткие выписки из популярной книги, быть может, самого знаменитого современного астрофизика:

«Через секунду после большого взрыва температура упала примерно до десяти тысяч миллионов градусов... В это время Вселенная состояла из фотонов, электронов, нейтрино и их античастиц... Примерно через сто секунд после большого взрыва температура упала до тысячи миллионов градусов, что отвечает температуре внутри самых горячих звёзд. Вычисления показывают, что около четверти протонов и нейтронов должно было превратиться в атомы гелия и небольшое количество тяжёлого водорода и других элементов. Всего через несколько часов образование гелия и других элементов прекратилось. После чего в течение примерно миллиона лет Вселенная просто продолжала расширяться и с ней не происходило ничего особенного. Наконец, когда температура упала до нескольких тысяч градусов... образовались вращающиеся дискообразные галактики. Те области, которые не вращались, превратились в овальные объекты, называемые эллиптическими галактиками»⁵. Вселенная постепенно деградировала, или развивалась, если кому-нибудь так больше нравится, от первоначальной формы, Света Изначального до своего нынешнего состояния, как это и предполагали гностики.

Павел Смердяков⁶ и множество иных поверхностных критиков Священного писания, как оказалось, были не правы, сомневаясь в истинности библейского утверждения, что Свет сотворён раньше Солнца, Луны и звёзд.

Космогония Сорокина содержат как элементы манихейства, согласно которому Свет существует предвечно, так и элементы раннего гностицизма, не предполагавшего в начале бытия существования Материи, антагониста и врага Света.

«И однажды мы сотворили новый мир. И одна из семи планет его была вся покрыта водой. (Заметим в скобках, что странно слышать о семи планетах от кого бы то ни было, тем более от умудрённого Бро, раз уж действие происходит в сороковые годы двадцатого века! Но подробнее об этом ниже.) Это была планета Земля. Раньше мы никогда не сотворяли таких планет. Это была Великая ошибка Света. Ибо вода на планете Земля образовала шарообразное зеркало. Как только мы отразились в нём, мы перестали быть лучами света и воплотились в живые существа. Мы стали примитивными амёбами, населяющими бескрайний океан. Наши мельчайшие полупрозрачные тела носила вода, но в нас по-прежнему жил Изначальный Свет. И нас по-прежнему было двадцать три тысячи. Но мы были рассеяны по просторам океана. Мы эволюционировали вместе с другими существами, населяющими Землю. Мы стали людьми». (210—211)

В приведенном отрывке — рассеяны — ключевое слово. Все школы гностиков и манихеи, различным образом описывающие последовательность возникновения окружающего нас мира, одинаково полагают его смешением духовных элементов и материи, рассеянием Света в материальном мире. Гностики, действительно, полагали сотворение материального мира ошибкой. Но, разумеется, это не ошибка Света. Мир, полагали они, создан бесформенным, безвидным и страдательным порождением последнего из тридцати эонов, вышней Софии, называемым Ахамот, воплощением агнозии, незнания. Руководствуясь вложенным в неё Христом бессознательным образом Плеромы, сотворила Ахамот (Ахамот приписывается женская природа) материальные стихии, в частности, свет и Демиурга. Каждая последующая ступень творения необходимо оказывается менее совершенной. Космический ум, Демиург, использовав в качестве строительного материала созданные Ахамот стихии и считая себя единственным Божеством, стал творцом мира и человека, ещё более несовершенных, чем был их архитектор и строитель. В этом мире, однако, духовное начало, произведенное Ахамот в результате созерцания сопровождавших Спасителя ангелов, не исчезло, но оказалось в рассеянии.

«Как только будут найдены все 23 тысячи, как только они будут знать язык сердца, мы встанем в кольцо и наши сердца произнесут одновременно 23 сердечных слова. И в центре кольца возникнет Свет изначальный, тот, что творил миры. И ошибка будет исправлена: мир Земли исчезнет, растворится в Свете. И наши земные тела растворятся вместе миром Земли. И мы снова станем лучами Света Изначального. И вернёмся в Вечность». (213)

Сорокин следует за Валентином. Когда все люди, свыше и изначально для этого предназначенные, обретут знание о своей божественной сущности, их души, приобретя женскую природу, соединятся с ангелами и будут восприняты Плеромой. Материальный мир и «плотские люди» сгорят и обратятся в ничто. По манихейским представлениям процесс выделения частиц Света из мира смешения происходит постепенно, но и манихеи полагали, что материальный мир погибнет в очистительном огне. Так или иначе, после воссоединения всех духовных элементов со Светом Материя исчезнет навсегда.

«И впервые в жизни я не увидела человеческих лиц. Это были морды мясных машин...

С этого дня я стала видеть сердцем.

С мира спала плёнка, натянутая мясными машинами. Я перестала видеть только поверхность вещей. Я стала видеть их суть...

Сердцем я могла видеть человека или вещь изнутри, знать их историю.

Открытие это было равносильно пробуждению моего сердца под ударами молота.

Но после тех ударов моё сердце просто ожило и стало чувствовать, то теперь оно умело ЗНАТЬ». (246)

В этом отрывке с повторением ключевого слова знать (отсюда и название учения — гностицизм) Сорокин опять следует за Валентином, упрощая несколько его построения. По Валентину существуют три рода людей. В «плотских» людях, гиликах или соматиках, реализовано исключительно материальное начало, они изначально предрасположены к злу и гибели. «Душевные» люди, психики, способны равным образом ко злу и добру и по собственной воле выбирают путь спасения или гибели. Наконец «духовные» люди, пневматики, изначально предназначены для воссоединения с полнотой абсолютного бытия. Этот тип людей не нуждается даже в вере, так как они обладают совершенным знанием, данным им свыше. Схема слишком сложная для романа и, пожалуй, для его автора. Сорокин исключает для человека возможность «промежуточного» состояния между светоносным братством и мясными машинами.

Здесь, пожалуй, самое слабое место всех сорокинских построений. Можно допустить, что четырнадцатилетняя Варвара Федотовна Самсикова в своём Колюбакине не подозревала о существовании Заратустры, Будды, Магомета и множества других персонажей истории человечества, назвать которых мясными машинами не повернётся язык и у Сорокина, но об Иисусе Христе она что-нибудь да слышала. А ведь по утверждению первого из просветлённых, Бро, до 1927 года никто на Земле не обладал знанием (211), никто из людей не мог отличаться от мясной машины. Да, в каком-то смысле все живые существа, в том числе и люди — машины. Но всё-таки не только машины, человек ведь создан «по образу и подобию» Божиему. Автор романа это знает не хуже любого другого, но в рамках выбранной концепции, не может внятно объяснить, например, потребность мясных машин писать и читать иначе, как молчаливым безумием (275). Безумие же для машины в принципе невозможно. Безумно может быть только существо, обладающее или хотя бы некогда обладавшее разумом, то есть не машина.

Можно было бы попытаться представить героев романа свихнувшимися последователями некоей человеконенавистнической секты вроде хотя бы Аум Синреке или Алькаиды, чтобы уж не тревожить недобрую память об известных массовых организациях Германии и России середины прошлого века. Но тогда нет рационального объяснения природы знания сестры Храм, которой было достаточно подойти к двери квартиры, чтобы знать, кто дома и чем занимается (255) и которая могла видеть человека или вещь изнутри, знать их историю (246). Сорокин отказывает всем своим героям — и избранным, и остальному человечеству в обретённом ещё нашими прародителями в раю знании Добра и Зла. Он отказывает всем своим героям и в свободе воли при выборе между Добром и Злом. Поэтому все его герои, будь то избранные или обычные люди, не просто жестоки, но жестоки абсолютно, по-манихейски.

Соблюдение обычных норм морали по отношению к иноверцам не только не было обязательным, но и полагалось манихеями иногда вредным. По свидетельствам, не всегда, разумеется, беспристрастным, манихеи разрезали на куски попавших к ним в плен священников. Так и «просветлённые» герои Сорокина, не испытывая малейших угрызений совести, убивают и грабят. «Мы были безжалостны к живым мертвецам» (255). Для обретения одного нового брата без тени сомнения или сожаления они забивают насмерть ледяным молотом сотню обычных людей. (Впрочем, с арифметикой у Сорокина не всё в порядке, как и с астрономией. Простой подсчёт показывает, что, по его мнению, на Земле живёт всего 2 300 000 блондинов с голубыми глазами. Наверное, в одной Швеции их больше.) Такая же брутальная жестокость присуща в романе и соматикам — бандитам, проституткам, случайным водителям, банкирам — всем.

«Секс — это болезнь. И ей болеет всё человечество». (26)

«И эта болезнь называется земной любовью. Для нас же это величайшее зло. Потому что у нас, избранных, совсем другая любовь. Она огромна, как небо. И прекрасна, как Свет изначальный. Она основана не на внешней симпатии. Она глубока и сильна». (206—207)

Избранник — четвертый по старшинству ранг в манихейской общине, после Учителя — главы церкви, епископов и пресвитеров. Собственно и все старшие ранги могут быть присвоены только избранникам, аналогично тому, как патриархи, митрополиты и епископы у христиан могут быть только монахами⁷. На избранников налагались строгие ограничения — «три печати». Печать уст — запрещение есть животную пищу, даже молочную, пить вино, а также запрет богохульства и брани. Даже растительную пищу избранник не мог добывать и готовить своими руками. Печать руки — запрет убийства и вообще причинения страданий Свету, связанному в материальном мире. Печать лона — строгое половое воздержание. Избранниками могли быть как мужчины, так и женщины. Избранникам и избранницам была запрещена не только половая близость, но не позволялось любое прикосновение друг к другу. Описывая обычаи и образ жизни своих пневматиков Сорокин следует за манихеями, но всё-таки упрощает строгие манихейские правила. Для достижения экстатического сердечного общения его героям необходимы тесные объятия, абсолютно невозможные для манихейских избранников, как, впрочем, и поцелуи чьих бы то ни было рук, вне зависимости от наличия или отсутствия на них веснушек (280). Кроме фруктов и овощей, избранные в романе могут позволить себе мороженое, которое будь оно возможно на среднем Востоке в первые века нашей эры, было бы абсолютно противопоказано манихейским избранникам. Наконец, все новообращённые братья и сестры принимают ванны, что можно рассматривать как аллюзию на установленное Иоанном Предтечей таинство водного крещения. Манихейским же избранникам возбранялось мыться, чтобы не осквернить частицы Света, содержащиеся в воде.

Отрицание и запрещение плотской любви у манихеев логично мотивировано тем, что в результате деторождения и увеличения численности человечества усиливается раздробление Света, и требуются большие усилия для отделения его от Материи. По Сорокину светоносные души не дробятся и не исчезают после смерти «разбуженных», они просто вселяются в новых людей и ждут нового «пробуждения». Поэтому логичнее было бы допустить для избранных совершенную распущенность, как это допускали для пневматиков некоторые из гностиков, а за ними и европейские манихеи, считавшие, что раз уж плоть безусловно отделена от духа, то она не может ни как бы то ни было повлиять на него, ни тем более повредить ему⁸. В таком ключе выдержан, пожалуй, только эпизод с новообращённым Лапиным, он же Урал (135—142). Что же до «спермы юных мясных машин» (280), то даже представить невозможно отвращение, гнев и ужас манихейских избранников, доведись им услышать о таком косметическом средстве, вполне рядовом для того, что выходит из-под пера Сорокина.

Для образа жизни сорокинских избранных есть многочисленные исторические параллели. Кроме упомянутых манихеев тут и первые последователи Гуатамы, известного более под именем Будда, что буквально означает Просветлённый (!), и ессеи, и элхасаиты и пифагорейцы, о которых сохранились следующие стихи:

Пьют воду, а едят сырые овощи:
Плащи их вшивы, тело их немытое, —
Никто другой не снёс бы этой участи!⁹

«Правило нашей семьи: не есть живое, не варить и не жарить пищу, не резать её и не колоть. (204)

Я привыкла есть только фрукты и овощи. Хлеб я не ела с сорок третьего года.

Хлеб — это издевательство над зерном.

Что может быть хуже хлеба? Только мясо». (271)

В этих отрывках и отсылка к Иоанну Предтече, не евшему хлеба¹⁰, и насмешка над установленным самим Спасителем таинством Евхаристии, присвоившем хлебу сакральное значение, и вызов русской традиции, утверждающей — «Хлеб — всему голова».

Сорокин — последовательный еретик в непримиримом духе еретиков раннего средневековья. Вот и упомянутые семь планет попали в роман из какого-то средневекового источника. До Коперника планетами (буквально блуждающими) называли семь небесных тел: Солнце, Луну, Меркурий, Венеру, Марс, Сатурн и Юпитер. Земля, покоящаяся, как тогда полагали, в центре мира отнюдь не считалась планетой. Сорокин заблуждается, вкладывая в уста Бро утверждение, что Земля одна из семи планет. Такое утверждение могло быть справедливо только в течение чуть более полувека между 1781 и 1846 гг. (годы открытия Урана и Нептуна). К моменту действия романа прошло более десяти лет, как был открыт Плутон. С 1930 по 2006 год это небесное тело считалось девятой планетой. Правда, теперь, после открытия «десятой» и последующих малых планет, столь же небольших, как и девятая, астрономы лишили Плутон статуса настоящей планеты, переведя его в разряд «карликовых планет».

«Какое счастье, что МЫ другие». (283)

В этом простодушном манифесте антиномизма основной смысл и содержание романа. Противное истинному смыслу и нравственному закону настроение или поведение нельзя оправдать ни личными особенностями, возвышающими избранных над остальным человечеством, ни высокими целями, которых, кажется, можно достичь таким поведением. История, увы, переполнена примерами индивидуального и социального антиномизма. От Калигулы до Сталина, от иезуитов до большевиков — имя им легион. Не случайно главные герои романа либо эсэсовцы, либо гебисты — сотрудники тайных организаций, законом поставленные выше всех остальных людей и обладающие беспредельной властью над попадающими в их руки. Тут вкус и чувство материала Сорокину не изменили. Трудно представить его избранных в иной общественной роли, разве что бандитами. Впрочем, и бандитов в романе предостаточно.

Банальность, но форма и содержание произведения искусства неразрывны. Начав с эпатирующего нарушения общепринятых в русской литературе норм, Сорокин неизбежно пришёл к тому, что несколько витиевато, но верно сформулировал Ганс Йонас: «Представление о том, что совершение греха подобно выполнению программы, а исполнение этой обязанности похоже на плату за окончательную свободу, является сильнейшей доктринальной опорой вольнодумной тенденции, свойственной гностическому бунту как таковому, и превращает её в положительный неписаный закон аморальности»¹¹.

Не могу не отметить в заключение, что у радикального прототипа рыжего брата Уф, известного в новейшей истории России, тем, что именно он во всём виноват, глаза на самом деле не серо-синие. И, слава Богу, а то при его-то способностях, хватке и (прошу прощения за невольный каламбур) энергии, уж точно в августе 2001 года горела бы Земля синим пламенем в полном соответствии с его (персонажа романа, не прототипа!) предсказанием, сделанным в ночь на 1 января 2000 года (280). Порадуемся этой ошибке автора романа, позволяющей нам подождать новых его книг, чтобы прочитать их без гнева, но с интересом и пристрастием.

Примечания

1. Новый энциклопедический словарь. — Петроград: Издание Акц. Общества «Издательское дело бывшее Брокгауз-Ефрон», б/г, т. 25. — С. 603.

2. Левин А.Б. Архонты в Москве // Лесной вестник. — 2003. — № 4. — С. 197. См. также www.netslova.ru/ab_levin/arhont.html

3. Сорокин В. Лёд. — М.: Ад Маргинем, 2002. Все цитаты из романа даны по этому изданию курсивом, цифра в скобках означает номер страницы.

4. Пелевин В.О. Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда: Избранные произведения. — М.: Изд-во Эксмо, 2003.

5. Хокинг С. Краткая история времени: От большого взрыва до черных дыр / Пер. с англ. Н. Смородинской. — СПб.: Амфора, 2000. — С. 163.

6. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 10-ти т. Т. 9: Братья Карамазовы. — М.: Гос. изд-во художественной литературы, 1958. — С. 158.

7. Кефалайа («Главы»). Коптский манихейский трактат. Пер. с коптского, исслед., коммент., глоссарий и указ. Е.Б. Смагиной. — М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1998. — С. 411—412.

8. Ефремов А.В. Манихейство // Журнал историко-богословского общества, 1991, № 2. — С. 65.

9. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / ред. тома и авт. вступ. ст. А.Ф. Лосев; Перевод М.Л. Гаспарова. — 2-е изд. — М.: Мысль, 1986. — С. 317.

10. От Луки Святое Благовествование, 7, 33.

11. Йонас Г. Гностицизм (Гностическая религия). — СПб.: Издательство «Лань», 1998. — С. 270.