Психологическая сущность расщепления и раздвоения в сознании человека пространства и времени на два связанных друг с другом и вместе с тем противопоставленных друг другу феномена: физического и рефлексивного — в науке еще в достаточной мере не раскрыта. В общем и целом эта сущность сводится к следующему: натуральное пространство и натуральное время объективны, независимы от человека и в принципе не нуждаются в его оценке и квалификации. Именно поэтому натуральному пространству и времени совершенно чужды и неприменимы «очеловеченные» и антропоморфные параметры типа: вверх, вниз, справа, слева, туда, оттуда, позади, здесь; сейчас, тогда, долго, скоро, прошлое, настоящее, будущее и т. п. Слова подобного типа дейктичны: являясь средством обращения языка в речь, они носят референциально-денотативный, указательно отсылочный, обобщенно-местоименный характер и в разных контекстах и ситуациях имеют разное «физическое» содержание.
На многочисленных примерах в нашем исследовании далее будет продемонстрировано, что в языке романа «Мастер и Маргарита» активно функционируют пространственно-временные слова указанного типа. Они не только несут информационно-смысловую нагрузку, но и выполняют композицинно-структурную функцию, глубоко и ощутимо погружая художественное содержание произведения в пространственный и временной континуумы, практически всегда, за редкими исключениями, «привязывая» нарратив к некоторому пространству и некоторому времени.
Время в языке произведения может быть представлено как ЦИКЛИЧЕСКОЕ. Исследователи так определяют цикличность: «...время как последовательность повторяющихся однотипных событий» [Яковлева 1994: 73]. Циклическое время выражается существительными, называющими времена года: пора, зима, лето; части суток: ночь, день, вечер; месяцы: январь, февраль и т. д.; прилагательными: зимний, ночной и т. п.; наречиями: снова, обычно, опять и т. п. Циклическое время «прежде всего раскрывается в природе: движение солнца, звезд, пение петухов, чувственные, видимые приметы времен года; все это в неразрывной связи с соответствующими моментами человеческой жизни» [Бахтин 1978: 205].
Выделяют также СУБЪЕКТИВНОЕ художественное время (время психологического мира человека). «В этом неустойчивом мире трудно разделить разные состояния и ввести каждое из них в определенные границы. Это свойство психического мира хорошо выражено В. Ходасевичем: «Ищи меня в сквозном весеннем свете, / я весь — как взмах неощутимых крыл, / Я звук, я вздох, я зайчик на паркете, Я легче зайчика: он вот, он есть, я был». Слабая структурированность «психического времени» отмечается в языке. Так, например, перемежающиеся впечатления могут выражаться не только конъюнкцией антонимов, но и конъюнкцией утверждения и отрицания; сравните контрадикторные предложения типа: Речка движется и не движется. Их противоречивость нейтрализуется действием имплицитного миропорождающего оператора «кажется, что...» [Арутюнова 1990: 6—7].
Пространство и время — основные, фундаментальные формы бытия материи — в художественной речи могут получать не совсем адекватное, а то и вовсе неадекватное выражение и отражение. Отчасти это объясняется спецификой отличия художественного мира от мира объективного. Специфика художественного пространства состоит в том, что в отличие от реального (физического) времени (пространства) оно субъективно, дейктично, дискретно, разнонаправлено и конечно. Реальное пространство, как и реальное время, в физическом мире объективно и никому не подвластно, но в художественной речи оно ПОДЧИНЕНО АВТОРУ и потому может испытывать разнообразные трансформации.
Художественное время не может исследоваться в отрыве от временной языковой системы, поскольку базируется на комплексе грамматических категорий (времени, вида, способов глагольного действия и др.), которые вырастают до уровня текстовой категории — категории темпоральности.
Опыт интерпретации категорий пространства и времени в рамках индивидуально-авторской картины мира представлен в диссертации Л.Г. Пановой [Панова 1998]. В работе делается попытка рассмотреть пространство и время О. Мандельштама на фоне поэтики, семантической по своему характеру (или, что то же, поэтики имени). Для поэтики такого рода, с выделенной вещностью (в широком смысле), пространство (пространственность) является как раз необходимой характеристикой, поскольку это оно предоставляет вещам форму, размеры, протяженность, не говоря уже о месте и движении. Время же в этой поэтике является избыточной характеристикой. Как известно, вещь во времени, постоянно меняющаяся, не может быть определена и охарактеризована [Панова 1997: 196—197].
Художественное пространство, по мнению З.Я. Тураевой, «есть форма бытия идеального мира эстетической действительности, форма существования сюжета, пространственно-временной континуум изображаемых явлений [выделено нами. — С.Г.], отличный от реального пространственно-временного континуума. Эта пространственно-временная форма присуща только художественному тексту, не как элементу материального мира, который существует в реальном времени, а как образной модели действительности, которая создается в произведении» [Тураева 1986: 20].
Пространственно-временной континуум художественного текста, как видим, фиксируется, декларируется, но лингвистически детально и прицельно, пристально почти не изучается, поскольку не выработаны специальные методики описания такого феномена синтезированного объекта.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |