Не без душевного трепета приступаю я к описанию событий, последовавших за проникновением Воланда и Коровьева в Кремль. Предвижу и обвинения в очернительстве, а сверх того и злопыхательстве. И сразу на них отвечу.
Нельзя очернить то, что и без того черным-черно. Эдак можно бросить упрек и самому Данте. Дескать, в невозможно все-таки мрачных красках описал он Ад. На самом деле там, может, и не все так уж ужасно. Наверняка есть хотя бы минимальный комфорт. Что касается обитателей Ада, то зачем же, утратив всякую объективность, выпячивать одни лишь их недостатки?
Нет, уважаемые! Гениальный флорентиец отлично представлял себе и Ад, и всех его обитателей. И покуда не грянул Страшный суд, судил их своим собственным.
Ну а злопыхательством впору заниматься, отъехав, скажем, в какой-нибудь живописный баварский городок. В уютной бирштубе за бокалом прохладного пива. Или же в наемной мансарде на бульваре Клиши в Париже. Или вообще по ту сторону океана, прогуливаясь среди раскидистых дубов и вязов в университетском парке. Да мало ли еще где?
Автор же сочиняет свой роман у себя на Родине и полной чашей хлебает вместе со своим народом лишения и напасти, которые валятся без перерыва вот уже семьдесят с лишком лет. Тут уж не до злопыхательства. Однако к делу!
Утром за завтраком Президент напомнил супруге, что сегодня ему предстоит участвовать в исключительно важном мероприятии. Он имел в виду экономическое совещание. Всю свою жизнь, и еще на дальних подходах к президенству, в основном он только тем и занимался, что участвовал в каких-нибудь мероприятиях. В партийных и комсомольских съездах и пленумах, в конференциях новаторов и рационализаторов, в слетах передовиков машинного доения коров, всего не упомнить.
— Я уверена, что ты, как всегда, выступишь с блеском, — сказала супруга Президента.
— Будем надеяться, — ответил Президент.
Открытие совещания несколько задерживалось. Его участники уже собрались в зале, примыкающем к кабинету Президента. Сидели за сияющими полировкой столами, составленными буквой «П». Там, где поперечина буквы, там, как водится, президиум. За ним непременный бюст Ильича. На стене картина: тот же Ильич доходчиво объясняет пролетариату большевистскую стратегию и тактику. В промежутке между столами выставили напольные вазы с розами, хризантемами и белоснежными каннами. Это создавало приподнятую, праздничную атмосферу.
Кое-кого из участников совещания мне придется хотя бы бегло описать. Начну с демократического крыла. Хоть и милы мне многие демократы, но уж не обессудьте, родненькие, если что-то не слишком вам понравится.
Был от них доктор наук Мухин, толстый человек в очках со множеством диоптрий. Он первый протрубил в прессе, что наша экономика катится под гору, чем и прославился. Мухин предложил хитроумные спасительные рецепты. Например, выпускать на совершенно западный манер акции и облигации. Население обязано было повсеместно их покупать. Загадкой оставалось, на какие шиши.
Рядом с Мухиным сидел тощенький Петюнин. Лицо его состояло из одних морщин. Петюнин оказался в Москве проездом из Лиссабона в Сингапур. Он беспрерывно разъезжал по белу свету с чтением научных лекций о кошмарах и ужасах, которые в недалеком будущем ожидают наше Отечество. И повсюду не только с успехом, но и за приличные гонорары.
Приглашен был и Дьяков — кругленький, седенький, похожий на невыспавшегося ежика. Коньком Дьякова была карточная система. Он предлагал немедленно ввести карточки на все товары, вплоть до спичек и презервативов. В этой поистине радикальной мере виделся Дьякову путь в светлое будущее.
Чуть было не забыл упомянуть академика Копалина, всегдашнего оппонента Лобкову. Копалин слыл умницей, человеком чести. Одному диву даешься — как он позволил вовлечь себя в президентские игры с экономическими «реформами». Нервное, худое лицо его было мрачным. В ожидании начала совещания он производил какие-то вычисления на карманном калькуляторе.
Перехожу к представительницам прекрасного пола и начну с Вышеславцевой, дамы в возрасте. Ее густо напудренное лицо застыло во всегдашней брезгливой гримасе. Оно как бы вопрошало: «Ну что, доигрались, соколики?».
Добились приглашения и две молодые бабенки с приятными мордашками. Еще недавно никто и понятия не имел, что они, оказывается, экономистки, притом выдающиеся. Больше известны они были своим, мягко сказать, фривольным поведением: бурными романами, скандалами на этой почве, бракоразводными процессами (с обязательным разделом имущества). И вдруг обе стали выступать в печати со статьями по проблемам экономики. Обе нещадно секли правительство за бездарную экономическую политику. То, что они предлагали взамен, также заслуживало порки, но не в переносном, а в самом прямом смысле.
Консерваторы отрядили на совещание главным образом замшелых вузовских профессоров политэкономии социализма, науки, прямо скажем, мифической. Выделялась своею агрессивностью крепко спаянная троица: Мустыгин, Скибало и Жженкин. Они держали наготове конспекты своих речей, рвались в бой с ненавистными демократами, задумавшими спихнуть страну в капиталистическое болото, а, следовательно, оставить их самих без куска хлеба... Всего собралось душ тридцать.
Воланду отвели почетное место. Очередной востроглазый, выступавший в роли распорядителя, указал ему на стул, первый от президиума. Плаща и берета с петушиным пером Воланд снимать не стал. Сидел, прикрывши глаза рукой, упершись подбородком в рукоять трости. Рядом пристроился Коровьев. Уже без пальтеца и без курортной шапочки, в известном своем клетчатом пиджаке. Баул он держал под столом. Был страшно оживлен, беспрерывно крутил головой с нацепленным на нос пенсне, с кем-то из присутствующих раскланивался. Придвинул бутылку боржома, откупорил и опрокинул подряд три стакана.
Помимо востроглазого распорядителя, в зале находился еще с десяток таких же молодых людей в одинаковых пиджаках и галстуках. Один из них исполнял функцию наливальщика, подносил ораторам на трибуну стаканы с боржомом.
Всеобщее внимание привлек, разумеется, не Коровьев, а Воланд. Все шепотом спрашивали друг у друга: кто он такой? Петюнин авторитетно объяснял, что это знаменитый на весь мир экономист. Только вот запамятовал, как его фамилия и из какой страны.
В зале стоял ровный гул. Участники совещания обменивались свежими новостями. Кто-то припас анекдотец, полоскались сдержанные смешки. Но вот из боковой двери, из той, что поближе к президиуму, появился начальник протокола при Президенте, высокий и худой мужчина с глубоко впаянными глазами. Он окинул ими зал, после чего выровнял стулья за столом президиума и вышел. Гул тотчас стих.
Они вышли гуськом: Президент, Вице-Президент и Премьер-Министр. Все трое улыбались, но на различный манер. Президент — по-детски открытой и даже какой-то наивной улыбкой. «А вот и я, — объявляла та улыбка. — Весь перед вами, как есть. А насчет моих хитростей и разных подвохов, так это враги выдумали».
Вице-Президент начал свое восхождение по государственной лестнице в родимой Комсомолии. Как, впрочем, и Президент. Но на Вице-Президента его развеселое комсомольское прошлое наложило неизгладимый отпечаток. Подобно другим комсомольским вожакам, он привык брать от жизни всё. В молодости считался рубахой-парнем. Был не дурак выпить на халяву, при случае трахнуть боевую соратницу по коммунистическому союзу молодежи. А что, собственно, еще требуется от комсомольского вожака и заводилы?.. Чем конкретно заниматься на своем нынешнем высоком посту, он не имел понятия. Сейчас его не лишенная озорства улыбка как бы говорила: «Ну что, мужики? Дадим сегодня шороху?». Или же: «Веселей надо, мужики! Все у нас будет нормален!».
О Премьер-Министре разговор особый.
Я же говорил о бедах и напастях, которые беспрерывно валятся на нашу страну. Внезапное назначение премьер-министром этого толстяка в притемненных очках — из их числа. Главное свое предначертание он видел не в повышении благосостояния народа, а в вытягивании из него последних денег. Его плотоядная улыбка как нельзя лучше подошла бы карточному шулеру, когда тот тасует колоду с непременным прищелкиванием и произносит известную прибаутку: деньги были ваши — будут наши. От премьерской улыбки многие непроизвольно полезли в карманы проверить, на месте ли бумажник, и упрятать его поглубже. А еще Премьер-Министр за краткий срок пребывания в должности так поднаторел врать, что этому уже никто не удивлялся. Только печально вздыхали: «Ну, опять врет, собака».
...Отщелкали блицы фотокорреспондентов, отстрекотали съемочные камеры (материал о совещании должен был вечером выйти в эфир). Начальник протокола махнул рукой, чтобы фотокорреспонденты и телевизионщики выметались, и они послушно повалили к выходу. За ними плотно прикрылись двери, и совещание началось.
Во вступительной речи Президент сказал... Я прошу прощения, но увольте меня от пересказа. Вовсе не потому, что президентская речь так уж была плоха, просто она мало чем отличалась от множества других его речей, которым вам наверняка приходилось внимать, сидя у телевизора, или же читать их в газетах.
Президент проговорил около часа, после чего открыл дискуссию. И — понеслась душа в рай! Полетели клочки по заулочкам! Один за другим, согласно предварительно составленному графику, поднимались на трибуну ораторы. Иные просто демосфены и златоусты. Другие, наоборот, страдали косноязычием. Но все без исключения предлагали способы лечения больной нашей экономики. Демократы — безоглядно смелые, хирургического плана. Консерваторы склонялись к осторожной терапии. Сшибка идей вышла знатной. Только давно замечено: если для излечения тяжелобольного предлагается множество различных способов, значит, пора заказывать гроб и полпорции органа в крематории.
Президент не оставался в стороне от дискуссии. Вице-Президент и Премьер-Министр — те помалкивали, а он прерывал почти каждого оратора репликами примерно такими: «Вы что нам, собственно, предлагаете? Народ нас не поймет» (будто одному ему ведомо, чего хочет народ, а данный оратор прилетел с Марса). Или же: «В философском плане ваше предложение интересно, но требуется проработка».
После одного из выступлений он вспомнил о Лобкове. Оглядел зал и не нашел академика. А ведь Лобкову предстояло высказать истину в последней инстанции, положить предел брожению умов, разнузданному вольнодумству и пустому прожектерству. А уж Президент в заключительном слове присовокупит несколько ценных соображений.
— А где у нас Лобков? — спросил Президент.
Все недоуменно переглянулись. Коровьев тут же внес ясность. Встал и сообщил, что Лобков неожиданно приболел: радикулит. А чтобы никто не засомневался, показал, насколько сильно скрючило академика.
— Как же тогда?.. — Президент не скрывал растерянности.
— Да вы не волнуйтесь, — успокоил его Коровьев. — Я его полномочный представитель. Отрядил вместо себя. Вот и доклад. — Он помахал какими-то листочками. — Возьму да и прочту. Делов-то!
— А, ну хорошо... То есть плохо, что Лобков заболел, — поправил себя Президент. — Хорошо, что хотя бы вы здесь. А вы, я извиняюсь, кто будете?
Коровьев назвался, не моргнув глазом, точно так же, как поутру лобковскому шоферу. То есть никаким уже не мидовским переводчиком, а правой рукой академика.
Только тут Президент обратил внимание на соседа Коровьева. В круговерти наиважнейших государственных дел, и даже мирового значения, он начисто забыл о приглашенном немце. Просто из головы вылетело. Сейчас его также заинтересовало необычное одеяние Воланда, в особенности берет с петушиным пером. Он подозвал начальника протокола и тихонько спросил: а это кто, собственно? Начальники протокола для того и существуют, чтобы знать все. Выслушав произнесенное на ухо объяснение, Президент понимающе кивнул и сказал:
— А теперь позвольте от нашего общего имени поприветствовать нашего дорогого гостя, господина Воланда!
И первый захлопал в ладоши. Лучше поздно, чем никогда. А то, что несколько переврал фамилию, так подобное с ним нередко случалось, этому не придавали значения.
Воланд встал и сдержанно поклонился. Произнес несколько слов по-немецки.
— Они что говорят? — взялся переводить Коровьев, указывая на Воланда пальцем. — Они крепко надеются, что ихний приезд в Москву принесет пользу.
— Я не понимаю, вы еще и переводчиком, что ли? — поинтересовался Президент у Коровьева.
— А что тут такого особенного? — отвечал тот. — Вы вон у нас тоже при двух должностях: президентом и генсеком. И никто почему-то не удивляется.
— Ну, тут вы правы, — быстро согласился Президент и тему совместительства развивать дальше не стал.
А про себя подумал: хочешь, не хочешь, а немца завтра придется принять, никуда не денешься. В беседе с ним он деликатно намекнет, чтобы не приставал больше со своими рецептами, поскольку у страны свой путь, ни на что не похожий. Совещание наверняка пройдет успешно, и к моменту приема немца по миру успеет разнестись весть о том, что намечены новые важные вехи на пути развития отечественной экономики.
Совещание покатило дальше, к благополучному, казалось, завершению. Выступило еще несколько ораторов. Объявив очередного, Президент велел подготовиться «товарищу Коровьеву». После чего, пошептавшись с Вице-Президентом, неожиданно встал и вышел. Вице-Президент объяснил причину. Оказывается, на этот час еще раньше у Президента был назначен разговор по телефону с Американским президентом. Короче, вышла легкая накладка. Но ничего страшного. Президент пообещал, что переговорит и вернется. А совещание пока поручил вести Вице-Президенту.
Одно скажу — его счастье, что он ушел. Ну просто в рубашке он родился. Но нельзя забывать и о сверхъестественном чутье, которым обладал Президент. Он загодя улавливал любую опасность, грозившую его реноме. Подозреваю, что он по каким-то только ему понятным признакам понял, что совещание, несмотря на благополучное начало, добром не кончится. А телефонный разговор с Американским президентом придумал экспромтом.
И вот наступил момент, когда уже Вице-Президент заглянул в бумажку, где взамен вычеркнутой фамилии «Лобков» был вписан Коровьев и объявил его выступление.
Коровьев вылез на трибуну и водрузил на нее уже известный баул.
— У вас там что, бомба? — сострил Вице-Президент. Он решил показать этим экономистам, что чувства юмора ему не занимать.
— Вы в самую точку попали! — отвечал Коровьев. — Именно бомба. Но — экономическая.
— Тогда взрывайте.
— Ловлю вас на слове! — Коровьев шутливо погрозил Вице-Президенту пальцем. — Потом чур не обижаться, сами напросились.
Он с треском расстегнул молнию на бауле и вытащил из него прямоугольный ящик. А баул швырнул на пол. К тыльной стороне ящика был приделан загрузочный лючок, какие имеются у мясорубок или у ручных кофейных мельниц. На передней стороне, обращенной к публике, была узкая прорезь. А на боковинах — все какие-то рычажки, разноцветные кнопки и тумблеры. Словом, прибор или даже агрегат непонятного назначения.
Раздались недоуменные возгласы. А Коровьев выкинул вперед руку, дескать, погодите, то ли еще будет. И стал разматывать электрический шнур, коим ящик был обмотан. Взял в руки штепсель и присоединил его к розетке, упрятанной за картиной с Ильичем. Откуда ему было известно, что там розетка? Ну черт, да и только!
Над прорезью зажглась зеленая лампочка. Ящик тихо загудел, внутри его что-то ритмично защелкало. Все ждали, что будет дальше. А Коровьев, не торопясь, выпил еще боржому и постучал ногтем по пустому стакану: не худо бы, мол, наполнить. Наливальщик принес дополнительный стакан, Коровьев и его залпом осушил. Утерся салфеткой и лишь тогда начал свое выступление.
— Мне поручено, — провозгласил он своим надтреснутым тенорком, — продемонстрировать в работе агрегат «Уф-уф-I» или «Ускоритель финансовый, универсальный, фирменный, модель первая».
— Минуточку! — прервал его Премьер-Министр. — В программе написано совсем другое. Доклад академика Лобкова называется: «Особенности экономического развития на современном этапе». А вы нам про какой-то агрегат...
— Как хотите, — обиделся Коровьев. — Я вообще могу отчалить. Очень нужно горбатиться.
Подлец рассчитал тонко. В зале поднялся шум. Раздались крики: «Дайте ему говорить!», «Что за деспотизм!», «Хотим про агрегат!»
Вице-Президент решил показать, что он не пешка, а, в соответствии с Конституцией, самый здесь главный. А заодно вставить перышко Премьер-Министру. Он считал его ничтожным выскочкой, поскольку тот в молодые лета не занимал никаких постов в кузнице кадров, Комсомоле.
— Ну что вы, мужики, расходились? — широко улыбаясь, сказал он. — Для жен свою энергию лучше поберегите, для исполнения супружеских обязанностей.
«Супружеские обязанности» были любимым коньком Вице-Президента. Он просто на них зациклился. Принимая какого-нибудь государственного или партийного деятеля, разумеется, мужчину, он всякий раз для завязки беседы интересовался: «стоит» у него или не «стоит». И обязательно прибавлял, что у него самого отлично «стоит», можно справиться у жены.
Вице-Президентская шутка многим пришлась по вкусу. Обратившись к Коровьеву, он сказал:
— Мы вас слушаем.
Премьер-Министр побагровел. Пожал плечами, всем своим видом показал, что снимает с себя всякую ответственность. А Коровьев возвратился на трибуну.
Но речь повел почему-то не об агрегате, а на модную нынче тему о самостоятельности промышленных предприятий.
— Чего не хватает для обретения любым заводом, фабрикой или скорняжьей артелью подлинной и безграничной свободы? — вопросил, подавшись вперед всем телом, Коровьев. И сам себе ответил: — Денег!
Коровьевский диагноз выглядел на первый взгляд странным. Но — последовало разъяснение. Предприятия обыкновенно получают деньги из банков. А там их частенько не хватает: государство не поспевает печатать деньги в требуемом объеме. Из-за этого директора пребывают в постоянной нервотрепке. Куда лучше, если бы каждое предприятие, наряду с выпуском продукции, имело возможность само печатать денежные знаки. Решению этой назревшей проблемы и призван служить агрегат «Уф-уф-I».
Многие после разводили руками — как легко поддел их на крючок Коровьев. Что за дикая идея наладить повсеместно выпуск денег. Ну ересь чистой воды! Затмение на всех нашло, что ли?
Впрочем, извините, не на всех. Поднялся Копалин, за ним еще двое и направились к выходу.
— Вы куда, мужики? — спросил Вице-Президент. — По малой нужде?
— По большой, — ответил за всех Копалин. — Нам как-то не с руки участвовать в цирковых фокусах.
В зале снова зашумели.
— Вы мне дадите говорить или нет? — рассердился Коровьев. — Просто какая-то невоспитанность.
Присутствующие пристыженно умолкли. Коровьев начал закругляться с преамбулой.
— Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Позвольте продемонстрировать агрегат «Уф-уф-I» в действии. Он разработан под руководством академика Лобкова при моем непосредственном участии, а изготовлен кооператорами из Мытищ. О названии кооператива я по понятным причинам умолчу.
Что это за «понятные причины» — об этом никто не успел и подумать. Коровьев достал из баула, брошенного на пол рядом с трибуной, что бы вы думали? — рулончик туалетной бумаги! Призвал «почтеннейшую публику» внимательно следить за каждым его движением. Запихнул рулончик в загрузочный люк, нажал какую-то кнопку на боковине, опустил один из рычажков и застыл с загадочной физиономией в ожидании, скрестивши на груди руки.
Мало кто обратил внимание на то, что иностранный гость поменял свое местонахождение. Все, словно завороженные, следили за манипуляциями Коровьева. А Воланд взял свой стул и уселся рядом с трибуной. Те, кто поймал на себе его тяжелый взгляд, тотчас отводили глаза. Плащ Воланда был по-прежнему плотно запахнут.
Спустя несколько секунд из продолговатой прорези выпорхнула новенькая рублевая бумажка. Вот тут уж по-настоящему исторглись возгласы изумления. А Коровьев подхватил рубль, похрустел им и пустил по рукам. Премьер-Министр встал и подошел к чудесному агрегату. Принялся внимательно его разглядывать. Агрегат с нарастающей скоростью выстреливал рублевки. Коровьев придвинул жестяной подносик, и рублевки ложились в него, складывались в аккуратную стопочку.
— А они настоящие? — осторожно спросил Премьер-Министр у Коровьева.
— Обижаете! — Подхватив очередной рубль, наглый гаер прочитал: — Подделка государственных казначейских билетов преследуется по закону... Мы вам не какие-нибудь фальшивомонетчики.
— А трешки делать можно? — крикнул кто-то из зала.
— Чего вы мелочитесь? — отвечал Коровьев. — Сказали бы сразу — сотенные.
— Нет, в самом деле? — переспросил Премьер-Министр.
— Только для вас! — Коровьев ухмыльнулся. — Наслышаны, что к сотенным вы питаете особую слабость.
Он заглянул в лючок, видимо, проверить, не израсходована ли полностью туалетная бумага. Схватился за голову, пробормотал: «Ах, ты батюшки!». Достал из баула новый рулончик и запихнул его в лючок. Затем, завладев рукой Премьер-Министра, принялся нажимать уже не своими, а его пальцами еще какие-то рычажки, кнопки и тумблеры. При этом приговаривал:
— Чтобы уж не заподозрили нас в каком шельмовстве, мы фирма солидная.
Все уловили, как в агрегате поменялся режим. И загудел он посильнее, и пощелкивание внутри стало почаще. И вот, словно нехотя, медленно вылезла из прорези первая сотенная! Коровьев с поклоном поднес ее Премьер-Министру. Тот принялся внимательно ее изучать, проверил на свет водяные знаки. И совершенно спокойно убрал в карман, чем вызвал всеобщее недовольство. Раздались крики: «Дайте и нам поглядеть!», «Мы что, не люди?».
Коровьев внес успокоение. Объяснил, что первую произведенную агрегатом сотенную купюру он вручил главе правительства в качестве памятного сувенира. Выпуск сотенных бумаг будет продолжен, и каждый сможет убедиться, что они не фальшивые.
И действительно, агрегат начал выстреливать новые сотенные. Одну, также с поклоном, Коровьев вручил Вице-Президенту, и тоже в качестве памятного сувенира. Тот поблагодарил, потряс Коровьеву руку и с необузданным весельем крикнул в зал:
— Гульнем теперь! А, мужики?
Остальные купюры Коровьев пустил в публику. Предупредил, чтобы обязательно их вернули, поскольку они у него подотчетные. Но, честно сказать, возвратилось куда меньше, чем было роздано.
Многие повскакали с мест и сгрудились вокруг необыкновенного агрегата, сулившего новый крутой подъем в развитии экономики. Коровьев едва поспевал отвечать на сыпавшиеся со всех сторон вопросы: сколько стоит агрегат, в какие сроки можно будет наладить массовый выпуск, не предвидится ли трудностей с запчастями? И еще — возможен ли экспорт агрегатов за границу?
Слово «экспорт», видимо, натолкнуло Петюнина на сногсшибательную идею.
— Братцы! — воскликнул он. — Эдак, верно, и валюту можно делать? Вот бы доллары! А рубли — кому они нужны, рубли-то, если честно? Что на них купишь?
Ой, что тут поднялось! Коровьева начали рвать на части. Наперебой спрашивали, нельзя ли на агрегате делать доллары. На худой конец бундесмарки. Или хотя бы испанские песеты, которые какая-никакая, а все ж валюта.
Коровьев отбивался от наседавших на него экономистов. С присущим ему темпераментом убеждал, что под иностранную валюту агрегат не планировался. Никто всерьез не верил. Иные оглаживали Коровьева по плечам, другие без всяких слов хватали за руки и тащили к агрегату: вдруг получится?
Внес свою ленту и Вице-Президент.
— Чего боишься? Мужик ведь! — пристыдил он Коровьева, перейдя почему-то на ты. — Ладно, давай! Шпарь под мою ответственность!
И с лихим заворотцем рубанул рукою воздух, в полной мере оправдывая свое комсомольское прошлое, когда любое решение принималось на лету, а уж после расхлебывались последствия.
А Премьер-Министр, согласный на этот раз и с общим мнением, и с вице-президентским (последнее случалось не часто), высказался насчет богатых возможностей. Если у нас в достатке будет валюты, мы тут же начнем ею торговать на биржах. Полетят к чертовой матери все курсы, разразится мировой финансовый кризис, и вот тут-то мы сможем диктовать свои условия всему миру. Другому бы на его месте помечталось о дополнительной закупке подсолнечного масла или хотя бы суповых концентратов, но Премьер-Министр по образованию был финансист и мыслил исключительно финансовыми категориями.
— А ну разойдись! — абсолютно на милицейский манер закричал Коровьев.
Толпа экономистов отпрянула, и снова стал виден Воланд. Возле него появился невесть откуда взявшийся кот Бегемот. Лицо Воланда выражало равнодушие и скуку. Лишь кончики губ изогнулись в презрительной гримасе.
— Как прикажете, мессир? — уже не таясь, спросил Коровьев.
— Я полагаю, можно пойти им навстречу, — ответил Воланд после небольшой паузы. — Если они так уж истосковались по валюте...
Никто почему-то не удивился ни тому, что иностранный гость владеет русским языков, а «полномочный представитель» академика Лобкова почему-то спрашивает у него позволения, ни странному обращению «мессир».
Но Коровьев, похоже, только и ждал разрешения Воланда.
— А! — воскликнул он с ухарством, никак не меньшим вице-президентского. — Снявши голову, по волосам не плачут!
Он велел всем отойти подальше. А лучше — спрятаться под стол. Производить валюту на агрегате «Уф-уф-I» еще ни разу не пробовали. Придется переключить его на особый, сверхфорсированный режим. От перегрузок он может перегреться и даже взорваться.
Коровьевское предупреждение возымело действие лишь в незначительной степени. Под стол никто лезть не собирался, отошли всего на пару шагов.
— А кот зачем? — нашелся экономист Скибало (напомню: из консерваторов).
— Ась? — переспросил Коровьев, отогнувши ухо. — Где вы увидели кота?
И впрямь, никакого кота уже не было, а находился при Воланде приземистый и круглолицый человек в кожаной тужурке.
— Для кого, может, и кот, а для нас механик из Мытищ, — представил Бегемота Коровьев. — Золотые руки у парня. Вдобавок непьющий.
Они с Бегемотом о чем-то коротко посовещались. Потом забили лючок доверху новой порцией туалетной бумаги и уже в четыре руки принялись манипулировать рычажками, нажимать на кнопки, щелкать тумблерами. Едва успели они отскочить от агрегата в разные стороны, как тот взревел и затрясся от натуги. Замигали разноцветные лампочки. Коровьев замер в ожидании, впившись зубами в кулак, а механик Бегемот нервно вытирал руки ветошью, которую достал из кармана тужурки.
И вот из прорези показался краешек зеленой бумажки. В ней безошибочно угадывалась долларовая купюра, пока не ясно, какого достоинства.
Попугай по кличке Капитан Флинт из «Острова сокровищ» Стивенсона, если вы помните, был обучен кричать: «Пиастры! Пиастры!» А тут раздались ликующие крики: «Доллары! Доллары!» А еще — «Ура! Победа!» Экономисты в едином порыве подались вперед, начисто забыв о личной безопасности, и с замиранием следили за тем, как из прорези вылезает зелененькая банкнота достоинством... ну, каким бы вы думали? В сто долларов!
Мордатый Премьер-Министр (тут надо воздать ему должное) решительно взял в свои руки бразды правления. Громогласно объявил, что история со сторублевками не повторится: он отлично видел, как многие их похватали и не возвратили. Валюта дело нешуточное. Он и прикоснуться к ней никому не позволит. Все до единого доллары будут оприходованы, доставлены в банк и заперты в надежный сейф. С этими словами он подал знак востроглазым, и те выстроились в цепь перед агрегатом.
Послышались возгласы разочарования. Вице-Президент попытался успокоить представителей обоих противоборствующих лагерей.
— Что вы, мужики, долларов, что ли, не видели? — заорал он, покрывая своим хорошо поставленным голосом общий шум и гвалт. — Да у меня их навалом! — И, проговорившись, покраснел.
Оставалось кусать локотки, внутренне проклинать сверхбдительного Премьер-Министра и с досадой и горечью следить, как выпархивают из прорези стодолларовые банкноты, как складываются в стопочку, как каждую стопочку Коровьев потом пересчитывает, обклеивает бандеролькой и вручает с вежливым, хотя и сухим поклоном Премьер-Министру, а тот раскладывает на столе президиума.
Слов нет, хитер был Премьер и предусмотрителен. Но когда имеешь дело с чертями, разве все предусмотришь? В какой-то момент Коровьев с Бегемотом, оба со страдальческими физиономиями, вцепились руками в агрегат, всем своим видом показывали, что из последних сил его удерживают, чтобы не сорвался он с места от жуткой тряски. Лично я подозреваю, что негодяи, наоборот, трясли его и раскачивали. Так или иначе, но передок агрегата задрался кверху. Стодолларовые бумажки уже не складывались в аккуратную стопку, а прямехонько выстреливались в потолок, поверх голов востроглазых охранников. С потолка на участников совещания посыпался дождь из вожделенных «зелененьких».
У Премьер-Министра отвалилась челюсть. Вице-Президент призвал «мужиков» поиметь совесть. Куда там!
Высокорослые и длиннорукие, как и в баскетболе, получили преимущество. Они хватали доллары, так сказать, «на втором этаже». Низкорослые, пытаясь уравнять шансы, подпрыгивали с поднятыми руками. Самые находчивые полезли на столы. Только и слышалось: «Вы зачем мою хватаете... Как вам не стыдно! Экономист называется!». Возникли и легкие стычки. Вышеславцева, снявши с ноги туфлю, била этой туфлей по голове толстого Мухина, приговаривая: «Вот тебе за твой вшивые экономические модели! Вот тебе за акции с облигациями!» Две упомянутые молоденькие экономистки вцепились друг дружке в прически. Петюнин попытался их разнять, и тогда они, объединившись, принялись за него. Хлестали беднягу по щекам, обнаружив немалый опыт в подобных расправах с представителями сильного пола. Сторонники «социалистического выбора» и защитники плановой экономики ни в чем не уступали своим леворадикальным оппонентам. Могучий Скибало, в молодости боксер-разрядник, крушил огромными своими кулачищами направо и налево. Невозможно даже представить, сколько нахватал долларов этот убежденный противник частной собственности.
Какое-то время востроглазые охранники сохраняли спокойствие, продолжая стоять в бесполезной цепи. Но вот один подхватил подлетевшую к нему бумажку, потом другой... Цепь рассыпалась. Востроглазые смешались с экономистами, хладнокровно ловили «зелененькие» и рассовывали их по карманам. Казалось, вот-вот Вице-Президент с Премьер-Министром последуют их примеру. Но тут...
— «На земле весь род людской чтит один кумир священный!»
Все на мгновение замерли. Бегемот, уже никакой не механик из Мытищ, а снова кот, неподалеку от трибуны накручивал ручку граммофона. А граммофонная труба пела непревзойденным шаляпинским басом куплеты Мефистофеля из оперы Гуно «Фауст».
— Это еще что? — удивился частично пришедший в себя Премьер-Министр.
— Музыкальное оформление, — пробормотал Бегемот, продолжая накручивать ручку. — Концерт по заявкам...
Откуда проказник добыл граммофон и почему граммофон, а не современный проигрыватель?.. Между тем Коровьев с озабоченным видом ощупывал подпрыгивающий агрегат, прильнув ухом к корпусу.
— Ложись! — крикнул он отчаянным голосом.
Все послушно легли на пол. Через мгновение раздался оглушительный взрыв.
Когда присутствующие осторожно раскрыли глаза, когда убедились, что руки-ноги целы и вообще их организмам не нанесено явного ущерба, разве что штукатуркой с потолка легонько присыпало, агрегата «Уф-уф-I» более не существовало. Разлетелся на мелкие кусочки. Коровьев заметался, завопил дурным голосом, что он лицо материально ответственное, ему теперь по гроб жизни не рассчитаться! Бегемот его успокаивал...
— Хватит балаганить! Объявляй следующий номер!
Взоры всех вновь обратились на Воланда.
— Слушаю, мессир! — сменил на веселость недавнее отчаяние Коровьев. И, сцепив руки пониже живота, провозгласил на манер эстрадного конферансье: — А теперь, уважаемые дамы и месье, позвольте предложить вашему вниманию гвоздь нашей обширной программы... Но прежде покорнейше прошу занять свои места, ручки положите на стол, а пальчики сделайте врастопырь для удобства.
Все непостижимым образом повиновались наглому гаеру. Расселись по местам, вытянули перед собой руки с раздвинутыми пальцами. Вице-Президент с Премьер-Министром также. А Коровьев, сорвавшись на козлиный дискант, объявил:
— Заслуженный солист нашего ансамбля, лауреат бессчетных конкурсов кролик Кузя! Оригинальный жанр!
Воланд встал. Только теперь все увидели, какого он огромного роста. Распахнулся черный плащ с огненной подкладкой. С его рук сорвался какой-то комочек, на мгновение промелькнул в воздухе серой искрой и заскакал по столам среди участников экономического совещания. И поочередно впивался, впивался своими острыми резцами в пальцы рук, раздвинутые по наущению Коровьева!
Нет, я не в состоянии представить не то чтобы подробную, но даже мало-мальски связную информацию о том, что произошло. Одно скажу: в считанные секунды Кузя перекусал всех, кто находился в зале, включая обоих представителей высшего руководства. Эффект вышел потрясающий. Покаянные речи вперемежку с истеричными рыданиями (а иные рвали на себе рубашки) слились в единый многоголосый вопль.
А кролик Кузя, исполнив, что от него требовалось, вспрыгнул на трибуну. Он часто-часто дышал, подобно бегуну, который только что закончил дистанцию и установил новый рекорд. Длинные его уши были завалены за спину, глаза светились желтыми огоньками.
Коровьев и Бегемот вооружились портативными диктофонами. Словно заправские репортеры, подсовывали то одному, то другому кающемуся. На следующий день в редакциях нескольких газет обнаружили кассеты. Не успели их поставить для прослушивания — явились «тихие» мальчики и отобрали. Но людская молва сохранила некоторые из покаянных речей:
Вице-Президент, обливаясь слезами, заявил, что не имеет даже приблизительного представления, как управлять страной. Единственное, чему обучен, так это лизоблюдству и подхалимажу. С помощью чего и пролез в верха.
Самое, пожалуй, удивительное, это то, что у Премьер-Министра сохранились остатки совести. Он признался, что политика, которую он проводит, не сулит народу ничего хорошего. Сам же он жулик, каких свет не видывал. Под его крылышком состоят прибыльные кооперативы — засунул туда ближайших родственников и гребет деньги лопатой.
Мухин признался, что его рецепты спасения нашей экономики на поверку ни хрена не стоят, а есть туфта и полосканье мозгов. Раскололся и Петюнин. Оказывается, в штате Иллинойс он присмотрел себе домик и уже внес задаток. В случае чего, есть куда смыться.
А что же консерваторы? Скибало жахнул окровавленным кулаком по столу и объявил, что ни в какой социализм он давно уже не верит. Пока не поздно, надо вводить у нас капитализм, причем принудительно с помощью армейских подразделений.
Сыпались признания и сугубо интимного свойства: в супружеской неверности, а также и в присвоении казенного имущества. Кто-то упер со службы столик под телевизор, кто-то сам телевизор. Правда, не для себя, а для замужней дочки, но какая разница?
Короче, воспоминания о низких и бесчестных поступках, таившиеся в лабиринтах нечистой совести, выплеснулись наружу, прорвались слезливыми покаяниями, и казалось — не будет им конца, не будет предела.
— Всем лечь на пол! — неожиданно раздалась чья-то команда.
Из разных дверей в зал ворвались дюжины две молодчиков в пятнистой форме, с «Калашниковыми» наперевес. Покаянные вопли тут же умолкли. Двое «пятнистых» вывели из зала шатающихся Вице-Президента и Премьера.
— Что это за люди? — спросил Воланд у Коровьева.
— А это нас арестовывать пришли, — беззаботно отвечал тот. Он снял с трибуны кролика Кузю и передал Воланду. Кролик тут же исчез в необъятном плаще.
— Говорил, прихватим примус, теперь выкручивайся, — сокрушенно заметил Бегемот. — Прямо скажем, дело наше швах. Другими словами, труба.
— Руки вверх! — скомандовал усатый командир «пятнистых», обращаясь к Воланду и двум его сподвижникам.
— Мил-человек! — выступил вперед Коровьев. — К чему эти строгости? Я предлагаю вступить в мирные переговоры по урегулированию.
— Ты у меня сейчас договоришься! — прорычал командир и достал из кармана штанов наручники, явно намереваясь арестовать первым наглеца Коровьева.
Но случилось то, чего он никак не мог предвидеть. Наручники сами собой наделись на его собственные руки и защелкнулись на запястьях. «Калашников» полетел на пол, Бегемот тут же его поднял и закричал:
— Лично я живым не сдамся, так и знайте!
С этими словами котяра пустил автоматную очередь. Но не по пятнистым «омоновцам» или кто они там были, а в потолок. Но при этом его угораздило зацепить пулей бюст Ильича, отбить ему нос. А сверх того продырявить в нескольких местах ценнейшую историческую картину. Несколько пуль попало в люстру, на пол, на столы обрушился град хрустальных висюлек. Но на командира «пятнистых» все это не произвело особого впечатления.
— Флягин! Бери пятерку и заходи справа! Куксов с пятеркой заходит слева! Брать живьем! — заорал он, потрясая над головой наручниками.
Только исполнить ту команду не удалось ни Флягину, ни Куксову.
Бегемот отбросил трофейный «Калашников», отцепил от граммофона трубу, зачем-то подул в нее и ударил узким концом об пол. Тотчас из раструба выбился под потолок мощный столб пламени. В нем бесследно исчез Воланд с Коровьевым и Бегемотом, а также с кроликом Кузей.
Пожар не успел наделать больших бед — огонь быстро удалось потушить. А возможно, он и сам унялся. Да и был ли пожар на самом деле? Лично я категорически утверждать не берусь.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |