Автор изловил себя вот на какой мысли. Он взялся описывать события, может, и неординарного свойства, но все же неспособные кардинальным способом воздействовать на положение дел в масштабе государства. Его увлекло противоборство Воландовой свиты с тайной полицией. Ну и что? Есть же еще и народ. А какой из российских писателей не скорбел душой о горькой его судьбинушке? Так и хочется повторить вослед поэту: «Выдь на Волгу! Чей стон раздается?»
В данной главе я решил коснуться экономических проблем. Тут уж ни один критик не рискнет упрекнуть автора в мелкотемье. Итак, приступаю...
Уже который месяц повсеместно обсуждались грядущие перемены в отечественной экономике. На самом высоком уровне готовилось важное совещание. Чего от него ждать конкретно, никто толком не знал. Слухи ходили самые невероятные. Вплоть до того, что прямо на этом совещании всякий социализм будет навсегда отменен, а взамен введут, причем принудительно, самый что ни на есть капитализм. Другой исход рисовался в неком коктейле из социализма и капитализма. Но так искусно и ловко замешанном, что тоже должен был бы привести к сногсшибательным результатам. Одно было ясно: многострадальной отечественной экономике недолго осталось трястись, подобно разболтанной телеге, по ухабистому проселку. Современным лимузином въедет она на гладкое шоссе и помчится с ветерком к грядущему изобилию.
И вот настал долгожданный день. Точнее утро этого дня. Ничем не приметное декабрьское утро, с поздним рассветом и умеренно крепким морозцем.
Снова перенесемся в дом на задах Ленинского проспекта, в тот самый, в котором накануне отдал Богу душу профессор Колокольчиков. Но в другую квартиру — принадлежащую видному экономисту, академику Петру Семеновичу Лобкову. Хозяина мы застанем за завтраком. Одновременно он пробегает глазами доклад, с которым предстоит ему выступить на совещании в Кремле. Доклад, прямо скажем, основополагающий.
Первый вариант доклада, составленный Лобковым вместе с его сотрудниками полгода назад, носил решительно радикальный характер. По всем наметкам получалось, что ежели следовать содержащимся в нем выводам и рекомендациям, а именно снять любые препоны на пути смекалистых, предприимчивых и оборотистых людей, то в достаточно короткий срок можно будет и накормить народ, и приодеть, и даже обеспечить кое-каким барахлишком в виде холодильников, мебельных гарнитуров и другого, чего сейчас в магазинах не сыскать днем с огнем. Радужные перспективы были подкреплены беспристрастной экономической цифирью.
Доклад был направлен Президенту. И тут началось!
У Президента неожиданным образом оказались в штате собственные экономисты. Для того, чтобы оправдать свою зарплату (прямо скажем, немалую), они занялись внесением в доклад хитроумных поправок с идеологической, в духе научного коммунизма, подкладкой. Сам Президент тоже не был чужд экономических наук и тоже легонько прошелся по тексту.
Ну, что бы, кажется, Петру Семеновичу упереться рогами? Твердо стоять на своем и ни на какие исправления не соглашаться? Но он убоялся впасть в опалу и скрепя сердце принялся за переделку доклада.
Никто из сотрудников не был отпущен в отпуск. Трудились в самую жару. С цифирью, определявшей рост продовольствия и других товаров, стало получаться заметно похуже. Но уж, как говорится, чем богаты, тем и рады. В назначенный срок исправленный вариант доклада был направлен наверх. Уже не столь радикальный, но еще на что-то похожий. Когда он повторно спустился с президентских верхов, новых замечаний и поправок оказалось вдвое больше, чем в первый раз...
Я не хочу размазывать и впадать в буквализм, но замечу, что история эта повторялась до десяти раз. То есть курсирование доклада наверх и обратно. Окончательный вариант уже мало походил на самый первый. Понять, что конкретно предлагается, было невозможно, поскольку состоял он по большей части из лозунгов типа: «надо добиться», «следует неуклонно преодолевать». Я думаю, что даже великий Адам Смит, которого вместе со своим героем Евгением Онегиным высоко ценил и Александр Сергеевич Пушкин, пришел бы в полное уныние от прочитанного. А, возможно, и прекратил бы после этого всякие занятия экономической наукою...
Итак, Петр Семенович Лобков, представительный, статный мужчина, еще не старый, сидел на кухне за завтраком и читал галиматью, с которой предстояло ему сегодня выступать на совещании в Кремле. Он был уже полностью готов к выходу: в отутюженном костюме, белоснежной сорочке и при галстуке. Напротив него за столом сидела его жена в халате. Уловив историческую важность момента, сама она не завтракала и сосредоточила на муже все внимание и заботу. Она подкладывала ему дополнительных бутербродов, подливала кофейку, не сводила с Петра Семеновича преданных любящих глаз. Что касается Петра Семеновича, то пребывал он в скверном расположении духа.
— Черт знает что... — бормотал он, переворачивая с треском очередную страницу. — Это же просто ни в какие ворота!..
В дверь позвонили. Жена пошла открывать. На пороге стоял человек в рабочей спецовке, с ободранным чемоданчиком в руках. В таких чемоданчиках обыкновенно носят слесарный инструмент. Человек был низкорослый, но плотненький. С круглым лицом, глазами-щелками. В целом напоминал он кота.
— Слесаря вызывали? — коротко спросил он.
Действительно, накануне жена Петра Семеновича звонила в ЖЭК и просила прислать слесаря, чтобы починить неисправный кран в ванной. Она провела слесаря в ванную, показала, какой из кранов подтекает и нуждается в починке. Бегемот (а это был он и никто другой, поскольку единственный из Воландовой шайки смыслил в технике) принялся за дело. А жена вернулась на кухню.
— Знать бы, что у него на уме, — задумчиво произнес Петр Семенович при ее появлении, покусывая кончик очковой оправы. Он имел в виду Президента. — Никогда не угадаешь.
— Я уверена, что ты как всегда выступишь с блеском, — отвечала жена и подложила Петру Семеновичу дополнительный бутерброд с ветчиной из академического пайка.
— При чем тут?.. — произнес в раздражении Петр Семенович. Тем не менее бутерброд он принял и даже надкусил. — Пойми, мне перед заграницей неловко. Ведь прочтут этот бред, — Петр Семенович потряс в воздухе докладом, — и придут в ужас. А у меня все-таки имя, репутация.
В этот момент из ванной послышался странный хлопок. В отворенную дверь вылетела мощная струя воды и, ударившись о стену коридора, рассыпалась на множество острых брызг. Жена ничего этого не видела, поскольку сидела спиной. А Петр Семенович, даром что был близорук, увидел. Вскочил со стула и побежал разбираться, что там приключилось, в ванной. И столкнулся с выбежавшим в коридор слесарем Бегемотом.
— Резьбу сорвало... — пробормотал тот, — общий вентиль перекрыть... в подвале... я мигом... не беспокойтесь...
Прихватив чемоданчик, выбежал в прихожую. Отомкнул входную дверь и был таков!
Взору Петра Семеновича предстала ужасная картина. На месте крана, нуждавшегося в починке, зияла дыра. Сам кран валялся в ванне, а из дыры с невиданной силой хлестала вода. Как многие другие люди науки, Петр Семенович плохо был приучен к мелким бытовым невзгодам. Ну, крупный ученый, что с него возьмешь?
— Петя! Осторожней! — крикнула подскочившая следом жена.
Но было уже поздно. Ледяная струя воды окатила заслуженного академика с головы до ног. Вдобавок вырвала из его рук доклад, который, по его мнению, мог не слишком понравиться иностранным специалистам. Скрепка отвалилась, листы рассылались, полетели на пол, в момент превратившись в мокрые лохмотья.
Петр Семенович крепенько выругался, что было для него, человека в высшей степени интеллигентного, совершенно не характерно. Он попытался ладошкой заткнуть дыру. Но скоро ладошку пришлось отнять: не стоять же так вечно? Петр Семенович догадался вставить в дыру скрученную тряпку, и поначалу добился определенного эффекта. Только тряпку выбило: слишком уж силен был напор. Тогда Петр Семенович решил локализовать аварию и закрыл дверь в ванную комнату, но вода начала протекать через щель под дверью. Залило пол в коридоре, в кухне и в прихожей. Ручейки устремились в комнаты.
Между тем пора было отправляться в Кремль. Петр Семенович взглянул на часы и схватился за голову. Извергая страшные проклятья на голову неумехи-слесаря, он бросился в спальню, достал из шкафа резервный костюм, рубашку, галстук и стал переодеваться. А жена металась по квартире. Слесарь, пообещавший мигом закрыть главный вентиль в подвале, куда-то запропастился. Надо ли объяснять, что его так и не дождались?
Жена накручивала телефон ЖЭКа, но там, как на зло, было занято. А вода уже доходила до щиколоток.
Но вот Петр Семенович благополучно переоделся в сравнительно сухую одежду. Разбрызгивая ногами воду, выбежал в прихожую. Сорвал с вешалки пальто и шапку. С докладом или без доклада, главное, поспеть в Кремль! В противном случае его ожидают жуткие неприятности! Петр Семенович дал указание жене держаться и нажал пальцем собачку замка на входной двери. Но тут произошло совсем уж непредвиденное...
То ли Бегемот неудачно защелкнул замок, то ли замок, недавно смененный, был с заводским дефектом, но только собачка не поддалась. Вообразите себе картину: крупный ученый, даже с мировым именем, пытается отпереть дверь, а подлый замок — хоть убейся! В полном отчаянии Петр Семенович принялся изо всех сил рвать на себя дверь. Единственное, что ему удалось, так это вырвать с корнем ручку. Положение стало безвыходным в полном смысле этого слова.
Между тем начало заливать соседей внизу. Они принялись стучать по отопительной трубе чем-то железным. Убедившись в бесполезности такого рода сигнализации, поднялись на лестничную площадку, звонили в звонок, колотили в дверь кулаками. Слышны были их угрозы и жуткие ругательства, даром что дом был населен представителями научной интеллигенции.
В конце концов, кто-то, видно, закрыл главный вентиль в подвале, и поступление воды прекратилось. Что касается входной двери, то двум слесарям из ЖЭКа (настоящим, а не самозванцам) пришлось ее взламывать снаружи ломиком.
Освобождение из плена, который я, имея полное на то основание, могу назвать водяным, пришло слишком поздно. Петр Семенович находился в совершенно растерзанном состоянии. Полулежал в кресле, прикрыв ладошкой глаза, чтобы не видеть, во что превратилась его ухоженная квартира, и громко стонал. Ни о какой поездке в Кремль и речи быть не могло. Была вызвана «неотложка» из Академической поликлиники. Прибывший врач нашел, что у Петра Семеновича резко подскочило давление. Ему был выписан больничный лист, назначены лекарства и рекомендован постельный режим.
В то время, когда невозможно подлый котяра Бегемот еще только приступил к ремонту неисправного крана в квартире академика Лобкова, из подъезда дома вышел не кто иной, как Коровьев. Отдуваясь, он тащил за собой огромный баул, сплошь в молниях, явно иностранного производства. Коровьев подошел к черной «Волге», прибывшей за академиком, чтобы отвезти его в Кремль. Машина стояла с включенным мотором. Шофер читал газету.
Коровьев открыл заднюю дверь, забросил на сиденье баул. Сам уселся рядом с шофёром и небрежно кинул:
— Поехали.
Шофер оторвался от газеты и с немалым удивлением обнаружил рядом с собой непрошенного пассажира.
— В чем дело? — с неудовольствием спросил он.
— Голуба! — воскликнул Коровьев. — Вы же за Петром Семеновичем?
— Ну! — ответил шофер. — А вы при чем?
— Я? — Коровьев приосанился. — Я его ближайший сподвижник и единомышленник. Можно сказать, правая рука. Извольте видеть, спозаранку был поднят с постели и вызван сюда. С Петром Семеновичем приключился страшнейший приступ радикулита. Ему в Кремль на важное совещание, а он, бедняга, разогнуться не в силах. Адская боль! Ах, напасть! — всплеснул руками Коровьев.
— Я не понимаю, вы вместо него, что ли, поедете?
— Именно! Именно! Я только что получил от него самые подробные инструкции.
Шофер с сомнением поглядел на курортную шапочку с надписью «Ялта», на легкое светлое пальтецо.
— А как ваша фамилия хотя бы? — спросил он.
— Коровьев. Консультант и эксперт.
— А почему я вас не знаю? Я всех, вроде, знаю сотрудников Петра Семеновича.
Коровьев тут же объяснил, что он недавно назначен. Долгое время был за границей. Работал в различных ведомствах. Но вот потянуло на Родину. Вернулся и тотчас определился к академику Лобкову.
Объяснение не рассеяло сомнений. Шофер сказал, что он, пожалуй, поднимется, чтобы получить указание от самого академика.
— Ни в коем случае! — удержал его Коровьев. — Он час назад принял снотворное и забылся сном.
Согласитесь, во всем, что наплел Коровьев, были сплошные неувязки. Если он недавно определился на работу к академику, то как же ему удалось стать «ближайшим сподвижником и единомышленником»? На это уходят годы. Если академик час назад уснул, то уж никак он не мог только что выдать «подробнейшие инструкции». И уж конечно прибывшие из-за границы не разгуливают в зимнюю пору в курортных шапчонках и пальтецах на рыбьем меху.
Коровьев нацепил на нос знаменитое пенсне. Оно-то и внесло в шоферскую душу некоторое успокоение. «Черт его знает, — подумал он. — Эти научные работники все чокнутые». А вслух сказал:
— Ну ладно, на вашу ответственность.
Включил скорость, и «Волга» выехала со двора. На Ленинском проспекте развернулась и понеслась по направлению к центру.
Теперь перенесемся на Красную площадь. Устремимся туда, обогнав «Волгу», которая мчит Коровьева в Кремль.
Я надеюсь, нет необходимости в подробном описании главной площади страны. Многим читателям, вне всякого сомнения, доводилось прогуливаться по ее сизой брусчатке, любоваться грандиозным архитектурным ансамблем, исполненным редкостной красоты и державного величия. Ну, а те, кому не доводилось, наверняка видели Красную площадь в кино или, на худой конец, на фотографиях.
В то утро здесь было предостаточно прогуливающейся публики. И, конечно, иностранцев. Беспрерывно щелкали затворы фотоаппаратов, стрекотали кино- и видеокамеры. Туристы, а также и деловые люди со всех концов планеты спешили запечатлеть себя на фоне Кремлевских стен и башен, Мавзолея Ленина, Собора Василия Блаженного. От Александровского сада до Мавзолея протянулась очередь желающих поклониться мощам Ильича. А в ворота Спасской башни одна за другой въезжали «Волги», а то и «Чайки», доставляли в Кремль участников совещания.
В какой-то момент поблизости от Исторического музея возникло легкое сгущение публики. Эта аномалия не ускользнула от внимания милиционера, одного из тех, кто был наряжен присматривать за общественным порядком. Он приблизился к скоплению людей, решительно работая локтями, пробился к эпицентру, и вот какую картину он увидел.
Прежде всего черного кота неправдоподобно крупных размеров. К тому же стоящего на задних лапах, причем настолько легко и непринужденно, словно так он приучен был от рождения. Перед ним сидел на корточках некто с бельмом на одном глазу, в доверху застегнутом черном пальто и такой же черной шляпе с короткими полями. Он расстелил на брусчатке махровое полотенце и играл с котом в игру под названием «наперстки». Для непосвященных объясню ее правила. Наперсточник, в данном случае человек в черной одежде, манипулирует тремя колпачками и одним шариком. Подкладывает шарик то под один колпачок, то под другой. Любой, желающий сыграть, ставит на кон деньги и должен отгадать, под каким колпачком, почему-то именуемом «наперстком», в итоге окажется шарик. Угадаешь — получай выигрыш. Не угадал — денежки плакали. Играют в «наперстки» обыкновенно на рынках и на вокзалах.
Кот мало того, что выступал на задних лапах, он еще туго подпоясался широким кожаным поясом с армейской пряжкой. А к поясу прицепил портмоне. Доставал оттуда деньги и ставил на кон. При этом всякий раз оглаживал лапой усы и произносил: «Ва-банк!» Таким образом, он оказался далеко неординарным котом, да еще и говорящим. Тем не менее раз за разом проигрывал, никак не мог угадать, под каким колпачком шарик. Но это его мало смущало. Из портмоне извлекались все новые денежные купюры. Свое неудовольствие, чтобы не сказать досаду при очередном проигрыше он выражал лишь тем, что легонько бил хвостом по брусчатке. Как известно, именно таким образом коты выражают отрицательные эмоции.
Публика обмирала от удивления и восторга. Интуристовская переводчица объясняла по-английски иностранцам нехитрые правила игры. Те тоже рвались принять участие. Доставали из собственных портмоне валюту, а также советские деньги. Но наперсточник в черном производил руками отрицательные жесты, показывал, что играть он согласен с одним только котом.
Милиционер, понаблюдав, пришел в некоторую растерянность. Он знал, что азартные игры у нас повсеместно запрещены. Тем более на Красной площади. С другой стороны, его сильно озадачил необыкновенный кот. Милиционер запросил по рации начальство, чтобы то выдало директиву, как надлежит поступить. Начальство почему-то не слишком удивилось. Единственно спросило, нет ли при наперсточнике с котом плакатов с противоправными и возмутительными лозунгами? Что-нибудь вроде «Долой КПСС»! или же «Свободу народам Прибалтики!» Услышав, что ничего в подобном роде не наблюдается, выдало директиву: игру в наперстки пресечь. Милиционер принял директиву к исполнению.
— А ну, прекратить! — приказал он, обращаясь к наперсточнику. — Нашли тоже место!
— А в чем, собственно, дело? — проворчал, прищурившись, говорящий кот. — Или мы кому мешаем? Если уж на то пошло, можно и госпошлину уплатить.
С этими словами он вытащил из портмоне ни много ни мало пятидесятирублевую бумажку и протянул милиционеру. Тот отшатнулся от «госпошлины», словно это была бомба, побагровел на обе щеки и заорал в полный голос:
— Я кому сказал? Вы что, человеческого языка не понимаете?!
Странновато было, конечно, задавать коту подобный вопрос. Тем не менее наперсточник убрал в карман пальто колпачки и шарик, свернул махровое полотенце и сунул под мышку. Махнул рукой коту: ладно, мол, не связывайся. Оба необыкновенно ловко проскочили сквозь частокол окружавшей публики и исчезли. Публика стала расходиться, обмениваясь свежими впечатлениями.
Через какое-то время человеческий водоворот забурлил снова в непосредственной близости от Мавзолея Ленина. Уже не один милиционер, а несколько кинулись разбираться. И застали все ту же картину: выступавший в роли наперсточника Азазелло играл с черным котом Бегемотом в запрещенную азартную игру. На этот раз кот вел себя просто шутовским образом. Достав из портмоне деньги, он, прежде чем швырнуть их на кон с криком «Ва-банк!», сворачивал купюру в трубочку, прикладывал к глазу и рассматривал через нее публику. В том числе и покинувших очередь в Мавзолей ради необыкновенного зрелища. А также двух солдат, застывших по стойке смирно на знаменитом почетном посту № 1. Те не смели пошевелиться и, скосив глаза, наблюдали за игрой. Они не знали, как поступить. С одной стороны, непосредственной угрозы Ильичевым мощам вроде бы не было, с другой — все-таки непотребство.
Тот милиционер, что уже обладал кое-каким опытом, без всякой дополнительной директивы сделал наглецам «последнее предупреждение», и они точно так же, как и в первый раз, исчезли, растворились в толпе.
А в ворота Спасской башни продолжали влетать лоснящиеся черным лаком машины с участниками исторического совещания. Охрана из офицеров с погонами в голубой окантовке проверяла пропуска на въезд. Но не у всех. Перед иными вытягивалась в струнку, брала под козырек.
И вот поблизости от Спасской башни снова появились Азазелло с Бегемотом. И снова затеяли азартную игру в наперстки. Милиционер, уже дважды их прогнавший, на этот раз никаких мер и не собирался принимать. Красная площадь была разбита на квадраты. Квадрат возле Спасской башни, как особо важный, находился в ведении не милиции, а подразделения госбезопасности. Милиционер остановился у границы своего участка и стал спокойно наблюдать.
Бегемот еще больше расширил свой репертуар. Выхватывая из портмоне деньги, он приговаривал не только «Ва-банк», но и «Была не была» или «Пропадать, так с музыкой». И все равно безнадежно проигрывал.
Офицеры охраны до того обомлели, что утратили всякую бдительность. И тут со стороны набережной показалась «Волга» с Коровьевым. Он сидел развалившись, словно для него ехать в Кремль обыкновенное дело.
— Я вас здесь высажу, у меня нет пропуска на въезд, — сказал шофер.
— Поезжай, поезжай, — невозмутимо отвечал Коровьев. — Меня тут всякая собака знает.
Опять беспардонное вранье, и опять шофер не отреагировал должным образом. Плохо соображая, что, собственно, происходит, он наддал на газ, и машина влетела в ворота. Охранники, увлеченные зрелищем игры, не сделали никакой попытки ее задержать. На следующий день все они были подвергнуты строгому допросу и с треском вышиблены со службы без права на пенсию.
Едва «Волга» с Коровьевым въехала в Кремль, Бегемот замкнул портмоне, показал, что наигрался и новых ставок делать не собирается. Несколько раз хлопнул лапой о лапу, как бы вызывая аплодисменты. Хотя таковых не последовало, он по-актерски поклонился на три стороны. Азазелло убрал принадлежности для игры, и парочка наглых прохвостов преспокойно удалилась в направлении Васильевского спуска, где несколькими годами раньше приземлился на своем крошечном самолетике мальчишка-пилот Руст из ФРГ.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |