Древние греки верили, что все сущее родилось из первозданного хаоса. Из хаоса мыслей и чувств рождается книга. А еще из боли за несчастную свою страну, за измордованный коварной и жестокой властью народ.
Но не станем далее распространяться о высоких гражданских материях. Буквально два словечка о технологии сочинительства.
Писатель подобен полководцу. Но сражение ведет не за территории, не за города или страны, а за умы и сердца читателей. Подобно полководцу, в нужный момент бросает он в огонь сражения свежие резервы, выводит на страницы своего повествования новых героев. Вот и я, не мудрствуя лукаво...
Читатель, имеющий склонность к статистике, успел заметить, что до сих пор в романе явно преобладали персонажи мужского пола. Жена Якушкина Лена, театральная Церберша, легкомысленная супруга Перетятьки Валентина, равно и бессловесная чертовка Гелла особой погоды не делали. Зато женщина, которая вот-вот появится, сыграет в последующих событиях важную роль. Речь идет о Валерии Гряжской, художественном руководителе Драматического театра «У Красных Ворот», народной артистке, лауреате множества премий.
В то самое утро, когда незадачливый сочинитель Якушкин возвратился домой после ночного путешествия в карете, Валерию разбудил телефонный звонок. Не раскрывая глаз, она нашарила на полу, рядом с тахтой, телефонную трубку.
— Дрыхнешь, сурчиха? — произнесла трубка голосом, принадлежащим театральному критику Банкетову.
— А у тебя что, бессонница? — парировала выпад Валерия. — Очумел звонить в такую рань!
— Кто рано встает, тому Боженька подает.
Валерия попросила перезвонить через часок, когда придет в себя. На что Банкетов сказал, что у него к ней дельце вообще-то не телефонного порядка. Пусть Валерия сообразит, когда сможет принять его в театре, а он подскочит. Валерия немного подумала и назначила Банкетову прийти в три часа. На том и порешили. По-прежнему не раскрывши глаз, она принялась восстанавливать в памяти события минувшей ночи...
Недавно Валерия прогнала очередного, не уточню, какого по счету, мужа. Со всеми своими мужьями расправлялась она в момент. Едва начинал приставать с чтением моралей или же предъявлял особые права на нее или просто надоедал — тут же вылетал за дверь с собранными вчерне вещами. И в замужнем состоянии никому не удавалось ее стреножить, а уж когда она, по всем юридическим канонам, обретала свободу, и говорить нечего.
Накануне весь день она провела в своем театре. Потребовался незапланированный ввод в «Бесприданнице». Актриса, игравшая без замен Ларису, и, надо сказать, превосходно, неожиданно для всех вышла замуж. И не за какого-нибудь жалкого Карандышева, подобно злосчастной своей героине, а за преуспевающего шведского коммерсанта. И отчалила в Швецию, якобы на медовый месяц, с туманным обещанием вернуться «через какое-то время».
Ввод молоденькой дебютантки на роль прошел вполне пристойно. После спектакля Валерия села на телефон и принялась обзванивать свою «шоблу» — так обозначала она друзей и приятелей. Всем пообещала подъехать, и везде это известие было принято с восторгом. Замечу, что ночной образ жизни для московской, как, впрочем, и любой, богемы — обыкновенное дело.
Но не в соблюдении богемных обычаев состояла причина ночных бегов, в которые все чаще стала ударяться Валерия. И уж, конечно, не в разрыве с очередным мужем. Который месяц пребывала она в состоянии, которое принято обозначать как творческий кризис.
Нет, внешне все обстояло благополучно. По-прежнему спектакли в театре «У Красных Ворот» шли с аншлагами. Пресса, и левая, и правая, и всякая, не скупилась на дифирамбы по поводу премьер и ее, Валерии, режиссерского мастерства.
Но среди людей искусства, помимо очков и баллов, начисляемых прессой, есть еще и «гамбургский» счет. Или, говоря современным языком, свой рейтинг. А он у Валерии неумолимо катился вниз.
Да и себя обмануть невозможно. Хваталась ли она за классику, бралась ли за современную пьесу или за переводную, чувствовала каждый раз: не то получается, не то! А в памяти сохранились воспоминания молодости, когда, вопреки придиркам цензуры, каждый новый спектакль — событие! Накал страстей, толки — запретят, не запретят? И слезы радости на глазах благодарных зрителей. И тощенькие букетики цветов, купленные на последние деньги. И толпа, ожидавшая ее выхода после премьеры... Куда же всё это подевалось?..
Итак, накануне вечером Валерия снова кинулась в бега.
Повсюду ожидало ее застолье. Где на скорую руку, а где и с солидной подготовкой. В одном доме при ее появлении извлекли из духовки жареного гуся с яблоками. Везде Валерия принимала коньячку либо водочки, внимала сногсшибательным новациям, излагала припасенные собственные. Особенно не задерживалась. Прощалась с хозяевами и неслась дальше.
На Кутузовском проспекте, у знаменитого кинорежиссера, приготовлено было интеллектуальное угощение в виде народного депутата, а также супружеской четы астрологов, приманенных севрюжкой и другими превосходнейшими яствами. Соревнуясь, депутат и астрологи предрекали стране в недалеком будущем невероятные катаклизмы. Депутат ссылался на только ему известные сведения из сверхсекретных источников. Астрологи сыпали названиями звезд и планет, напирали на неблагоприятное их расположение.
Взволнованный мрачными предсказаниями хозяин дома достал заветную бутылку французского коньяка. Этот коньяк и сыграл роковую роль. После третьей рюмки Валерия «поплыла». В таких случаях безотказно срабатывал инстинкт самосохранения. Она прокралась в прихожую, разыскала в ворохе одежды свою дубленку и удалилась по-английски.
По дороге домой, на пересечении Кутузовского проспекта и Садового кольца, случилось ей непонятное видение: серебристая карета, запряженная шестеркой лошадей. Валерия расценила карету как дурной симптом. В том смысле, что пора бросать пить. И тут же дала себе клятву бросить...
Лайма! — позвала Валерия слабым голосом.
В зашторенной спальне появилась Лайма Карловна, сухонькая пожилая латышка, в любое время суток аккуратно причесанная. Она проживала вместе с Валерией в качестве экономки и домоправительницы. Лайма Карловна держала в одной руке рюмку водки, в другой — тарелку с тонко нарезанным маринованным огурчиком. Естественно, она ничего не знала о клятве, которую дала себе Валерия. Но отлично знала, что более всего сейчас требуется ее непутевой хозяйке.
Валерия отбросила с лица прядь волос, присела на тахте. Решила, что утренняя рюмка не в счет, поскольку для поправки. Лихо опрокинула ее в рот, шумно выдохнула. Похрустела огурчиком и стала озабоченно прислушиваться к процессам, протекающим внутри организма.
Процессы протекали в правильном направлении. Предметы в комнате прояснились и более не расплывались. Валерия не стала выслушивать упреки Лаймы Карловны по поводу неправильного образа жизни и отправилась в ванную.
Пока она принимает душ и наводит макияж, пока, уже одетая к выходу, торопливо глотает крепчайший кофе, приготовленный Лаймой Карловной по особому рецепту, с корицей и гвоздикой, и одновременно выслушивает ее обстоятельный доклад: кто звонил и что просили передать — я позволю себе обрисовать человека, который нарушил телефонным звонком сон Валерии, обрисовать Банкетова.
Нет, не перевелись еще в нашем Отечестве порядочные люди. Старик Банкетов из их числа. Я понимаю, трудно вообразить театрального критика, никем не ангажированного, не рекрутированного, а следовательно, и не коррумпированного. Куда легче — православного священника, прилюдно отплясывающего эротический танец ламбада. Или же каннибала, проповедующего вегетарианство. Призываю читателя зажмуриться и довериться автору.
Независимость суждений во все времена котировалась высоко, хотя особых доходов и не приносила. Когда на московской театральной бирже появлялась новая пьеса или же после ее премьеры, дошлые люди первым делом интересовались: а что сказал Банкетов? Именно сказал, поскольку печатали его редко. За ним даже утвердилась кличка «Акын», с ехидным намеком на то, что удел его — исключительно устное творчество.
Нет, время от времени писал Банкетов и статьи, и рецензии, и театроведческие эссе, но с ними вечно случались нелепые истории. Скажем, актер — Герой соцтруда или, напротив, один из вожаков демократического движения, а Банкетов, что называется, умыл и причесал его за халтуру, за поверхностную трактовку роли. Естественно, автора просили смягчить или вообще снять острый пассаж. В ответ Банкетов молча показывал самозванному правильщику кукиш. Вот с каким человеком свела однажды Якушкина судьба. Или лучше сказать, Его Величество Случай... Якушкин шел по Петровке. В тот день, после оттепели, подморозило, и по Москве впору было передвигаться на коньках. Люди скользили и падали. Иные ломали конечности; их исправно доставляли в институт Склифосовского, где был налажен конвейер по накладыванию гипсов. На подходе к Столешникову переулку шедший впереди Якушкина грузный мужчина поскользнулся на вспученной наледи и упал, отчаянно цепляясь руками за воздух. Якушкин поспешил на помощь, поднял бедолагу. Как в сказке, затормозило такси. «А я, мать честная, пятого уже в Склифосовского вожу!» — с сумасшедшим блеском в глазах похвалялся таксист. По дороге пострадавший представился: Банкетов.
Якушкин дождался, пока старику сделают рентген. Перелома, к счастью, не обнаружили, просто сильный ушиб. Он взялся отвезти Банкетова домой. Перед дверью квартиры хотел было откланяться, но Банкетов пригласил зайти. Опрокинули по рюмашке за благополучный исход. Банкетов поинтересовался, чем Якушкин занимается. Узнав, что пробует себя в сочинительстве, выразил желание познакомиться с каким-нибудь его произведением. Так у Банкетова оказалась повесть «Похороны охотника». Остальное читателю известно.
Но не все.
Банкетов мог бы стать свидетелем дебоша, который учинил Якушкин в писательском ресторане, заявись он туда часом раньше. Спросите, зачем? Да просто промочить горло, как он любил выражаться.
Едва он вошел в фойе, как увидел Якушкина. Того волокли к выходу двое милиционеров. Банкетов до того обомлел, что даже не успел спросить, за что схватили парня.
Но тут же кинулся наводить справки. Ситуацию прояснил врач-писатель. Тот самый, что присматривал за травмированным Сутеневским, пока не прибыла «Скорая помощь». Банкетов был знаком с врачом-писателем, и даже не шапочно. Тот не чужд был театрального процесса, наладившись, и довольно ловко, перелицовывать в пьесы зарубежную и отечественную прозу. К его перелицовочной деятельности Банкетов относился терпимо, как ко всякому отхожему промыслу.
Врач-писатель, поглаживая остренькую бородку, с охотою изложил происшествие в писательском ресторане. До мельчайших подробностей, с описанием оранжевой папки, которую Якушкин обрушил на голову Сутеневского. Банкетов начал вычислять в уме, в чем суть конфликта.
Вне всякого сомнения, Сутеневский повел себя по отношению к его протеже неблаговидным образом. Заработал по башке — так ему и надо! Но как помочь Якушкину?
План сложился молниеносно. Инцидент следует обратить для Якушкина из минуса в плюс. Прежде всего, кто такой Сутеневский? Человек Карнаухова. Связан со своим главным режиссером одной веревкой. Значит, следует обратиться к недругам и соперникам Карнаухова на московском театральном ристалище. К кому конкретно? К Валерии Гряжской!
Когда-то Карнаухов был одним из ранних ее мужей. Сверх того, они на пару руководили театром «У Красных Ворот». Злые языки утверждают, будто Валерия накрыла Карнаухова в гримуборной с молоденькой актрисулькой, хотя, согласно официальной версии, разрыв произошел исключительно по идейным и эстетическим мотивам. Так или иначе, но в какой-то момент Карнаухову и Валерии стало тесно вдвоем в супружеской постели. Валерия мало что развелась, она еще и с треском вышибла Карнаухова из театра. Министерское начальство не позволило Карнаухову сгинуть. Не забывайте, что он был непревзойденным постановщиком пьес с Ильичем. Открылась вакансия в другом театре, даже повыше разрядом, в академическом, и туда он был определен главным режиссером.
Между двумя театрами, Валерии Гряжской и Карнауховским, который год велась многоплановая вражда. Переманивались актеры, перехватывались новые пьесы, сулящие безоговорочный успех. Раскол коснулся и театральных критиков. Одни до небес превозносили Карнаухова, другие, наоборот, восхваляли Валерию Гряжскую, а Карнаухова разносили в пух и прах. Все это оправдывалось свободой взглядов и вкусов, без чего невозможно представить развитие театрального процесса.
В приемной секретарша Валерии Гряжской вязала на спицах и одновременно разговаривала по телефону, прижавши трубку к уху поднятым плечом.
— Туда нельзя, — всполошилась она, оторвавшись от обоих занятий и указавши на кабинет. — Валерия Степановна заняты.
— Это кому, мне нельзя? — удивился Банкетов и потянул на себя дверь.
В кабинете раздался громкий визг. Визжала актриса Дашнакова, миниатюрная женщина с вечно испуганными глазами. Она помогала Валерии — та стояла с поднятыми руками — натянуть на себя платье.
— Чего ты визжишь, дура? — сказала Валерия. — Это же Банкетов.
— Я визжу, потому что вы голая, — объяснила Дашнакова.
— А то я голых баб не видел, — усмехнулся Банкетов. — К тому же не такая уж Валерия голая.
И он погрузился во вращающееся кресло, демонстративно развернувшись лицом к хозяйке кабинета.
Обычно Дашнакова исполняла роли обиженных судьбою или советской властью женщин. Тому соответствовала ее беззащитная внешность. Вряд ли кто лучше мог вышибить слезу у зрителя. Но была у нее еще одна профессия. Она постоянно сбывала «среди своих» импортные шмотки, которые неизвестно каким образом к ней попадали. Для Валерии Дашнакова обычно делала скидку.
— Ну, как тебе платьице? — спросила Валерия у Банкетова.
Тот встал, подошел к Валерии. С удовольствием ощупал ее мощный бюст, обтянутый небесно-голубой, в серебряных блестках тканью, и покачал головой.
— Как ты его только натянула? В другой раз обязательно лопнет.
— Не выдумывайте, — заступилась за платье Дашнакова. — У Валерии Степановны вид в нем очень даже аппетитный. Мужики будут выстраиваться в очередь, — добавила она, облизываясь.
Но Валерия уже приняла решение.
— Забирай, — сказала она Дашнаковой. С трудом изогнувшись, расстегнула на спине молнию. — Я в этом платье словно блядь с трех вокзалов. А меня, между прочим, в иностранные посольства приглашают.
Дашнакова убрала импортную шмотку в полиэтиленовый пакет. Сказала на прощанье Банкетову, что от театральных критиков никакого кайфа, а одно сплошное расстройство, и покинула кабинет.
— Давай для начала выпьем, — предложила Валерия, переодевшись в свитер и юбку. Она достала из стенного шкафа початую поллитровку, рюмки и шоколадную конфетку. Ночная клятва была оставлена до лучших времен: обстоятельства сильнее! К ним она отнесла и визит Банкетова.
Выпили, закусили разломленной конфеткой. Банкетов сразу взял быка за рога.
— Валерия, — спросил он, — хочешь насолить Карнаухову с Сутеневским?
— Всегда хочу, — отвечала Валерия, дожевывая конфету. — Говори!
Банкетов с прибавлением присочиненных на скорую руку живописных подробностей поведал о вчерашнем происшествии в писательском ресторане. Валерия внимала с немым восторгом.
— А я все думала: кто-нибудь Аркашку жахнет когда по башке или нет? — сказала она, когда Банкетов закончил рассказ. — Слава Господи, один нашелся.
Начало выглядело обнадеживающим, и Банкетов без всякой паузы стал излагать сюжет якушкинской повести. Особо отметил, что в ней содержится жуткая сатира на сегодняшний день.
— Ну и что ты предлагаешь? — прервала его Валерия. — Мне, что ли, за нее приняться?
— Именно! А уж я не поленюсь расписать повсюду, как этот шедевр был отвергнут Сутеневским вкупе с его бездарным патроном.
— Ой, не знаю, что тебе и сказать. — Валерия с сомнением покачала головой. — Пока я вижу одни мужские роли. А мне шансонеток моих надо беспрерывно занимать. Мужики как раз у меня тихие. А бабы — форменные звери. Если им не давать ролей, они глотку перегрызут. Или хуже того, попрут из театра. Одна Дашнакова чего стоит.
Этому безусловно серьезному доводу Банкетов отыскал возражение. Переделка повести в пьесу будет заказана, как водится, перелицовщику. Хотя бы тому же врачу-писателю. Его надо попросить, чтобы он заодно превратил часть мужских персонажей в женские.
— Ладно, — сказала Валерия, — давай повесть, я прочту. Резину тянуть не буду. Завтра позвоню и скажу: да или нет.
Банкетов на мгновение остолбенел. Впервые со вчерашнего вечера, когда созрел его великолепный план, он вспомнил, что нет у него в руках никакой повести! По какому Якушкин проживает адресу, тоже неизвестно... Но Банкетов не был бы Банкетовым, если бы вконец растерялся и воздел лапки кверху.
— В том-то вся и штука, что повесть добыть непросто, — произнес он с печальной улыбкой. — Автор арестован...
От этого сообщения Валерия вскочила на ноги и в возбуждении забегала по кабинету.
— Что ж ты мне раньше не сказал? — воскликнула она. — Разводишь тут турусы про какого-то кролика. Представляешь, как это сейчас может прозвучать? Автора по милости подлюки Сутеневского арестовали, а мы ставим его произведение! Да вся Москва поднимется на цирлы и побежит в кассу, стоит только разнестись!..
Многие люди, знавшие Валерию Гряжскую, сравнивали ее с танком или бульдозером. Препятствий для нее не существовало. Чем неприступнее они были, тем с большей энергией она их преодолевала.
Валерия выглянула в приемную и крикнула секретарше:
— Басавлюка ко мне! Живого или мертвого!
Она разлила остатки водки. После того, как снова выпили, объяснила, что Басавлюк — главный администратор театра. Если кому под силу выйти на арестанта Якушкина и добыть повесть, так это ему!
Через пару минут в кабинет вошел средних лет мужчина, разбитной и улыбчивый, в кожаном пиджаке. Это был Басавлюк.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |