Глава 33

На закате солнца высоко над городом, на крыше Дома находились пятеро. Они не были видны снизу, с улицы, а группа слежения в чердачной башне Президентского отеля ошибочно принимала их за строительных рабочих. Оранжевые комбинезоны и каски смущали и снайперов, находящихся в голове статуи. И те и другие были ориентированы на устранение террористов, державших целые сутки в напряжении власти столицы.

В надлежащих организациях осмыслили сигналы, поступившие от жильцов Дома. Подозрительную квартиру посетили «пожарники», поскольку вентиляционное отверстие на крыше из этого стояка постоянно дымило, что и явилось поводом для внимательного осмотра комнат. Двери названной квартиры стояли нараспашку, и оба лифта были задействованы — грузчики перетаскивали имущество нового директора фирмы «Хайр-интернейшенел».

Филиал всемирно известного салона, как стало известно потрясенной общественности, открыл на Бульварном кольце внезапно разбогатевший вокзальный парикмахер Хачик Геворкян. У Георгия Георгиевича нежданно-негаданно обнаружился престарелый родственник-миллионер, владеющий салонами красоты по всему свету. Предчувствуя кончину, старый армянин благословил единственного наследника на продолжение фамильного дела и подарил квартиру в большом московском Доме против Кремля, в котором когда-то проживал его свояк — Лазарь Каганович. Жилплощадь американец полностью отреставрировал в качестве сюрприза за свой счет. Неисповедимы пути Господни, неописуема широта кавказской щедрости!

Действительно, как свидетельствовал осмотр принадлежащей Геворкяну квартиры, здесь едва завершился весьма комфортабельный евроремонт, включавший и установку камина в гостиной. На устройство дымоходов имелись соответствующие разрешения, работы производились с учетом мер противопожарной безопасности. Придраться было абсолютно не к чему. Прораб — на редкость разговорчивый финн — с полным основанием утверждал, что все лето в этих стенах почти круглосуточно находились специалисты его бригады, и в подтверждение демонстрировал любопытному «пожарнику» журнал ремонтных работ.

Все это происходило в то время, как на крыше заседала одна из самых разбойничьих банд, когда-либо посещавших Москву.

Роланд расположился на раскладном стульчике, остальные пристроились на тумбах и лесенках, имевшихся тут в изобилии. Хватило бы места на крыше для дансинга, ресторанов, теннисных кортов, как планировал Архитектор. Теперь их строительство намечали люди иной формации, но схожей эстетической направленности. Союз сильно капитализировавшихся домовладельцев полагал, что человеческое существование должен скрашивать комфорт как внутренний, так и внешний. А созерцание Кремля и Храма вовсе не помеха для любителей прохладительных напитков, оттянувшихся в сауне, или для теннисистов, релаксирующих после напряженного трудового дня. Тут, на знаменитой крыше, могла как бы происходить желанная смычка потребностей туловища и головы — плотского и духовного.

— Москва подо мною... Приятная все же мысль. Может волновать, — заговорил Роланд, с прощальной грустью оглядывая панораму. — Очень интересный город. Хотя это дело вкуса.

— А чего спорить? — примирительно отозвался заскучавший Амарелло. — Иностранцы считают, что здесь жизнь куда содержательней, чем, допустим, в Риме. Прогулка по лезвию бритвы вдохновляет ожиревших в благополучии людей. Местным тоже, кажется, совсем не скучно. Существование на пороховой бочке щекочет нервишки сильным, а слабакам дарит иллюзию непреодолимых препятствий. «Вот где-нибудь в другом месте и при других обстоятельствах, — думает такой мечтатель, — я бы развернулся на всю катушку. А тут ничего больше и не остается, как пить горькую и оплакивать загубленные дарования».

— Н-да... Москва — город не для слабых, — заметила Зелла. — Город чертовок. И все же я благодарна вам, экселенц, что мне позволено покинуть столицу. Сострадание — страшная болезнь для ведьм. Придется подлечиться.

— И мне, — вздохнул кот. — Вот ведь вы говорили, экселенц, ученье — тьма. И, конечно, оказались правы. Я старался. Я стал специалистом по «горячей точке» с названием РФ. Я с головой нырнул в самые зловонные проблемы, вынюхивал наидерьмейшее дерьмо. Случай призвал меня под знамя карателей, дал в руки меч правосудия. И что ж? Оказывается, я так ничего и не понял. Изощрялся в приколах — это все, на что меня хватило. Полагаю, мы все сражены одним и тем же вирусом. Он называется состраданием, экселенц. — Батон виновато склонил щекастую голову.

— Судя по новогодним сюрпризам в Госдуме, вы были не слишком деликатны, — заметил Роланд, наблюдая за кружащими над кремлевской башней воронами.

— А разве вы бы стали раздавать поощрительные призы, экселенц? — возразил Амарелло.

— И было кому? — усмехнулся Роланд.

— Было! — с вызовом отозвался кот. — Было. — Он повернулся в профиль. — Кое-кто считает, что я похож на здешних героев. Только другой масти.

— На Горчакова? — с удивлением подняла бровь Зелла.

— Нет. На того, что ведет передачу про старую коммунальную квартиру. И еще того, который совершенно секретные газеты выпускает. Тоже, между прочим, сотрудники СМИ. Здешние ребята, а совесть есть. И правильное понимание исторических катаклизмов. Да, нельзя проходить мимо положительных фактов, если быть справедливым. Могу перечислить героев по пальцам...

— И без тебя все всем прекрасно известно, — буркнул Амарелло. — Меня одна довольно приличная дама на рынке однажды приняла за очень популярного тут генерала. Того, что все с мафией сражался.

— Понятно. Только его вроде жена застрелила, — с невиннейшим видом уточнил кот. — Выводы: не женись.

— А ведь в стрельбе жена вовсе ни при чем, — подал голос Шарль, взобравшийся на самую высокую тумбу. Он созерцал окрестности и ковырял в зубах отверткой, которую извлек из оранжевого комбинезона. — Засиделись мы тут. Приросли. Прямо «мыльная опера» с элементами триллера.

— Кажется, никто не скучал. Прелестный климат и какой дивный народ! — проговорил Роланд, щурясь на горящие в последних лучах стекла. — Воруют, наушничают, завидуют, сплетничают, лгут, лодырничают в общей своей массе. Но какая широта помыслов! Какой размах безалаберности, души прекрасных порывов! Войну выстоят, предателей простят, с врагом поделятся последним куском хлеба. А почему?

— Беспринципность, широта души, — сделал выводы Шарль.

— Любовь? — предположила Зелла. — Наверно, только в здешних краях осталась вымирающая традиция: мужчина и женщина любят друг друга. Чаше всего без каких-либо на то оснований. Бескорыстно!

— Но не только это удивляет меня в россиянах, — нахмурился Роланд. — У них у всех, кроме самых продвинутых по своей сатанинской сути индивидуумов, засела в кишках ЕГО идейка. Они и не знают и не верят, а животом чуют: все, обитающие на этом шарике, — братья и сестры. Поэтому женщина, у которой фашисты расстреляли детей, протягивала хлеб пленному немцу. А самый нищий и падший бродяга делится водкой с себе подобным... Впрочем, потом его же и ограбит.

— Не преувеличивайте, экселенц. «Русская душевность» — исторический миф. А безалаберность, беспринципность — их общий родовой знак. Причем, вот обратите внимание на настоящий момент — сплошной парадокс: возрождение веры и православия сочетается с усилением общегосударственного бандитизма.

— В такой обстановке трудно работать, — гнул свое Амарелло, вжившийся в роль российского генерала. — Не поймешь, кто за кого, кто против, кого грудью прикрывать, кого в капусту рубить.

— Кончаем прения, — объявил Роланд. — Солнце село, сумерки сгущаются. Мы должны покинуть город под покровом тьмы. — Он повел плечами, сбрасывая люминесцентный, горящий в сумерках комбинезон. Длинный дорожный плащ окутал его плечи, падая к серебряным шпорам высоких сапог. Освободились от униформы финских ремонтников и остальные члены свиты, оставшись в своем привычном московском облике.

В отдалении лязгнула металлическая дверь, прошаркали и остановились совсем близко от сидевших тяжелые шаги.

— Ага! К нам идут. Я так ждал! — обрадовался Батон. — Предупреждаю — буду отстреливаться. — Он вытянул лапу с оттопыренным коротким пальцем.

— Боги, о боги! — горестно произнес тихий голос. Между труб показался невысокий человек, растерянно отпрянувший при виде «бригады». — Не чаял уже застать. Добрый вечер, господа...

— Добрый, добрый, товарищ, — приветствовал гостя Роланд. — Не беспокойтесь, друзья, перед вами заслуженный Архитектор страны. Лауреат Государственной премии. Автор этого строения. А тут... — Роланд обернулся к своим спутникам.

— Представлять никого не надо, — остановил его Архитектор. — Знаю, наслышан, послан специально к вам. Впервые получил увольнительную на двадцать четыре часа... Бродил по городу, в основном провел время здесь... Вы позволите? — Он опустился на угол какого-то люка. — Устал.

— Вам, разумеется, хочется объясниться после двадцатилетнего молчания? — вскинул бровь Роланд. — Два десятка лет на размышление — совсем не много. Но как историческая дистанция дает повод для подведения итогов.

— Я подвел... — Архитектор достал из кармана темного пиджака, сшитого по моде тридцатых в одном из лучших салонов Европы, большой платок и отер покрытый испариной лоб. — Но, увы, объяснить ничего толком не могу... Вы ведь ждете чистосердечного признания?

Шарль вздохнул, Амарелло плюнул вниз, Батон пожал плечами — мол, пофигу нам ваши признания, уважаемый. Не пальцем деланы и не тем, чем вы.

— Так вот... — Архитектор собрался с духом. — Признаюсь: если бы довелось все начать сначала, я бы поступил точно так же. — Он хотел смело взглянуть на Роланда, но опустил глаза.

— И Храм бы разрушили? — поинтересовался Роланд.

Архитектор молча кивнул, склонив голову.

— Конечно, я закрывал глаза на отдельные факты... — робко заговорил он, постепенно вдохновляясь. — Не хотел верить ходившим домыслам, слухам. Нельзя творить великое, плутая в сомнениях. Только на полной самоотдаче можно служить идее!

— И как идейка? Ваш Дом называют «братской могилой». Могилой ваших столь же прекраснодушных, приверженных идее соратников. Сатанинская ирония! — расхохотался Роланд. — В связи с противостоящим объекту Спасителя местоположением я бы присвоил ему особое звание: Дом Сатаны-искусителя. Причем после того, как не без вашей помощи ликвидировали Спасителя, главенствовал сатана более полувека.

— Жаль, Дворец с шестисоттонным вождем не успели соорудить, — ввернул кот. — Было бы очень стыдно. Вообразите — все сейчас только бы и думали о том, как демонтировать статую, и спорили, насколько оскорбляет она чувства соотечественников. Возникли бы противоборствующие фракции, а какой-нибудь способный юноша разработал бы свою методу уничтожения.

— Не моя вина, что Дворец не успели построить. Теперь другие, как вижу, пристрастия. Монументально, ничего не скажешь. — Архитектор кивнул на темную громаду странного памятника. — И в чем, скажите мне, разница?

— Никто ничего не взрывал. Исказили облик города, потратились — это да. Себя возвеличили и прославили более, чем историческую персону, — допустим. Но для возведения монумента не снесли этот, допустим, ваш дом. — Роланд с укоризной взирал на человека в старомодном, но весьма качественном костюме. — А ведь вас наградили Даром.

— Я не предавал себя. Работал не за страх, а за совесть... — тихо вздохнул обвиняемый.

— Далась вам эта совесть! И не заметили, как от нее избавились. Вроде блудливой девственницы, потерявшей тяготившее целомудрие, — нахмурился Роланд. — В ближайшие полвека поразмыслите над тем, в чем состоит смысл упомянутого вами понятия. Ознакомьтесь с романом Горчакова. Уверяю, у вас появятся новые соображения относительно собственной персоны.

— Охотно ознакомлюсь, — согласился Архитектор.

— Ваша увольнительная заканчивается. Кажется, вы здесь по делу? — Роланд посмотрел на бумагу, торчащую из кармашка архитекторского пиджака.

— Тысяча извинений! Отвлекся беседой. Вот... — стараясь не смотреть в лицо Роланду, он протянул конверт. — Лично вам... Засим разрешите откланяться...

Пятясь, озираясь на странную компанию, усталый человек отступил в темноту и скрылся за углом.

— Тоже мне, красный дипкурьер! — фыркнул кот. — Мы отбываем, экселенц?

— Небольшая заминка. — Роланд прочел послание. — ТАМ оценили нашу работу. ОНИ благодарят НАС за участие в спасении Храма! — Роланд расхохотался бурно и демонически. В наползавшей с севера туче прокатился гром.

— А мы ну совершенно ни при чем! — хмыкнул Шарль. — Имел место случай религиозного фанатизма. Человек прыгнул с башни, чтобы спасти святыню, — весьма распространенная практика. Вначале взрывают, потом спасают — нормально! И вообще — здесь так принято.

— А чего странного если в этом районе как раз прогуливался Амарелло? — округлил апельсиновые глаза Батон. — Не мог же он не подхватить свалившийся на него труп? То есть еще не совсем мертвого выпаденца?

— Так я себе в общих чертах и представлял случившееся, — согласился Роланд. — Но благодетели человечества вдохновлены подвигом не твердо верующего православного Горчакова и просят нас позаботиться о его судьбе. Мастер, по мнению упомянутых инстанций, — человек, способствовавший воссозданию и сохранению культового сооружения. И в то же время — наш протеже!

— Немыслимо! Немыслимо! — фальшиво, как массовка в оперетте, возмутилась свита.

Амарелло же с прямотой вояки спросил:

— Мне вылетать?

Роланд кивнул:

— Прихвати Батона. Он большой любитель батальных сцен. Насколько мне известно, наших героев сейчас как раз убивают.