Глава 30

— Извините, экселенц, мне надо идти... Надо что-то немедленно сделать... Он зовет меня! — Маргарита вскочила, сраженная внезапно нахлынувшим беспокойством. Тревога была сильной и острой, словно приступ безумия.

— Маргарита Валдисовна, куда вы? — окликнул Роланд бросившуюся к дверям гостью.

— Н-не знаю... Мой муж... Мой любимый в опасности!

— И поэтому вы собираетесь выбежать в таком виде средь бела дня на Красную площадь? Сядьте. — Роланд указал на стул. Маргарита подчинилась. — Может, что-то хотите сказать на прощание?

— Я благодарна вам... — проговорила она одеревеневшими губами.

— Благодарны?!

— Возможность осуществить справедливое возмездие — большая роскошь для слабого... для того, кто не умеет смириться. Спасибо.

— И вы больше ничего не могли бы пожелать?

— Многого, экселенц, очень многого... Но я не вправе просить вас.

— Вправе. В заслуженном праве, — возразил Шарль. — Что за церемонии между друзьями!

— Пожалуйста, говорите без стеснения, потому что помощь предлагаю я, — произнес Роланд.

Сердце Маргариты бешено застучало, она тяжело вздохнула, сжав ладонями виски.

— Ну, смелее, — поощрил ее Роланд. — Мне известно, что абстрактное справедливое возмездие и казнь, осуществленная лично, не одно и то же. Вы проявили волю и мужество, Маргарита, в расправе с врагами. Я хочу наградить вас.

— Тогда я попрошу вас об одной вещи, экселенц... — Маргарита вздохнула еще раз и твердо сказала: — Я не хочу быть избранной. Пусть чести стать ведьмой удостоится каждая, которая продолжает верить в чудо, когда никто уже не может помочь.

Она с мольбой смотрела на Роланда, но тот недоуменно пожал плечами:

— Стать ведьмой? Это давно практикуется, милая моя. Вы были просто не в курсе.

— Не стервой, а ведьмой, — уточнила Маргарита. — Сильным существом, способным отстоять свою правоту. Свою и тех, кто дорог.

— Но это, полагаю, не совсем то, что вам сейчас совершенно необходимо, — прищурился Роланд, прислушиваясь. — Вы разрываетесь между общественным и личным, упорным желанием облагодетельствовать человечество и спасти свое счастье. Признаюсь, меня мучает нечто похожее. Какой напряженный момент. Хм... Так вы настаиваете на неком абстрактном пожелании в адрес униженных и оскорбленных? — Он обратил сверкнувший глаз к Маргарите. — Ратуете за торжество справедливости в рамках одной отдельно взятой человеческой жизни?

— Да. Здесь, на Земле, и для всех.

В гримасе Роланда обозначилась демонстративная скука. Батон поспешил исправить оплошность Маргариты:

— И далась она вам, эта всеобщая справедливость! — Он приложил лапу к сердцу. — Поверьте, светлейшая, вещь совершенно эфемерная. И кроме того, есть области, находящиеся вне нашей компетенции. — Он с полупоклоном обратился к Роланду: — Я бы лично, экселенц, посоветовал ходатайствовать насчет лечения королевиной сестры в смежном департаменте. За участие в спасении культового объекта они нас всех должны бы представить к награде. А уж поправить девочке в голове кое-что им раз плюнуть. — Кот достал из-под скатерти рентгеновский снимок и посмотрел на свет. — Сквернейшая штука. Пусть хоть пальцем пошевелят, чудотворцы фиговы. Тем более что статистика самоисцеления у них явно страдает даже среди чистейших праведников. Что ни праведник — то непременно доходяга. И ведь подобного нельзя сказать про тех, кто наоборот... — разговорился кот.

— Это правда возможно?! — Маргарита приблизилась к Роланду.

— Я лично такими делами не занимаюсь и ничего не могу обещать за других. Идея Батона, пусть он и хлопочет.

— Благодарю вас, прощайте, — сказала Маргарита, направляясь к двери. С опущенной головой, окаменевшая, несчастная.

Роланд возник на ее пути, пристально вгляделся своим пронзительно-пустым глазом. Для чего склонил голову к плечу, как мудрый ворон.

— Ваши просьбы не в счет. Первая касается человечества, вторая не в нашей компетенции. Что вы хотите для себя? Ведь хотите же, я прекрасно вижу.

Маргарита кивнула, набрала полную грудь воздуха и, глядя в насмешливое узкое лицо, отчетливо, как заклинание, вымолвила:

— Я хочу, экселенц, чтобы ко мне сейчас же, сию секунду, вернулся мой любимый.

Тишина замерла в комнате, и в ней медленно, чинно пробили двенадцать раз Куранты.

— Вот! — Подняв палец, Роланд прислушался. — Двенадцать — и ничего! Ничего, а?! — Роланд расхохотался с мальчишеской легкостью, и свита знала, что это означает редкое и совершенно подлинное ликование.

— Ничего! — в один голос со значением подтвердили Шарль и Батон.

Тут в комнату ворвался ветер, тяжелая занавеска на окне сбилась в сторону, и среди торопливых, взъерошенных туч показалось солнце. На пол лег золотой луч света, а в нем появился Максим в сопровождении Амарелло. Явление это было похоже на галлюцинации умирающего — смешное и трагическое присутствовало в нем в равной мере. Атак же — невозможное и желаемое. Коренастый крепыш в алом мундире был в два раза ниже исхудавшего, нетвердо стоящего на ногах от головокружения, светловолосого мужчины. Не стоит и говорить, что первый напоминал шута и черта в одном лице, а второй — снятого с креста Иисуса. В русых волосах надо лбом ясно обозначились седые пряди, вокруг провалившихся глаз залегла синева, на скуле багровела широкая ссадина, а во взгляде появилась такая скорбь, что у Маргариты замерло сердце.

— Доставил выпаденца, — перевел дух клыкастый. — Надо сказать, не верил, когда вы твердили, что с интеллигенцией так тяжело. Едва не уронил, — он покосился на оторопело застывшего у окна посетителя, — изволил сигануть прямо из головы статуи.

Маргарита простонала, подбежала к Максиму и прижалась к нему. Она произносила только одно слово, бессмысленно повторяя его:

— Ты... ты... ты... — И долго сдерживаемые слезы ручьями бежали по ее лицу.

— Не плачь. Пожалуйста. — Отстранив ее, Максим вгляделся в полные слез и отчаяния глаза. — Успокойся. Все страшное позади. Мы вместе, вместе... значит, это возможно? Мы уже по ту сторону?

— Нет, нет! Мы живы. Тебя спасли, Макс. А это... Это друзья.

Шарль ловко и незаметно пододвинул Максиму стул, и тот опустился на него, а Маргарита беззвучно осела на ковер, прижалась щекой к коленям возлюбленного, закрыла глаза.

— Да, — заговорил после молчания Роланд, — этому человеку пришлось несладко. — И кивнул Батону: — Ему было бы очень кстати испробовать эликсир по твоему рецепту. Чистого... хм... я могу назвать лишь химическую формулу.

Батон подал чашу, на поверхности которой бегали языки голубого пламени.

Максим взял ее, осушил одним махом, как должен был бы поступить лихой гусар. И выпрямился, разминая плечи.

— Ну вот, это другое дело, — одобрил Роланд. — Теперь поговорим. Кто вы такой?

— Желанная добыча для мерзавцев. Простак. Безумец, страдавший манией величия. А, теперь все равно... — Он прислушался. — Ведь ничего не произошло там, на улице?

— Храм цел, — сказала Маргарита и торопливо объяснила Роланду: — Он недопустимо честен и легковерен. Сегодня это называют глупостью. Максим стал отшельником, чтобы не делать ошибок. Ведь он хотел помочь всем...

— Мы имеем дело с распространенным здесь умопомешательством. Абсолютное отсутствие здорового эгоизма. — Роланд покрутил в руке и бросил в камин книгу в красном переплете. Огонь уже трудился над полным собранием сочинений И.В. Сталина, сваленным на полу. — Чревато неприятнейшими последствиями в государственных масштабах.

— Максим знает это! Он отказался от своего изобретения, он писал о том, что произошло с людьми, прошедшими школу гибельных иллюзий. О тех, кто жил в этом Доме — корабле из прекрасного будущего, — горячо защищала любимого Маргарита.

— Дом стал клеткой, в которой содержались откармливаемые для пиршества сатаны жертвы, — сказал Роланд. — Гигантская, комфортабельная кормушка Кремля. Власть пожирала сама себя. И в этом была ее сила. Каннибализм неистребим — в индивидуальных или государственных проявлениях.

— Осмелюсь добавить, экселенц, каннибализм — профессиональное заболевание тирана. Чем сильнее власть, тем губительней аппетит, порожденный страхом. Того, кто более непреклонен и стоек, он пожирает в первую очередь, — уточнил Батон, бросая в топку остальные тома сочинений Гнусарилиссимуса.

— Да, не вегетарианские были времена. — Роланд посмотрел на сидящего с опущенной головой Максима. — Возлюбленного королевы, насколько мне известно, тревожит проблема выживания Дара в условиях прожорливой власти.

— Это мучительный вопрос. Все они... — Максим мотнул головой, — все, кто строил этот Дом, сочинял радостную музыку, снимал счастливые фильмы, были наделены светлым Даром, призванным открывать людям радость. А стали творцами гигантского иллюзиона, скрывавшего кровавую мясорубку. Одни шли на компромисс с совестью осознанно, другие — убеждая себя в правоте. В правоте служения сильной власти. Они утешали себя тем, что творят во всю мощь отпущенного дара и создают нетленные, вневременные ценности...

— Самогипноз, — определил Батон, занявшийся уборкой помещения на скорую лапу. — Это же кошмарное бедствие, экселенц! Любой талантливый интеллигентик, которого вот так подпирает страсть к самовыражению, легко превращается в приспешника тирана. И спокойно принимает из его рук заслуженные дары.

— Ну, вот еще! — обиделся Шарль, отдыхавший в кресле с задумчивым и печальным видом. — Совсем не спокойно, а с чувством глубокого удовлетворения. А поселившись в золотой клетке, заливается соловьем, да с каким вдохновением! Вкус к жизни, видите ли, особенно остр на поле брани, а гром пушек вдохновляет пылких муз. Иным «мастерам» и вовсе нужен нож у горла, чтобы прочувствовать радость бытия и воспеть ее во всю мощь. Иные вовсе не способны творить на воле. Так сказать, теряют в условиях свободы творческую потенцию.

— Вот и выходит, что песня громче у того, кому удалось вытолкнуть кляп. Дар расцветает в страданиях — в неволе, в сделке с совестью, под дулом пистолета. А прекрасные, ну самые возвышенные и чудные мечты произрастают на хорошо удобренной кровью почве, — все больше сникая, продолжил рассуждения Максим.

— Совершенная истина! — Батон заботливо смахнул хвостом пыль со спинки стула гостя и поправил ковер у его ног. — Скажу больше: мученики мечтают о прекрасном и возвышенном, а те, кто живет с набитым пузом, извините, обожравшись благополучием, тем подавай чернуху покруче. Для тонуса. — Он в позе лектора встал у стола и назидательно поднял лапу: — Благополучие нуждается в допинге мерзости и трагизма. Кошмарная же реальность порождает творцов оптимистического, прекраснодушного иллюзиона. Парадокс, нонсенс, абсурд.

— Ловушка Гнусов. В нее угодили лучшие... Тот, кто строил Дом, разрушал Храм и кто ненавидел их. Тот, кто пел, зажмуриваясь изо всех сил, и тот, кто видел западню. — Мучительный вопрос застыл во взгляде Максима.

— И чего тут неясного? Все абсолютно понятно: надо учить Устав, — оживился Амарелло. — Там сказано — «при любых обстоятельствах проявлять бдительность и стойкость в масштабе себя». Личный эгоизм то есть. Иногда он совпадает с общественным и превращается в альтруизм. Ну, я не силен в диалектике. Лучше на конкретном примере. Вот он, выпаденец значит, вовремя раскрыл гнусные планы противника. Но не захотел подчиниться и поэтому прыгнул вниз. Стойкость и бдительность налицо. При этом — и себе удовольствие, и другим подарочек.

— Вы ценой своей жизни спасли святыню. Или объект покаяния — как будет угодно, — торжественно обратился Роланд к гостю.

Максим рванулся к окну, торопясь убедиться, что на набережной и в самом деле не произошло ничего страшного.

— Стоит. — Он закрыл глаза и медленно покачал головой. — Объект покаяния? Нет... Я спасал себя. Свободу выбора, право победить, свою совесть, свою любовь. И еще уничтожил то, что должен был уничтожить, — этот проклятый прибор. — Он посмотрел на Маргариту с мукой. — Я не мог поступить иначе. И я знал, что именно таким я нужен Творцу.

— Знаю. Ты спасал нас. — Маргарита посмотрела на Роланда. — Мастер много размышлял о смысле ПОРУЧЕНИЯ, которое должен был выполнить в этом мире. Люди часто склонны преувеличивать масштаб собственных сил и ответственности. И совершают непоправимые ошибки.

— Он написал правдивую историю о подобных заблуждениях. И сделал выбор в пользу частной ответственности, что и подтвердил своим поступком. Своей, так сказать, героической смертью, — торжественно сформулировал Роланд.

— Ты настоящий Мастер. — Маргарита обняла возлюбленного.

— Маргарита называет меня так в честь своего любимого героя. Вроде как дань традиции. — Максим оглядел присутствующих. — Я догадался, кто вы.

— А я, по странной случайности, наслышан о вас, мой друг. И вот ведь удивительно — сразу по двум направлениям: как о создателе сатанинского прибора и авторе вот этого, вполне человеческого сочинения. — Роланд поднял руку ладонью кверху, и тотчас в ней оказалась зеленая папка. — Вашу рукопись я использовал в качестве справочного материала, разбираясь в здешней ситуации. — Орлиным взором он очертил пространство квартиры, дома, набережных, площадей. — Признаюсь, «враки-мраки» — мое излюбленное амплуа. А вы копались в прошлом неспроста. Родство родством, но ведь требовалось доказать себе справедливость отказа от работы над универсальным аппаратом всеобщего совершенствования. Большой соблазн был, вроде как у Жостова, ринувшегося в революцию. В общих чертах вы правильно сориентировались в расстановке сил на Вселенской арене, друг мой, и сделали верные выводы. Что и подтвердили своим поступком.

— Моя рукопись не завершена, — смутился Максим, — она ничего не проясняет, не дает ответов. Это всего лишь моя попытка понять... Но никак не...

— Не эпохальный труд, вы хотели сказать, — помог Батон. — Да, вы не Солженицын, уважаемый сочинитель. И в этом нет беды. Надо смотреть правде в глаза: наличие тигров не отрицает существования котов. Каждый хорош по-своему, и каждый мурлычет своим голосом.

— Но я не Мастер! — горячо возразил Максим. — Мое изобретение погибло, книга очень, очень скромна.

— Об этом не вам судить. Вопросами рангов и пиете-тов занимается специальная комиссия Отдаленного времени. Важно то, что вы нашли в себе достаточно сил, чтобы понять вредоносность гениального изобретения, отказаться от ученых амбиций и написать правдивую историю о подобных же заблуждениях. Вы осмыслили опыт своих предков, — тоном научного оппонента на защите диссертации произнес Роланд. — А кроме того, именно благодаря вашему сочинению мы сумели разобраться в сложившейся обстановке и сделать верную ставку. — Роланд орлиным взглядом обвел свиту. — Я хочу, чтобы все сейчас хорошенько запомнили основные результаты нашего визита: действия бандитской группировки Пальцева проконтролированы, зачинщики обезврежены. А Храм — Храм по счастливой случайности спасли не мы. Его спас Мастер, вернее, настоящая, вечная и верная любовь. Именно то, о чем я советовал вам поразмыслить в новогоднюю ночь.

Свита застыла, ловя каждое слово экселенца, — он формулировал свою версию случившегося.

— А я все ждал, когда рванет запрятанная нами под землей взрывчатка, — с простодушным удивлением объявил Амарелло.

— Другого ты ждал! — буркнул кот, дернув клыкастого за полу мундира. — Ишь как в окошко кинулся спасать сего спасителя. И что это здесь все — спасители? Может, поели чего?

— Мщение — наша обязанность! — выпалил Амарелло, вытянувшись во фрунт. — Я мстил врагам Горчакова, а следовательно, пришлось помочь самому сочинителю. Я правильно поступил, экселенц?

— Полностью, — одобрил Роланд. — Мы занимались тут своим делом — изо всех сил мстили и ненавидели. А если уж кто-то кому-то слегка и помог, то ни в коем случае не с целью спасения культового объекта!

— Разумеется, разумеется! — подхватил идею Шарль. — Мы помогали влюбленным обрести несчастье совместной жизни. В сущности, мы совершили мерзейшую подлость. — Он посмотрел на стоящих в обнимку влюбленных.

— Приятно иметь сообразительных учеников. Мы «подставили», как здесь говорят, нашего компаньона Пальцева. Взрыв не случился благодаря героизму Горчакова, а клад... Клад русских царей обнаружит к юбилею столицы новый президент. Не скажу, правда, к какому, — подвел итоги случившемуся Роланд.

— Королевская щедрость! — прослезился Шарль. — И все настолько складно вышло!

— Экселенц! Вы так добры. — Маргарита сжала руки, восторженно зажмурилась. Но не решилась подойти к Роланду.

— Никакой благодарности, Маргарита Валдисовна. Это наша работа.

— Но вы, вы не только мстили и ненавидели. Вы спасли нас! Я знаю теперь — приглашение в эту квартиру прислали вы! А я не догадывалась сразу. Глупая — не смела поверить в чудо!

— Будьте любезны, оставьте в покое чудеса. Имеют место быть вещи вполне естественные и взаимовыгодные. Союзники помогают друг ругу. — Роланд дружелюбно улыбнулся. — Говорите же, друзья, говорите все, что вам нужно.

Максим и Маргарита переглянулись и без слов приняли решение.

— Мы хотим вернуться в наш дом на озере и чтобы лампа загорелась и пес прыгал у ног... Чтобы все стало, как было, — воскликнула Маргарита.

— Крайне неразумное решение, — разочарованно покачал головой Шарль. — Существуют Европа, Австралия, Новая Зеландия, наконец. Там тоже есть озера. Но совершенно другая атмосфера для писательства.

— А эти, — хмыкнул Амарелло, — «ваши приятели»? Теперь их много. Господин Пальцев успел науськать на террориста Горчакова правительственные службы. Они объявят на вас охоту, пейзане.

— Они думают, что я упал с башни и утонул в реке.

— Вы действительно слегка наивны, сочинитель. Бандиты не оставляют в живых свидетелей. А государственные службы не могут позволить ускользнуть злостному террористу. Ваш «необитаемый» островок находится на пороховой бочке, — предупредил Роланд.

— Я совершенно безвреден и никого теперь не интересую. — Максим прижимал к себе Маргариту, боясь выпустить хоть на минуту. — Нам дорог наш дом. Мы больше не будем вмешиваться во все это...

— И мы никогда больше не расстанемся, — подтвердила Маргарита. — Мы запасем дрова, муку и масло. Я сушила грибы и собирала чернику. Я варила малиновое варенье и умею солить капусту. А на деревьях полно яблок... О... — Она закрыла глаза. — Будет долгая, счастливая зима... Не посылайте нас, пожалуйста, на Канары.

— Ну зачем так огорчаться? Чуть что — сразу в слезы, — возмутился Амарелло. — Будет вам домик с вареньем. Уж если так хочется — располагайтесь там под лампой и нищенствуйте.

— Очень хочется, — подтвердил Максим.

— Тогда возьмите от меня на память. — Роланд кивнул в сторону двери.

Тут же явилась Зелла, неся на подносе альбом с фотографиями, папку с письмами и цилиндр калейдоскопа.

— Письма Льва и Варвары, как вы понимаете, не могли быть написаны и отправлены в те варварские времена. Но здесь до последнего слова чистейшая правда. Эти слова не были произнесены и написаны, они существовали в измерениях мыслей и чувств. Я подтверждаю подлинность. Мало того, их каким-то образом угадал Мастер и внес в свою сагу. — Роланд протянул Максиму папку. — А игрушку Мишеньки пришлось слегка подчинить. Имейте в виду, если понадобится: стеклышки в калейдоскопе превратились в рубины, сапфиры, изумруды, алмазы — самой чистой воды и отменного качества.

Максим с сомнением взглянул на Маргариту. Она взяла подарки, благодарно улыбнулась Роланду, стоящей с ним рядом троице и тихо воскликнула:

— Прощайте!

— До свидания, — сказал Роланд, усмехнувшись уголком тонкогубого рта.