— Решено. — Роланд поднялся. — Даме необходимо отдохнуть, а мы займемся подготовкой бала. Надо разослать уведомления, пригласить наблюдателей. Ждите нас здесь, Маргарита Валдисовна. И ни за что никуда не ходите. — Он поднялся, взметнув складки черного плаща.
Тотчас встала и свита.
— А полет, экселенц? — тихо, но требовательно произнесла Маргарита. — Он ведь не будет обычной волшебной прогулкой?
— «Обычное волшебство» — вот до чего уже договорились. — Роланд покачал головой. — Что же требуется — необыкновенное чудо?
— Чудо, экселенц. Чудо возмездия, чудо справедливого наказания, чудо сострадания и воздаяния. Есть много несчастных людей, незаслуженно обиженных, экселенц, и множество тех, кто не имеет права называться людьми. И те и другие должны получить по заслугам — по преступлению и по страданию своему.
— Этим давно занимаются компетентные Небесные департаменты. Или вы им не доверяете? — Роланд иронически поднял бровь.
— Ну, это ведь все потом... — Маргарита запнулась, — в другой, видимо, жизни...
— Вы затрагиваете сложнейший вопрос мироустройства. Не будем вдаваться в его обсуждение. Ясно одно — вы не надеетесь на высшую справедливость и хотите осуществить ее немедля, сейчас, собственными руками. — Роланд вздохнул, обращаясь к свите: — М-м-да... в смысле смирения и терпимости человечество безнадежно. Не скрою, это меня радует. Есть основания полагать, что наш департамент никогда не останется без работы. — Он взглянул на Маргариту с сочувствием: — Скажу доверительно, вы угадали, не все представители человечества в полной мере люди. Амплитуда очень велика. От святости до... хм... положим — до сатанизма. Впрочем, увы, со святостью дефицит. Думаю, вам это хорошо известно. Но вы все же надеетесь установить мировой порядок?
— О нет! — Маргарита сделала шаг к Роланду и заглянула в его невероятные глаза: — Я лишь хочу отвести душу.
— Вот это по-нашему! — воскликнула троица в один голос.
— Хотя формулировка насчет души не очень точна... — проскрипел Шарль.
— Оттянуться и воздать своим ближним по заслугам. Или раздать? — подсказал нужное определение Амарелло.
— Пусть так, — согласилась Маргарита и заговорила горячо, сжав руки: — Столько раз, перед тем как уснуть, я воображала, как несусь над Москвой на швабре. И я изобретала месть, экселенц... Самую жестокую месть. Мне казалось, что та ваша прежняя московская Маргарита была излишне деликатна. Вылить чернильницу в постель ненавистного критика и затопить квартиру водой... Да это же обычная бытовая неприятность, которая больше огорчит соседей и слесаря.
— Вы бы, естественно, затеяли мировой переворот или истребили врагов из ядерной пушки. — Роланд изучающе смотрел на худенькую молодую женщину в цветущем платье. — Неужели на пороге второго тысячелетия здесь для мести в самом деле необходима швабра?
— Традиция, экселенц. Ведьмы испокон веков пользовались метлами, и у них должны быть длинные, развевающиеся по ветру волосы, — уточнила Маргарита.
— Ага. Мы уже заговорили об оформлении! А этим ребятам, — он кивнул на изображавших цирковых униформистов спутников. Вытянув руки по швам, члены свиты застыли в торжественном молчании. — Так этим парням, полным нежности и сострадания, показалось, что вы сильно горевали. И я застал вас здесь, как помнится, не в самом лучшем расположении духа.
— Да, я страдала, я невыносимо страдала. Но сейчас я счастлива! Потому что знаю — все кончится хорошо! Ведь на помощь пришли вы, экселенц!
— Так... — Скрестив на груди руки, Роланд встал у буфета, который мгновенно обратился в жарко пылающий камин. — Давайте уточним наши позиции, Маргарита Валдисовна. Во-первых, я не приходил на помощь. Я пришел в принадлежащую мне квартиру. Поскольку мой особняк, как вы слышали, сгорел. Следовательно, наша встреча случайна.
— Но вы сказали о Мастере, а я называла Максима так. Значит, вам небезразлична его судьба.
— Вы следуете по общеизвестной канве истории некой влюбленной московской пары. Поверьте, ежели бы кто-то взялся описать истории всех влюбленных, то этими рукописями можно было бы окутать земной шар, как младенца пеленками. Каждая из них по-своему прекрасна, необыкновенна и поучительна. Признаюсь, частенько в этих историях не обходилось без меня. Кого, например, не потрясал финал любви Ромео и Джульетты! А ведь могло бы все завершиться скучнейшей свадьбой, выводком детишек и неизбежными последующими семейными дрязгами. Именно смерть из-за любви сделала эту пару бессмертной. Ну и, конечно, господин Шекспир, который, впрочем, был вовсе не тем, за кого его принимают историки. Но многие весьма эффектные события происходили совершенно без моего содействия. Вам ясно, о чем я толкую?
Глаза Маргариты вспыхнули опасной решимостью:
— Вы отказываетесь помочь нам?
Роланд в раздумье прошел по комнате, постоял у окна, раскачиваясь на носках и заложив руки за спину. Обернулся с непроницаемо скучным лицом к просительнице и начал назидательным тоном:
— Успокойтесь и поразмыслите здраво. Как вы уже догадываетесь, моя особа — не высшая инстанция в решении спорных вопросов. Вы уверены, милая леди, что именно ко мне обращены ваши чаяния?
— К вам, экселенц, — твердо сказала Маргарита. — Вам, экселенц, доступно понимание и сострадание... И вам, что бы вы ни говорили, далеко не безразлично, что случится сегодня в этом городе!
Роланд несколько секунд в полном молчании созерцал взбунтовавшуюся женщину, сумевшую угадать его потаенную заинтересованность. Потом взглядом погасил камин и, перебросив через плечо полу плаща, направился к двери. Звякнули серебряные шпоры высоких сапог, в руке, обтянутой перчаткой с раструбом, появился хлыст — он явно готовился к путешествию. Маргарита замерла в ожидании. В проеме бархатных портьер, как в распахе театрального занавеса, Роланд остановился:
— Ничего не могу обещать вам заранее, уважаемая леди. Внимательно ознакомьтесь с инструкцией на столе кабинета. Постарайтесь не отклоняться.
Свита молча последовала за господином, в прихожей стихли шаги, квартира погрузилась в тишину, Маргариту охватило лихорадочное беспокойство. Вдруг стало зябко. По спине побежали мурашки. Обхватив плечи руками, она поспешила в кабинет, стараясь не задумываться над дискуссией с Роландом. Да и был ли он вообще?
С появлением Маргариты на столе сама по себе зажглась лампа под зеленым колпаком. Придавленный тяжелым мраморным пресс-папье, на сукне лежал лист гербовой бумаги. В его центре с эффектом голографии был впечатан герб: шит и меч. Типа нашивок на мундирах стражей государственной безопасности. Но меча оказалось два — огненный и серебряный — карающий и защищающий. По овалу размещалась надпись готическим шрифтом: «Ненависть — моя обязанность. Мщение — моя добродетель».
На чистом поле листа лиловела только одна фраза, размашисто написанная пером: «Выпейте это и постарайтесь уснуть». «Это» в виде пузырька с чернильной жидкостью стояло тут же. Обычный пузырек темного стекла с притертой пробкой, из породы тех, что толпились в старых аптечках с торчащими ярлыками рецептов на горле.
У Маргариты мелькнула догадка, что не придуманный, фантастический Воланд, а вполне реальные лица подсунули неугодной свидетельнице вначале нечто наркотическое, вызвавшее галлюцинации, а теперь яд. Но сомнений почему-то не было. Открыв пробку и зажмурившись, она сделала пару больших глотков, замерла, прислушиваясь к ощущениям. Открыла глаза и перевела дух. Ни смертельных конвульсий, ни даже горечи во рту не было. Розыгрыш! Обычная вода, чуть подкрашенная чернилами. Печально...
Маргарита нахмурилась, потом расхохоталась. Хохоча, откинулась в кресле, согревая спину клетчатой подушечкой и погружаясь в приятнейшее тепло — тепло глобального благополучия и неколебимого оптимизма. Так сидела, нежась в убаюкивающих волнах покоя, но не уснула. А почувствовала прилив деятельной энергии. Поспешила зачем-то в ванную и, распахнув дверь, не узнала комнаты. Обветшалый «сталинский» комфорт, в виде обшарпанной, со сколками эмали ванны, выщербленного кафеля до половины стены и шелушащейся лишаями краски над ним, — исчез вместе с круглыми, мутными рожками, вафельными полотенцами, карамельным брикетиком «Земляничного» мыла. То есть ничего этого не было и в помине. Был просторный зал, утопающий в золотистом мягком свете, с полукруглым куполом в центре. На трехступенчатом возвышении под куполом, среди молочнозеленых ониксовых колонн, стояла чаша, размером соотносившаяся с Маргаритой, как венчик тюльпана с Дюймовочкой. В чаше — несомненно, хрустальной, играющей радужными гранями, как гигантский бокал, искрилась и бурлила рубиновая жидкость, источая терпкий, кружащий голову аромат. По колоннам и беломраморным ступеням метались алые отблески. «Кубанское игристое», — решила почему-то Маргарита, не знакомая с таким сортом вина. Стены зала, зеркально преломляясь, уходили в другие измерения, а прямо перед купальней в высокой арке сверкало живыми блестками темное панно. Мелодичное журчание струй и легкий хрустальный звон деликатно заполняли тишину. Маргариту охватила балетная радость — музыка зазвучала в каждой клетке тела, и неудержимо потянуло раствориться в ней. Она закружилась, вздымая необъятные туманные юбки, и даже напела неизменно являющийся в таких случаях вальс про голубой Дунай. Затем, ничуть не сомневаясь, что купанье приготовлено именно для нее, скинула платье, скользнувшее к ногам охапкой цветов, и шагнула в рубиновое бурление. Расслабилась, вытянулась, вся превратившись в наслаждение. Телесная радость совпала с внутренним ликованием, Маргарите хотелось петь, смеяться, кричать. Все великолепно! Лучшего не может быть, ничего подобного никогда и ни с кем не случалось! Это твой праздник, твоя радость, тебе одной принадлежащая Вселенная, и вся она — наслаждение!
Наконец, Маргарита открыла глаза и увидела, что вовсе не мозаика и не витраж украшали стену. Стены совсем не было — внизу сияла и переливалась огнями ночная Москва! Дождь прекратился, в воздухе не чувствовалось ни гари, ни выхлопных газов. Город окутала южная августовская ночь. Мягкий морской ветер заносил в купальню запах тубероз и магнолий. Маргарита заметила множество цветов, растущих вдоль парапета крыши, как в ботаническом в саду. А за кустами олеандров и камелий светился огнями зовущий ее город. Дом, словно гигантский корабль, плыл в неизведанное, оставляя позади все, что мучило и пугало.
Зов дальних странствий заставил радостно биться сердце Маргариты. Она покинула ванну, шепча: пора, пора...
В зеркальной стене за колоннами отразилась юная женщина, прекрасная, словно боттичеллиевская Венера. Об этом сходстве твердил ей Макс, а она посмеивалась — как преображает реальность взгляд влюбленного! И теперь увидела в зеркалах Маргарита именно ее — покорявшую мир столетиями богиню любви. Правда, с легкой поправкой на современный эстетический канон: минус десять кило, плюс золотистый загар, который получила Маргарита, валяясь нагишом под летним солнцем. И волосы! Ни один шампунь в мире не сумел бы в один миг превратить легкую шелковистую солому в тяжелую гриву, змеящуюся золотыми прядями по спине и плечам. А морской синевой мерцающие глаза в пушистых ресницах не нуждались даже в самой эффективной и стойкой косметике. Может, так оно и было прежде?
Этим волшебным летом Маргарита любовалась своим отражением в глазах Максима, в озерной глади, в темном стекле ночного окна, являвшего из потусторонней глубины оранжевую лампу, Мастера за столом и ее силуэт — тонкий, вызолоченный теплыми лучами. Да, этим летом возлюбленная Максима стала воистину прекрасной, ощутила в себе таинственную привораживающую власть, порхающую легкость, летучесть... Она была половинкой возлюбленного, светясь отраженным светом. Без него свет гас.
Теперь же Маргарита ощутила присутствие иных чар: колдовская, бесовская удаль разгоралась пожаром. Она знала, кто отнял Мастера. Отнял, чтобы погубить, и пылала неукротимой, испепеляющей ненавистью. Ненавистью существа, имеющего право и могущество мщения.
— Я — это ты, — сказала ей красавица в зеркале, изящно изгибая влажные коралловые губы.
— Ты — это я, — повторила Маргарита, вглядываясь в отражение и не умея разобрать, отражение ли это, или улыбается ей из глубины Зазеркалья другая.
— Ты стала ведьмой, Марго! Выпьем за это! — В руке синеглазой чертовки появился бокал с изумрудным напитком. Она медленно сняла с пальца проволочное обручальное кольцо, бросила в бокал, напиток заиграл радужными искрами. Бокал двинулся к стеклянной границе и с хрустальным звоном встретился с точно таким же, оказавшимся в руке Маргариты. Она выпила все до дна, швырнула чашу о мраморный пол и расхохоталась: — Ведьма, ведьма!
В изломанных зеркалах захохотали, взмахивая кудрями и закидывая голову мириады прекрасных чертовок, и эхо разносило хор голосов:
— Ведьма, ведьма...
На их руках не было кольца с хрустальной бусиной, а в сумрачных глазах не было боли.
Отражения искривились, поблекли, растаяли, будто смытые водяным потоком. Маргарита выбежала на крышу Дома, воздела руки к небу и вытянулась, поднимаясь на цыпочки. Пальцы ног оторвались от прохладной жести, с легкостью воздушного шара она мягко поднялась и опустилась, ощущая под ложечкой холодок невесомости. Пронесся ветер с дождевой крошкой, мерно и зычно забили Куранты. Одиннадцать! Что-то должно случиться сейчас, но что? В инструкции с гербом не было никаких указаний. Подчиняясь проснувшемуся любопытству, Маргарита отправилась в обход крыши, на которой громоздились колонны, портики, темные строения, напоминавшие покинутый город.
С лязгом распахнулась железная дверь невысокого «архитектурного излишества», выпуская на волю дворницкий инвентарь, ведь здешняя крыша просторней иной площади. Ее надо чистить, избавлять от снега, подметать. Шеренга метел, лопат, ломов, копируя балерин, начала весьма ловко исполнять перед Маргаритой танец маленьких лебедей под собственное шумовое оформление. Ей сразу же приглянулась дворовая метла из прутьев лозы с мощным захватанным черенком.
— Ко мне! — поманила ее Маргарита, приседая и хлопая по коленям, словно подзывая собаку.
Метла с радостью закружила вокруг хозяйки. Прочие предметы инвентаря, толпясь и толкаясь в дверях, вернулись в кладовую, где с грохотом складировались.
Маргарита оседлала метлу, сжав руками и коленями древко. И тут же ахнула: мгновенно перенеся ее за парапет, «летательный аппарат» завис над Москвой-рекой. Страшно не было — чувство высоты и падения неведомо летучим. Так легко и беспечно соскальзывают с утеса к вздыхающему внизу морю ласточки, так невесомо порхают мотыльки над лесом луговых цветов. Так взмывают к звездам юные ведьмы.
Далеко внизу под ногами Маргариты простирался город, освещенный мириадами огней. Над Красной площадью поднимался светящийся купол, словно крышка прозрачной шкатулки, хранящей сокровища, — узорчатые главы Василия Блаженного, золотые маковки соборов, увенчанные звездами башни Кремля. Во все стороны разбегались гирлянды фонарей, где голубоватого, где розового свечения. А прямо под Маргаритой, делающей плавный круг над центром, вздымалась сияющая шапка Храма. Белая громада собора встревожила Маргариту. Вспомнив о грозящей ему опасности, она круто развернулась и понеслась на юг.
Облака временами были совсем близко. Тяжелые, насыщенные влагой, они плыли с севера, обдавая лежащий внизу город холодным, хлестким дождем. Но ни холода, ни дождя Маргарита не ощущала. Лишь упругую волну воздуха, бьющую в грудь. Искусно подсвеченные высотные здания казались прозрачными сталагмитами, устремившими острые верхушки в лиловую мглу. Вдали на Воробьевых горах среди парка возвышался Университет. Дальше, между светящимися лентами шоссе лежали клинья «спальных» районов и темнели пятна лесов.
Совершать такие полеты наверняка можно было бы ежедневно, нисколько не пресыщаясь этим занятием. Столько заманчивого находилось внизу для существа летучего и невидимого!
Хотелось опуститься к троллейбусным проводам, пролететь вдоль проспекта, заглядывая в окна домов, скользить прямо над крышами на бреющем полете, распугивая котов, наблюдать за автомобилями и прохожими. А если войти невидимой в сияющие чертоги ресторана или казино? Крутануть рулетку, прихватить фантастический выигрыш и под вой сигнализации скрыться! А потом разбрасывать деньги с высоты, снизившись над какой-нибудь деревней... Нет, стоп! Все совсем по-другому. Начинать следовало с визита в Кремль!
Маргарита притормозила разгулявшуюся фантазию. Она не на прогулке. Развлекаться подобным образом можно со спокойной душой. У мстительницы же есть цель, к которой неудержимо влечет ее новая ведьмачья суть.
Про усадьбу Пальцева, находящуюся на побережье в Италии, упоминал Амарелло, заметивший, что шеф «Музы» избежал пожара, умчавшись в дальние края. Следовало направиться именно туда, и это сразу поняла догадливая метла, круто набравшая высоту. Скопища крыш, перерезанные светящимися полосами улиц, поехали в сторону. Цепочки огней смазались и слились, город унесся в ночь, оставив лишь розовое зарево на горизонте. Через минуту оно исчезло, и летунья осталась наедине с парящей над нею луной. Волосы Маргариты крыльями вздымались за ее спиной, а лунный свет со свистом омывал тело. Она неслась с чудовищной быстротой и при этом поразительно легко вдыхала спрессованный скоростью воздух. Такую стремительность и такой порыв, смешанные с ликованием, ей не приходилось еще испытывать. Об их существовании можно было лишь догадываться по звучанию оркестра, взмывающего к крещендо. Полет Маргариты был полетом музыки. Как в музыке, перед ней распахивался неведомый мир, бесконечный, загадочный, неподвластный словам, и, как в музыке, накатывали, пронизывая ее, новые и новые волны звуков, образов, ощущений, несказанно глубоких, умных мыслей. Накатывали и затихали, чтобы вновь ошеломить огромностью открытий. Чувства Маргариты слились — ее глаза, уши, кожа, сердце воспринимали единый мощный импульс — Полет — то самое важное, что всегда присутствовало в мире, но открыло свою невыразимо прекрасную тайну лишь сейчас.
Далеко внизу появлялись островки и тут же, расплывшись пятном, проваливались в темноту. Потом вспыхивали и растворялись снова и снова, подобно всхлипам флейты, — проносились далеко внизу спящие города. Какие-то зеркальные ленты извивались на черном бархате, и Маргарита сообразила, что это реки. Звучали реки звонкой струной, обдавая тело росистой свежестью, и были похожи на голос скрипки.
Поворачивая голову, она любовалась тем, что луна несется следом, посылая мощное ликующее звучание труб, а звезды рассыпаются и кружат в необъятной бездне, перекликаясь голосами колокольцев. Тут небо словно опрокинулось вниз, сомкнувшись со своим отражением в гигантском зеркале. Вторая луна разбрасывала снизу снопы серебристых лучей, и было непонятно, то ли по воде, то ли по воздуху движутся горстки огней, похожие на алмазные броши в складках черного бархата.
«Море! Это же море! — догадалась Маргарита, никогда не бывавшая на побережье. — Немедля окунуться, пронзить раскаленным телом сумрачную стеклянную глубину! Да, сейчас, непременно сейчас, в свисте ветра и пении скрипок...» Маргарита наклонила рукоять метлы, так что ивовый хвост ее поднялся кверху, и, сильно замедлив ход, направилась прямо вниз. От скольжения, как на воздушных санях, захватило дух и тонко зазвенело в висках. Земля шла к ней, обдавая то солоноватой йодистой свежестью, то горьким запахом хвои.
Снизившись, Маргарита медленно летела над холмами, поросшими корявыми соснами и отвесно обрывающимися к морю. Полоса белой кипящей пены отмечала изломанную кромку берега. Летунья скользила над самыми верхушками, едва не касаясь ступнями игольчатых крон, и вдруг резко взмыла вверх: из-за холма, ослепляя огнями, явился город — незнакомый, вытянутый вдоль берега. Чем ближе к морю спускались его кварталы, тем ярче сияли огни, воздух становился пестрым от разноцветного неона, шире раскидывались улицы, гуще стояли дома.
Внизу под Маргаритой клубилась густая зелень садов, окружавших особняки. Она различала светлые линии садовых дорожек с рядами фонарей, ароматные заросли цветников, голубые, подсвеченные изнутри воды причудливых бассейнов. Сады и виллы уступами спускались к набережной, вдоль которой прогуливались легко и празднично одетые люди. Здесь было светло, как днем, а шапки лохматых пальм казались лиловыми. Яркие лучи прожекторов освещали причалы с покачивающимися на блестящей воде суденышками — катерами, белыми яхтами. Лес мачт украшали гирлянды лампочек. Засмотревшись на берег, Маргарита едва не разбилась — прямо на нее ринулись звуки оркестра — совсем близко, метрах в двух от ее ног, проплывала крыша высокого отеля. Втянув голову в плечи, она сжалась и притормозила лет. На крыше располагался шикарный ресторан. Нарядные люди сидели за столиками с горящими свечами внутри стеклянных шаров. Ветер перебирал края малиновых скатертей, парусом надувал парчовый занавес эстрады. На площадке у сцены, окруженной цветущими кустами камелий, танцевали под оркестр томно прижавшиеся пары. Смуглые лица музыкантов, дующих в блестящие трубы, пронеслись так близко, что Маргарита взвизгнула и зажмурилась — поверить, что вместо обнаженной летящей женщины люди видят лишь прозрачный воздух, было трудно. Она ощущала волны парфюмерных и кулинарных запахов, аромат ночных цветов, слышала смех и говор танцующих: «кара, миа кара», «май дарлинг», «май лав...». Далекая, совсем далекая жизнь промелькнула под пятками новообращенной ведьмы.
«К морю! К морю!» — решила Маргарита, стремительно пересекая ленту набережной с рядами пальм. Позади остались причалы, в лицо ударил ветер, насыщенный водяной пылью. Он скручивал в жгуты волосы Маргариты и покрывал кожу мелким искрящимся бисером. Это был особый ветер — ветер побед и дальних странствий. Из века в век вдохновляют его дерзкие порывы путешественников, воинов, влюбленных, вздымают на реях флаги, надувают паруса, превращают мужчин в отчаянных искателей и флибустьеров, а нежным женщинам нашептывают волшебные сказки. И многое, очень многое может рассказать морской бриз тем, кто верит в любовь...
Маргарита опьянела от дыхания моря. Запрокинув лицо, она неслась прямо над серебром лунной дорожки, над пляшущими на смоляной глади звездами. Белую яхту, дрейфовавшую километрах в трех от берега, она заметила издали и устремилась к ней, не зная зачем. Лишь оказавшись рядом, поняла, что манило ее. На пустой, залитой лунным светом палубе отчетливо обозначались два силуэта. Словно вырезанные из черной бумаги, они медленно покачивались в ритме томного блюза. Замедлив лет, Маргарита опасливо снизилась к металлическим поручням. Перехватила метлу в левую руку, ступила на латунный стержень и правой ухватилась за торчащий на носу флагшток. Настороженно замерла, готовая ринуться прочь, если ее присутствие обнаружат. Яхта мягко покачивалась, не разжимая объятий, танцующие приближались к невидимой свидетельнице. Лица молодого мужчины она разглядеть не могла — он прятал его в пышных и черных, как ночь, волосах своей дамы. Она была юной и стройной. Узкий вырез белого вечернего платья обнажал смуглую спину, по которой нежно скользили ладони мужчины.
— Ты подарил мне волшебную ночь. Я так устала от суеты, склок, завистливых и ненавидящих взглядов, — томно жаловалась чернокудрая. — Всего год назад я визжала бы от счастья, увидав свое фото на обложке. Теперь их десятки... Но сколько обид, скандалов, пустой суеты...
— Дорогая... — Не выпуская девушку, мужчина приблизился к поручням. — Не думай об этом хотя бы сейчас. Слава быстро проходит, везенье изменчиво. Надежно и незыблемо только забвение.
Перегнувшись через парапет, девушка протянула руки к луне.
— К чертям славу, деньги, роскошь! — слишком горячо провозгласила она. — Я хотела бы стать русалочкой! — Она обернулась и уставилась на Маргариту. Та замерла, боясь пошелохнуться. — Знаешь, какая она? — спросила уставшая от славы брюнетка своего кавалера.
— Она — роскошная! Это мечта... — задумчиво сказал мужчина, глядя сквозь Маргариту. — Морские глаза в поллица, развеваются по ветру длинные шелковистые волосы, а тело... Оно прозрачное. Сквозь него видны звезды...
— Ты нарисовал мой портрет! — засмеялась красотка, обнимая своего спутника.
Их поцелуй обжег память Маргариты. Воспоминания вспыхнули лесным пожаром, а в груди стало нестерпимо больно. Не зависть к чужому счастью, а тоска по одуванчиковому домику, ждущему ее среди яблонь, стиснула сердце ведьмы. Там закрыты сейчас ставни, а за ними темно и пусто. Там ждет хозяев осиротевший пес. В больничной палате лежит Анька, такая же очаровательная, юная, как эта прелестница, наслаждающаяся свиданием под луной. Наивная девочка с саркомой мозга, предполагающая жить долго и счастливо... Где-то совсем рядом веселится проклятый Пальцев, задумавший погубить Максима... Зла слишком много, увы, слишком много для одной совершенно неопытной ведьмы...
Да что это? Воинственный запал Маргариты погас. Морской бриз, танцующая на палубе пара, вся южная, напоенная любовью ночь взывали к смягчению приговора.
— Я только посмотрю на него и разобью все окна, — решила Маргарита, думая о том, что более варварскую акцию мщения Пальцеву не одобрил бы Макс. Ненависть и месть неведомы влюбленным. — Я напугаю его и сделаю что-нибудь такое, что спасет Максима.
Маргарита не представляла, что именно должна сделать и как помочь любимому. Она вспомнила, как крушила молотком рояль булгаковская героиня в квартире мерзкого Латунского. Исступленно кричал ни в чем не повинный кабинетный беккеровский инструмент. Клавиши в нем проваливались, костяные накладки летели в стороны. Инструмент гудел, выл, хрипел, звенел... Тяжело дыша, мстительница рвала и мяла молотком струны... Ее жестоко обидели, унизив и растоптав Мастера, но рояль — рояль лишь невинная жертва. «Вещи и жилища не несут ответственности за того, кому служат и кого оберегают... Не повинен в деяниях своих хозяев Дом, ставший их братской могилой, и даже самый принципиальный и отчаянный мститель не должен помышлять о его разрушении» — так думала Маргарита, подчиняясь лету метлы, устремившейся к обиталищу врага.
Из зелени сада вынырнул особняк, выглядевший вполне уютно и мирно. Но ведьма еще не знала, какие неожиданности таит ее новый статус. Только что благоразумно судившая о возмездии, она испытала чувства, которые охватывают пилота, пролетающего над вражеской военной базой, — слепое бешенство охватило ее. Взвыв от ярости, ведьма понеслась прямо к дому.
«Разнести стекло вдребезги, ворваться и поджечь!» — вопила мстительница, приземлившись на террасе второго этажа. Сквозь стеклянную стену падал яркий свет. Широкая дверь гостиной была распахнута: люди любовались морем. При этом гоготали пьяно и сыто. Маргарита узнала троих. Альберт Владленович возлежал в плетеном кресле, положив ноги на низкий стеклянный столик. Вероятно, он успел побывать на пляже или окунуться в бассейне — мокрый пучок предплешных волос прилип ко лбу. На груди и под мышками темнела пятнами тенниска, обтянули ляжки яркие полосатые бермуды. Весь он был рыхлый, влажный и наглый, с закинутыми на стол розовыми ступнями.
В более сдержанной позе расположился на диване представительный мужчина в сером тонком пуловере и серых же брюках. Пышная каштановая шевелюра и широкая волнистая борода принадлежали отцу Савватию, облаченному в гражданский костюм. Третьим был тот, кому Маргарита была готова выцарапать глаза, не обращаясь в ведьму. Роберт Осинский, похожий сейчас на фашиста-извращенца в исполнении Хельмута Бергера, курил возле распахнутой двери, выпуская дым в сторону Маргариты. В глубине комнаты у подставки с вазой, наполненной свежими розами, сиротливо дремал рыхлотелый человек с полоской смоляных усов над скорбно сомкнутыми губами.
— Скоро, скоро... — нервно, нараспев бубнил Савватий, — грядет судилище справедливое и благое.
— Завтра! Ровно в полдень, — бодро подхватил Пальцев. — Все организовано чисто. — Он отхлебнул коньяк.
— «Муза» сгорела. Иностранные партнеры погибли в своем особняке, оставив нам небольшое наследство. Ужасное несчастье... — вздохнул Оса.
— Забудем о них, — прекратил развитие темы обнаруженного клада Пальцев.
Он не собирался посвящать в тайну сокровищницы проявившего строптивость скульптора, а Федулу сообщил, что бредовый контракт с иностранцами насчет поисков и дележке клада оказался мыльным пузырем, сообщение о найденной сокровищнице — блефом. Но тот объяснениями старшего товарища не удовлетворился, попытался сам выйти на партнеров, что сильно помешало дружбе с Альбертом.
— Подумаем о наших сотоварищах, пребывающих в эти судьбоносные дни в столице. Со свя-ты-ми у-по-кой! — пробасил Альберт Владленович и неожиданно захихикал, напомнив Басю.
— Одного Бог уберег. Для великих дел, видимо, припасает, — недобро усмехнулся Федул. — Тихому собрату нашему, столь плотно приблизившемуся к президенту, пришлось вылететь на Восток с ответственной миссией.
— И волосок не упадет с головы без воли Аллаха, — торжественно изрек сонный Камноедилов, заметно проникнувшийся в последние дни религиозными чувствами. Он пожелтел, осунулся, и у корней дегтярных прядей явно обозначилась серебристая полоса.
Пальцев боялся за состояние духа соратника и всячески оберегал его от негативной информации.
— Не все они хорошие люди. Даже правильно сказать — все плохие. Но ведь были нам союзниками, — чуть ли не со слезой молвил надломившийся душевно скульптор. — Подставили мы их, да простит нас Аллах, — покачал он узкой головой.
Все напряженно посмотрели на говорившего. Пальцев сделал значительные глаза, напоминая, что ни в коем случае нельзя проговориться в присутствии Курмана о предстоящем взрыве Храма. Тот получил совершенно противоположную информацию: взрыв затевают злодеи, которых вывел на чистую воду Пальцев.
— Ты честный человек, Курман. Я горжусь твоей поддержкой. Вместе мы сумеем предотвратить катастрофу, — проникновенным тоном молвил Альберт Владленович.
— Вот я думаю — чем им помешал Храм, а? Взрывай Белый дом, взрывай банк... Зачем трогать святыню?.. Столько людей работают, возрождают, стараются...
— Вы бы пошли прилегли в своей комнате, уважаемый. Ситуация нервная, надо беречь сердце, — задушевно посоветовал Федул и даже помог скульптору покинуть помещение.
После чего все с облегчением вздохнули.
— Может, девочек вызовем, раз уж этот козел отвалил? — предложил Осинский. Швырнув в кусты окурок, он вернулся в комнату, налил себе водки. — Заговор заговором, святыни святынями, а бляди блядями. Верная мысль? Я за плюрализм мышления. — Роберт, весь спортивный, тутой, жеребистый, рухнул на диван под бок Федулу и обратился к нему со своей пакостной кривой ухмылкой: — Примите исповедь, батюшка? Вообразите, отец, романтическую историю далекой юности: девица моего кореша, натуральная девица, подчеркиваю, легла под меня, пока ее любимый стоял на стреме! И никаких там скандалов, преследований! Как говорят — Бог помог. Выходит, Творец наш тоже на эротику западает?
— О дамах я поговорить не прочь. У всех у нас есть что порассказать об этих-то делах. А вот кощунств не приемлю. — Федул посмотрел строго.
— Так ведь Бог ваш нас с сучонкой этой снова свел. Взяли мы девку Горчакова. Смотрю — она! Привезли в усадьбу. В ногах валялась, коньяком обливалась, чтобы я на нее вспрыгнул! Пришлось ударить даму в целях обороны.
— Хорошо, что хоть жизни не решил, — пробубнил святой отец. — Тебе, парень, только мясником работать.
— Свят ты, Савватий, до противности. Не нравятся мне тихие да чистые. — Альберт зыркнул на ближайшего соратника плохими глазами. — Завтра, сильно надеюсь, трагически погибнет вместе с Храмом, фигурально говоря, еще один праведник, поводырь заблудших. Страдальца нашего Горчакова, взорвавшего национальную святыню, накроют на месте преступления. А с придурком Ласкером по пути в аэропорт случится несчастный случай. Вот такая награда ждет этих милых пытливых ребят за научные подвиги... Ума не приложу, что им дались нравственные ценности, слабожильным? — Пальцев лихо сплюнул на пол, что не позволял себе с времен пребывания в местах заключения. Борясь с волнением, он накачивал в себе урловую удаль. — Второй раз сам в петлю лезет! Телемарафона ему мало. Фуфло! Бендер попал под лошадь, а этот под Храм! — Он расхохотался, обнаружив изрядное опьянение.
Маргарита вошла в комнату, остановилась в центре и прорычала сквозь зубы:
— Встать, гады! Я вас сейчас убивать буду.
Никто не прореагировал, как в страшном сне. Орешь изо всех сил, а тебя не слышат. В бессильной ярости мстительница ринулась к Пальцеву и что было сил с наслаждением ткнула метлой в холеное, сытое лицо. Лицо по-поросячьи завизжало и спряталось в ладонях. Истошно завопило:
— Дверь! Закрой дверь, козел!
Произошла паника. Оса подскочил к шефу, отец Савватий тихонько попятился в коридор. Тут его настигла Маргарита, орудуя все той же метлой. Дворовая метла, разумеется, не автомат Калашникова. Но, видимо, столкнувшемуся с нею становится сильно не по себе — нечто незримое, непонятное, острое впивается в лицо, норовя выколоть глаза! А мысли мечутся в ужасе: дробь? соль? Осколки пластиковой мины или новое смертельное оружие?
Батюшка, наслышанный о каре небесной и имевший все основания на нее рассчитывать, кинулся вниз, заметался в холле, зажимая исполосованную царапинами щеку. Нечто неотвязное продолжало хлестать и жалить, пока отец Савватий, гонимый бесами, не ухитрился шмыгнуть в туалет. Маргарита заколотила в дверь, швырнула в нее какой-то попавший под руку бюст и вазу, а затем, ухмыльнувшись, подняла со столика тяжелую бронзовую зажигалку в виде распахивающего пасть льва и подпалила у скрывшей беглеца двери ковролин. Ткань начала тлеть, источая едкий дым. Прячущийся закашлялся, запричитал.
По лестнице стремительно скатился Оса. Сгруппировавшись, вскинул короткий автомат и осторожно выглянул из-за угла. Получив метлой по затылку, плашмя рухнул, сделал кувырок назад и выпустил в сторону Маргариты длинную очередь. Ударившая в лицо невидимая метла отшвырнула бойца к барной стойке. Супермен скорчился под табуретом, пряча голову от новых ударов таинственного противника.
«Жаль, что он не видит меня и не знает, что исхлестан дворницкой метлой! Ничтожество, мерзавец, напустивший в штаны от ужаса. Вот что значит — стать ведьмой!» — Маргарита огляделась, ей было весело и жарко. За дверью туалета срывающимся голосом читал молитву поп. Из-под зада насмерть испуганного Осинского расплывалась лужа.
«Ну что ж, поддержим традицию», — решила Марго. В ванной комнате и в кухне ведьма, наделенная силой дискобола, свернула вентили и краны великолепной сантехники и, шлепая по устремившимся в холл ручьям, разнесла древком метлы на прощанье пышно декорированные окна. Стекла звенели, взрываясь, и осыпались дождем, но не единой ссадины не появилось на коже Маргариты.
Выскочив на лужайку, она оседлала метлу и с ликованием оглядела поле боя: масштабы погрома превзошли ожидания — залитый водой дом пылал, словно вместо воды из кранов хлестал бензин. Маргарита радостно взвизгнула и тут увидела беглеца. Сквозь кусты продирался к улице ускользнувший из разоренного особняка Альберт Владленович. С боевым кличем Маргарита ринулась к нему. В ее руке оказался оборванный в пылу сражения телефонный шнур. Орудуя им, словно плеткой, она погнала визжащего директора «Музы» к ярко освещенной набережной. Осанистый мужчина прыгал и вопил, заслоняя ладонями разные части тела, прямо у подъезда знаменитого ресторана. Публика опасливо сторонилась, обступая бесноватого кольцом. Охранник незамедлительно вызвал полицию. Бьющегося на асфальте и бранящегося по-русски господина скрутили бравые блюстители порядка. Исхлестанный плетью, не перестававший вопить и отбиваться во все стороны, помешанный был загружен в специальную машину и увезен в неизвестном направлении.
Наблюдавшая все это из кроны лохматой пальмы Маргарита громко хохотала, хватаясь за бока и колотя воздух ногами — так безудержно она не смеялась ни разу в жизни. Когда толпа зевак стала расходиться, Маргарита затихла, покачалась на упругой ветке с длинной, шуршащей на ветру бахромой, постреляла в макушки гуляющих круглыми, как зеленый виноград, плодами пальмы и с облегчением вздохнула. Альберт Владленович и его компания больше не интересовали ее. Банда разгромлена, Максим спасен — все чудесно, как в сказке. Маргарита томно улыбалась, раскачиваясь на ветке. Взгляд гипнотизировали рассыпанные по небосклону крупные, весело подмигивающие южные звезды. Манили, ласкали, наполняя пьянящей радостью. С ликующим воплем ведьма взвилась прямо к ним.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |