Дождливый до возмущения день 16 августа двигался к вечеру. Измученные разгулявшимся скандинавским антициклоном москвичи ознакомились с прогнозом на всех станциях телевещания и остались недовольны: август явно не удался. Не радовала и жизнь в общем и целом.
Шарль и Батон неистово топили камин в гостиной Холдингового Центра папками с отчетностью о проделанной работе. Примерно так выглядел особнячок в конце лета 1917-го, когда сорокалетний князь Волошин исторически сжигал фамильные документы среди вопящих нянек, гувернанток, тюков, чемоданов, клеток с попугаями и тявкающих мопсов супруги. Все смешалось в покидаемом доме.
Свите Роланда предстояло отступление, в отличие от князя, — логически обусловленное. Восточная роскошь комнаты выглядела пыльной декорацией, которую скоро растащат по частям дядьки с сумрачными лицами, имеющими признаки трудной судьбы и некомпенсированного похмелья.
— Ну что ж, на Земле всему приходит конец. В этом весь юмор тутошнего представления, как мы заметили, — философски вздохнул Шарль, опуская в огонь «Дело Эйнема-Бермудера» вместе с конфетными коробками, а вслед за ними — книгу в красных тюльпанах. Побрезговав конфетами, а может быть, оставив их на десерт, огонь с урчанием набросился на «Сердце ангела».
— Пошалили, и хватит. — Шарль добил коробки кочергой. Конфеты дали обильное пламя, и в воздухе запахло парикмахерской. Он спохватился, вспомнив о чем-то, и взялся за телефон: — Дежурный 87 поста? Капитан Зыков на связи. Зафиксируйте сигнал: темно-серый «джип-чероки», номер... В багажнике контейнер с неизвестным веществом. Предположительно — уран. Да. По виду — банка турецкого масла. Оливкового, очищенного. Кодовое слово на этикетке «девственное». Записали? Диктую по буквам: Денис, Елена, Варя... Да, да, именно. Вот суки, над самым святым глумятся... Пассажиров задержать, контейнер отправить на экспертизу.
— Что еще за дела с ураном? — поинтересовался кот, просматривая с ностальгическим трепетом «Дело о кальсонах» и запрос на включение Амарелло в компанию «Женщин в театре».
— Да пальцевские чудилы расшалились. Преследуют милую даму и могут явиться туда, где вовсе не следовало бы портить воздух их присутствием. — Шарль продолжил работу у камина, отправляя в огонь документы. — А банку с маслом на фиг было им у деревенского нищего красть. Приехали, напакостили, парня забрали, так еще масло и ананас сперли.
— Здесь целая кипа поздравлений с Рождеством и с Пасхой! Наприсылали, пока нас не было. Жечь или подарить людям?
— Что-то им САМ-то в эти свои празднички на подарки не расщедрился? Ну, понимаю, объявил бы: «В честь светлого Моего Рождества не случится на Земле ни одной мученической смерти, ни одной жуткой катастрофы, а страдальцы безвинные хоть на день сей великий от боли и страданий освободятся». Вот и было бы чему радоваться, кого добрыми молитвами восхвалять. — Шарль забрал открытки и отправил в огонь.
— Так вдохновенно выступаешь, словно прошел курс атеизма в местной партийной школе. Сказано же в Писании: кто на Земле больше безвинных мук примет, тому у них более комфортабельное проживание обеспечено. Ну, вроде за все надо платить. От каждого по страдательным возможностям, каждому — по муке его. Помучился — получай свое. Великомученик — считай, святой.
— Тогда пусть ОН в честь своих празднеств землетрясение, что ли, устраивает или иные массовые катаклизмы, чтобы достойных поощрения невинных жертв расплодить, но не особо с муками-то затягивать. Прихлопнул в два счета в массовом масштабе и забрал на реабилитацию в райские кущи. А ты в больничные палаты и хосписы загляни, не говоря уже о «неблагополучных зонах проживания». У нас это садизм называется, — морщился от дыма Шарль.
— Честный ты, Шарль, сострадательный. Эх, жаль такого парня терять! Ты был настоящим боевым другом, — вздохнул Батон, подняв палец: — Чу!
Оба прислушались. Внизу что-то захлопало, словно открыли несколько бутылок шампанского.
— Будем стоять до последней капли крови? — зевнув, осведомился Батон, наблюдавший в овальном зеркале за происходящим в холле.
Там двое гибких и черных, словно Мишель Пфайфер в кошачьем комбинезоне из «Бетмена», проворно проникли в холл и совершенно цинично пристрелили бедолагу Амарелло. Кривоногий швейцар в лосинах и эполет-ном мундире некрасиво корчился на антикварном персидском ковре.
Один из прибывших, вооруженный пистолетом, деловито выпустил в затылок умирающего пару контрольных пуль и двинулся по лестнице вслед за напарником, державшим наготове короткоствольный автомат.
— Так что станем делать — падем смертью храбрых в бою или не окажем решительного сопротивления? — уточнил Батон.
— Однохренственно, — отозвался Шарль полюбившимся словосочетанием любимого героя любимой книги про козленка. Затем, заметив вошедших, поднялся, роняя с колен папки и задирая к ушам короткие руки. Глубокая озадаченность, исказившая его лицо, перешла в смертельный испуг.
Двое в черном замерли в дверях, оценивая скрытые возможности противника — рыжего толстяка с поднятыми руками и придурка в разбитых окулярах и цирковом прикиде.
— Что вам угодно, господа? — промямлил придурок, по-ленински картавя, и получил несколько беззвучных пуль прямо в малиновый жилет. В результате чего конвульсивно дернулся, но, вместо того чтобы незамедлительно испустить дух, голосом Левитана произнес: — Родина не забудет своих героев.
После чего уже стал падать, эффектно заворачиваясь винтом, как опытный тенор, расстрелянный в опере «Тоска». Кровь из распростершегося картинно тела ударила фонтанами, словно прострелили бурдюк с вином, и запахло красным крепленым типа плодово-ягодной «бормотухи» по рубль сорок на всей территории СССР.
— «Не теряя время даром, похмеляйся «Солнцедаром»!» Рубль с копейками на одной шестой части суши! Это ж с ума сойти! — пропел умирающий в качестве прощального озарения.
Кругломордый толстяк таращился на инцидент с отвисшей челюстью, запуская, однако, правую руку в карман пиджака. Пуля своевременно настигла его. Но не прошила насквозь, а отбросила к окну, как будто выстрелили в соломенный тюфяк пушечным ядром. Шелковые полосатые портьеры рухнули, покрыв убитого королевской мантией.
— Я носил на груди платок любимой девушки! Прострелили, засранцы, — сказал труп с ласковой укоризной. Но достал из кармана не платок, а кружевной персиковый бюстгальтер и спрятал в него мертвеющее лицо.
Черный с пистолетом на всякий случай припечатал рыжего парой выстрелов и, зыркая по сторонам, отступил к двери.
— А я, уважаемые? А со мной как же? Не обслужили, ребятки. — За овальным стеклом, очень похожим на зеркало, появился либо недобитый швейцар, либо его напарник-близнец.
— Во падла! — удивился обладатель автомата, но вступать в дискуссии не стал, выпустив в стеклянную дверцу длинную очередь.
И тут все пошло не так, как обычно.
Может, сцепились друг с дружкой стрелки каминных часов или пролетел над Москвой НЛО, но время замедлилось до невозможного. Пока пули преодолевали трехметровое расстояние, кривоногий поднял руку с вытянутым указательным пальцем и, целясь им из-за локтя, словно малоопытный дуэлянт, гаркнул: «Пиф-паф!» Черные ребята успели заметить, как торопливые пули, похожие на стайку шмелей, ударились в стекло, развернулись и отправились обратно, не замешкав и не потеряв целеустремленности. Какой-то из них удалось юркнуть обратно в ствол, остальные же в панике ринулись кто куда — прошили насквозь незваных гостей, уложив их рядком у двери, метнулись к камину, расшвыряв горящие поленья. Ковер принял пламя с энтузиазмом долгожданной встречи, потрескивая и заворачиваясь от наслаждения. Запахло паленой шерстью.
— А пожара не миновать, что бы ни говорил экселенц! — Освободившись от штор, кот взгрустнул. — Ведь не поверит, что мы вели себя, как честные коммунисты на разборке персонального дела по поводу внебрачной связи — приняли свершившееся без возражений.
— Домишко старый. Спасти не удастся, — констатировал Шарль, поднимаясь и с тоской оглядывая задымленную комнату. — Ишь как напакостили! — Он стряхнул с пиджака следы пуль, как роща стряхивает листья.
Полыхало уже повсюду. Кровавая надпись на стене про мщение и ненависть свернулась в капли и сбежала вниз, словно выведенная водой на стекле. Зеркало потемнело и скукожилось, напоминая полиэтиленовую пленку на дачном парнике пенсионерки. Музейные предметы искусства оказались вылепленными из воска — плавились и растекались в лужицы прямо на глазах. Плавились столики сандалового дерева, персидские ковры, мягкие диваны с версачевскими подушками, сливались в единое тающее целое роденовские влюбленные. Дым скрыл останки погибающего великолепия.
— Можно не сомневаться, что огонь перекинется на «Музу» и спалит дотла, — с грубо наигранным сожалением вздохнул Амарелло. Он изучал внешнюю обстановку, стоя у окна, в котором сквозь противную морось виднелись розовые стены Клуба творческой интеллигенции.
— Пора доложить экселенцу о досадной случайности. — Оглядевшись, Батон подхватил кальян. — Ариведерчи, Холдинг!
Дубовая рама с бронзовыми стеклами распахнулась, и вместе с черной вуалью гари, мерцающей люрексом искр, во двор вылетели трое. Постороннему наблюдателю они показались бы обрывками пестрых портьер, подхваченных ветром. Яркие лоскуты взвились над особняком, над мокрыми ветками ясеней, покачались в волнах дыма, затем осели на крыше цековской башни и там удобно расположились с интересующей, обращенной в переулок стороны.
— Ну и что здесь торчать? Пожаров не видели? — недовольно пробурчал думавший об обеде Амарелло. — Не разберу — в какой связи перекур?
— Если откровенно, меня беспокоит «Муза». — Кот придал голосу трепетные интонации. — Людей жалко! — Он склонился за металлический парапет, вглядываясь вниз. — Там, кажется, как назло, праздник.
— Вчера был праздник. Двести двадцать девять лет со дня рождения Наполеона Бонапарта, — безучастно отозвался Шарль, лежащий на жестяных листах плашмя под августовским дождиком. Он все еще переживал мгновения собственной трагической гибели от пуль бандитов и даже руки сложил на груди с покорностью усопшего.
— И дался им Наполеон? — ворчал Амарелло. — Кого он здесь вообще колышет?
Он был полностью прав — никто из собравшихся внизу людей не вспомнил о дне рождения потрясавшего мир императора. В то время как стены Холдингового Центра из последних сил сдерживали в себе пламя, подобно готовой взорваться шутихе, у здания клуба происходило движение общественности, не имеющее к покорителю Европы никакого отношения.
В переулке останавливались блестящие автомобили, из них выходили продуманно одетые люди, мотали шнуры телевизионщики, прибывшие на микроавтобусе с надписью «Туточко». Впрочем, людей с камерами было немало. В этот день в «Музе» собирались самые отважные борцы эзотерического фронта — колдуны, экстрасенсы, белые и черные маги, астрологи, медиумы и примкнувшие к ним уфологи. Торжество состоялось по поводу юбилея известного в столице магического салона мадам Аххи. Личность Травиаты Аххи — мощной ясновидящей и ворожеи, имеющей собственный магазин, магический центр, журнал и время на теле- и радиоканалах, в последние все более трудные дни перестала привлекать внимание занятых иными проблемами трудящихся, но по-прежнему вызывала нездоровое любопытство завистливых смежников. Юбилейное торжество, включавшее широкое общение с массами, ответы на вопросы СМИ и банкет на пятьдесят персон, обещало быть интересным.
В холле клуба, декорированном икебанами, под изречением Конфуция, выполненным похожим на иероглифы шрифтом, стояли прилавки. «Человека, который не заглядывает далеко, ждут близкие беды», — назидал китайский мудрец, а выставленная на прилавках продукция салона мадам Аххи предлагала все необходимое, чтобы это назидание выполнить, то есть и заглянуть в дальние неприятности и нейтрализовать ближние. Здесь блестели магические кристаллы, флаконы с приворотным и отворотным зельем, торчали в нефритовых стаканах волшебные палочки, гармонизирующие семейные отношения, оптимизирующие деловые процессы, снимающие порчу с автотранспорта и выгоняющие глистов у домашних животных.
За прилавком стояли три бледные дамы с буйным обилием кудрей и строго выдержанным макияжем. Самим своим видом потомственные ясновидящие и белые магини должны были поддерживать имидж чудодейственного салона. Грош цена колдунье, которая нуждается в килограмме косметики для создания иллюзии физического совершенства, не может избежать разрушительного кариеса или вырастить на собственной голове необходимое количество волос. Поэтому и сама мадам и ее ближайшие сподвижницы Мавра, Пелагея, Ярослава утопали в лавине кудрей, а грим имели скорее ритуальный, чем украшательский.
Девы за прилавком вид сохраняли сосредоточенный, углубленный в себя. Было понятно, что мощные экстрасенски с трудом сдерживают в себе потоки космической информации относительно собравшихся здесь персон.
Среди присутствующих можно было заметить людей выдающихся — настоящих мастеров своего дела. Загадочно держался в стороне цыганистый русый бородач, наследственно контактирующий со звездами. Рядом, на предмет поиздеваться, отирался бледный невропат, тощий, лысый, делающий ставку исключительно на инопланетян. Обоюдной симпатии эти выдающиеся мастера своего дела не испытывали.
Потусторонняя печаль вестника звезд имела вполне земные основания — предсказывать события здесь и сейчас мог только камикадзе. Бородач свирепо завидовал Нострадамусу, накропавшему свои бредовые «Столетия» пять веков назад. Хронический шизофреник состряпал смутные пророчества относительно весьма отдаленного будущего Европы, зашифровав их в сумбурных, мягко говоря, пятистрочниках. Теперь крути эти катрены хоть так, хоть этак — все бьет в яблочко. Чем смурнее, тем точнее! «Черная ворона с ослиным глазом осилит на росистой заре в час заката белую куропатку» — не в бровь, а в глаз! Ну прямо про сегодня! А вот бы его с этими катренами определить в Минфин курс доллара предсказывать!
Можно с уверенностью сказать: будь у Карла IX, державшего в лейбмедиках Нострадамуса, проблемы на валютном рынке, никаких пророчеств не случилось бы. Случилась бы рубка голов за финансовые преступления и дачу астрологом ложных предсказаний.
Отечественному звездуну и мыслителю приходилось работать в диаметрально неблагоприятных условиях. Он должен был сообщать, что делать сейчас, в конкретном месте и хронически непредвиденных обстоятельствах, причем не кое-как зарифмованными пятистрочниками, а рубленой прозой.
Друзья отвернулись от предсказателя после краха пирамидальных банков и потери вкладов, о которой прорицатель злонамеренно умолчал. Не удалось и политикам вытащить из астролога вразумительного объяснения перемен на правительственном уровне — звезды не успевали фиксировать перестановочные фантазии президента. Вместо того чтобы покаяться и разоблачиться, бородач не признавал своей некомпетентности, а ловко юлил вокруг да около. И теперь, накануне черного 17 августа, не только не кинулся скупать доллары, менять местожительство на более благополучное, но и хранил в тумбочке катастрофически обесценивающуюся российскую валюту.
— Что там планиды? Пророчествуют? — ехидно поинтересовался лысый приспешник инопланетян.
В отличие от некомпетентного астролога, он с точностью до минуты знал время конца света, обещающего случиться в ближайшей перспективе, и не стал скрывать его от общественности. При этом отнюдь не сеял пессимизм, а предлагал желающим спастись на инопланетных кораблях и по поводу оплаты путешествия связаться с девушкой Катей, являющейся единственной на Земле посредницей с иными цивилизациями, в частности — с дружественным нам Сатурном. Сам же посвященный в инопланетные планы гражданин действовал бескорыстно, но обещал незамедлительно сообщить ход ближайших событий государственной и частной жизни всякому, кто переведет в Цюрихский банк 200 000 долларов. Желающих почему-то не было. Сатурналист не унывал. Прибыв на юбилей салона Травиаты Аххи, он успел оставить в приемной директора «Музы» послание, в котором в качестве аванса последующих откровений сообщал господину Пальцеву его личные перспективы. Секретарша Леночка положила конверт в папку «Входящее», поскольку директор, страшно занятый с утра, взял короткий таймаут. Кто знает, как сложился бы дальнейший жизненный путь Альберта Владленовича и государства в целом, успей он, хоть на ходу, хотя бы одним глазком заглянуть в послание доброжелателя. Но этого не произошло, и все проистекало в совершенно не скорректированном футурологами направлении.
Желчная веселость сатурналиста не нравилась сосредоточенному на внутренних импульсах астрологу. Устав отвечать молчанием на прямую провокацию, порочащую древнюю науку о светилах, бородач сильной рукой прихватил уфолога за грудки и прошипел сквозь крупные зубы:
— А почему твои гуманоиды хреновы в баксах берут и непременно из Швейцарского банка? Причем накануне конца света? — Он с брезгливой поспешностью оттолкнул шарлатана и отряхнул соприкасавшуюся с ним ткань темного пиджака. — Гуляй пока, гнида.
В холле тем временем начались спонтанные дискуссии и запланированные интервью.
— Уважаемые целительницы, — обратилась к маги-ням репортерша из журнала «Духовное тело», — наши читатели пишут, что, пройдя лечение в вашем салоне, не дождались желаемых результатов, несмотря на высокие цены. Как вы можете объяснить такие печальные случаи?
— Какие такие случаи? — переглянувшись с коллегами, взяла инициативу на себя самая плотная и солидная — ясновидящая Пелагея. — Мало платить, здоровью вредить. Вот вам в пример бесплатное медицинское обслуживание. Одни жертвы. В Древней Ассирии говорили, чем больше вложишь в здравоохранение, тем дольше протянешь. У нас не выздоравливают только больные или бедные.
После настырной репортерши с ясновидящими, стоявшими за прилавком, начал деликатно беседовать ведущий телерубрики «Глаз внутри нас», а к Травиате привязался бойкий репортер программы «Туточко». Цветущая красавица, щедро покрытая разметанными по монументальному торсу локонами, придав лицу выражение одухотворенной доброжелательности и старательно избегая бытовых рыночных интонаций, заученно вещала:
— Мой магический салон предлагает все виды помощи в житейских и деловых ситуациях. А также много другого, о чем порой вы и не можете помыслить в своих фантазиях.
Брови крепкого малого, знавшего буквально все, хотя и понаслышке, удивленно взлетели, он решительно растерялся от недооценки магиней его фантазий.
— И что ж я такого еще не помыслил? — не удержался он от уточнения.
Мадам Аххи посмотрела с ласковой снисходительностью:
— Лично вам нужна Золотая энергетическая защита. Обратитесь к нашему лучшему специалисту в этой области — Мавре. Все ваши проблемы исчезнут сами собой.
— Да, дело интересное, — заметил телеведущий совершенно двусмысленным тоном и прищурил любопытные глаза начитанного хулигана: — Я вот заметил, что паранормальные способности передаются в основном половым путем.
— Совершенно верно. Я и все мои коллеги — потомственные ворожеи.
— Нет, не генетическим, а половым, — любезно поправил собеседник. — Ну, как отдельные неприятные заболевания.
— Кто с кем спит, тот о том и говорит! — вставил, вынырнув к объективу, уфолог и с отвращением посмотрел на мадам.
Мадам отвернулась, сочтя своевременным побеседовать с репортером собственной передачи. В суете она упустила из вида события, разворачивающиеся в дальней части холла. Там, стоя у собственной, спонтанно установленной витрины, человек непритязательной инженерной наружности размахивал перед носом администратора клуба бумагой, из которой свидетельствовало, что директор клуба предоставил возможность выступить господину Дупову А.Г. с докладом на отделении секции «Эротика и плюрализм». Но завтра и не в выставочном зале. Господин же Дупов, являвшийся владельцем известного в столице секс-шопа, резонно утверждал, что завтра улетает в Штаты для просмотра новой коллекции вибраторов, а без выставки своих товаров ему и говорить нечего. За спиной сексспеца был развешен транспарант, выполненный орфографически небезукоризненно: ««Капитализм есть президентская власть плюс сексуализация всей страны!» Билл Клинтон».
Под высказыванием популярного у россиянок президента ярко светилась витрина с самым ходовым товаром магазина в виде половых членов разного художественного, конструктивного решения и технических показателей, трогательно натуралистических вагин, бутафорских наручников, поясов и плеток. К спорящим поспешили люди с камерами и протиснулась приглашенная Дуповым дама — полная, белотелая брюнетка в сопровождении молодого мужчины. Во внешности последнего не было бы ничего предосудительного, если бы не спонтанное передергивание плечами и винтовые повороты шеи, словно стремящейся освободиться из воротничка. Руки нервозный субъект прятал, но можно было заметить, что его пальцы непроизвольно проделывали движение, означавшее у местного населения вполне определенный акт.
Брюнетка вела на телевидении передачу «Про то самое», рассчитанную на мгновенную и скандальную популярность. В качестве собеседников она выставляла на обозрение нездорово заинтересованной аудитории больных, страдающих половыми извращениями и недержанием речи, но выдавала их за нормальных, вроде бы раскрепостившихся в условиях свободы граждан. Пациенты взахлеб делились с многомиллионными зрителями тем, что бывалый репортер «Туточко» мог бы подсмотреть в замочную скважину, и то в фантазиях, развитых салоном мадам Аххи. Приглашенная гражданином Дуповым в качестве эксперта продукции его торгового дома, бледная дама привела с собой очередного пациента, раскрепостившегося до степени замены жены собственной собакой. Поделившийся своим открытием с телеэкрана, киноложец не собирался скрыться в психушке, а, окрыленный нахлынувшей популярностью, объявил о намерении баллотироваться в Госдуму и создать собственную фракцию имени академика Павлова. Оба они — ведущая и пациент — провели серьезную работу по экспертизации продукции Дупова.
Отбившись от администратора и глядя в объектив строгими глазами школьного учителя, Дупов растолковал преимущества имеющихся на витрине образцов, перечислил технические параметры электроприборов и очертил возможную сферу их применения. Затем передал слово брюнетке. Интеллектуально и строго, как на защите докторской диссертации, та сообщила, что испытала на себе действие широкого ассортимента вибраторов, стимуляторов, механических возбудителей и удовлетворителей и остановила свой выбор на вполне традиционной модели. Она и взяла с витрины, демонстрируя камере, пластиковый фаллос устрашающих размеров.
— Этот прибор, изготовленный на основе новейших военных технологий под названием «Билл Клинтон», предлагается в комплекте с открытками Белого дома, Овального кабинета и компьютерными вариациями изображения американского президента при исполнении служебных и личных обязанностей. Возможен аналогичный отечественный вариант. Хочется думать, что «Билл» получит широкое признание аудитории. Поможет увидеть многим и многим нашим женщинам свет в конце тоннеля, — оптимистично завершила речь бледная, и Дупов обратился к известному киноложцу.
Тот, вертя беспокойными руками искусственную вагину, мямлил что-то насчет профилактики СПИДа с помощью заменителей и вдруг, блеснув очами, с энтузиазмом выкрикнул в объектив:
— А живая собака лучше! Прошу не вырезать заявление из передачи! — И сделал строгий, но крайне неприличный знак камере.
В объектив рванулся уфолог, стремясь напомнить о скором конце света и необходимой инопланетянам сумме в Цюрихском банке. Его деликатно проводили на свежий воздух, где нервно курил что-то вонючее астролог. Дискуссия двух выдающихся эзотериков перешла на новый виток.
В зале между тем произошло всеобщее смятение. Физическое тело Травиаты Аххи схватилось в непримиримой борьбе с физическим телом незаконно проникшего на торжество сексслужащего. Их астральные тела, очевидно, обменивались энергетикой на высшем уровне, отчего в магических кристаллах заметались тревожные отсветы, а карты Таро рассыпались в страшном сочетании. Прикрывая спиной свою витрину, Дупов обеими руками вцепился в плечи напиравшей красавицы. Он и не думал бить даму, а лишь защищал честь фирмы и свой задумчивый фейс от ее зеленых ногтей. Но дама взвыла, откидывая голову, словно с нее сдирали скальп. Нет, не рекомендуется персонам с накладными локонами, вставными челюстями и прочими отдельными протезами вступать в единоборство с директорами секс-шопов. Успев выхватить из витрины фаллос модели «Майкл Джексон» (отличающийся, кстати, особой жесткостью), Дупов с ловкостью американского копа принялся дубасить им потерявшую шиньон магиню. Борющихся кинулись разнимать и настолько усугубили дело, что мирное фойе превратилось в поле брани Бородинской панорамы. Юбиляры в куче с кем попало катались по мраморному полу среди рассыпавшихся амулетов, самоучителей магического искусства, кристаллов, мохнатых вагин и разноцветных половых членов. Пользуясь случаем, бородатый астролог притиснул лысого уфолога к подножию гигантской икебаны и отвесил звучного щелбана. Сухие цветы и натуральные фрукты осыпали соперников.
Полная брюнетка-ведущая рухнула на пол с целью защитить визжащую мадам, но была остановлена треснувшим по шву платьем. Поза стоящей на четвереньках дамы и факт отсутствия под платьем белья смутили киноложца настолько, что он, махнув рукой на камеры, едва не изменил своей собаке. И изменил бы, если бы не визги скатившихся вниз по лестнице официантов.
— Горим! — кричали они, прорываясь к выходу.
Тут многие заметили то, что упустили ясновидящие: на втором этаже клуба бушевало пламя...
...Один из жильцов цековской башни — опальный кинорежиссер Касьян Тарановский, в длинных полосатых трусах и шерстяном свитере жены с изображением целующихся голубков вышел на лоджию и почесал темя. Как человек творческий и несправедливо обиженный, он не мог не испытать чувства глубокого удовлетворения от творящегося внизу безобразия. Там бушевали два очага пожара, не поддающихся удержу. Одетые в космические скафандры пожарные, судя по всему, были крайне озадачены результатами своей деятельности. Получалось так, как если бы из брандспойтов била не вода, а чистый керосин. Лишь только ложилась на стену растекающаяся по штукатурке струя, ее тут же прихватывало летучее жадное пламя.
— Пророчил ведь. Пророчил, мать их так! — сокрушился Тарановский, осуществив на лице выражение мудрого страдания.
Киноэпопея «Пламя страсти», застрявшая на эпизоде чердачного пожара, жгла душу беспокойного художника. Всякий раз, как Таран брался за дело, его сражали неподдельные уже приступы астмы, и сквозь удушье знакомый противный голос рокотал: «Непотребство снимать нельзя! Нельзя, засранец, запомни!» Тогда Таран трясущимися руками натягивал до подбородка теплые кальсоны и бормотал, приходя в себя: «Помню. А как же, помню».
Никому не признавался Касьян в подлинных причинах творческого простоя, а разглашал свою сердечную боль: будто бы «закрыли» фильм по указанию с самого верха, опасаясь нового, спровоцированного остро идейной лентой путча.
— Помешали договорить сокровенное! Заткнули рот... Подлинных художников в этой стране всегда боялись. Дай они вовремя высказаться Солженицыну, обеспечь моему фильму финансовую поддержку, не было бы всего этого! — Касьян махнул в сторону Кремля.
— Да пусть их горят, Коза Ностра хренова, — отозвалась из глубины комнаты поглощенная венесуэльским сериалом супруга. Она безошибочно ориентировалась в окружающем благодаря дружбе с консьержкой — политологом, доктором наук, принимавшей участие в написании многотомного труда «История КПСС». — Закрой двери и марш в комнату! Гарью несет. Давно у тебя приступа не было?! — командовала снабжавшая столицу ножками Буша жена, не отрываясь от экрана.
Убедившись, что «Музу» отстоять не удалось, Тарановский неохотно покинул наблюдательный пост и не узнал самого приятного: внизу события разворачивались в прямом соответствии с его незабвенным сценарием.
Из особняка клуба, словно испуганные тараканы, посыпались врассыпную люди. Среди них были дамы, причем почему-то полуголые. Они не вступали в страстные отношения с пожарными и посторонними наблюдателями лишь по причине сопротивления последних. Магические силы салона, слившись в огне с эротической энергетикой секс-шопа, породили в пострадавших необузданные настроения. Наиболее активными в толпе, запрудившей переулок, оказались мадам Аххи и бледная брюнетка. Одна появилась на людях в тугой грации, другая — без ничего. И обе, проявляя странную в их положении чувственную озабоченность, бурно склоняли к интиму отбивавшихся уфолога, астролога и представителей сочувствующей общественности.
— Во дает! — взвизгнул Батон, налегая грудью на парапет. — Кошмарная женщина! — Он имел в виду телевизионную даму, ухитрившуюся повалить на асфальт санитара «скорой» с целью завладеть его телом.
— Для ведьмы не пройдет. Жадность не украшает резвящуюся женщину, отсутствие бескорыстия портит харизму. Ведьмачество — это искусство ради искусства. Чистой воды эстетизм. И, между прочим, не для дураков. — Шарль вздохнул. — Хотя, размышляю я, а что ж им — подъезды мыть? — Он все еще пребывал в меланхолии, созерцая вечернее пасмурное небо.
— А хотя бы чердаки чистили, — оглушительно чихнул вылезший из чердачного окошка Амарелло. Треуголкой, отороченной белым пухом, он сбивал пыль с лосин и мундира, а в другой руке держал за лапки пяток голубей со свернутыми шеями, прихваченных во время обхода чердака в качестве гастрономического трофея. Его ворчливость стимулировал усиливающийся аппетит. — Куда ни глянь — везде нужник. А потому что леди, остро нуждающиеся в деньгах, тряпку в руки не возьмут, как им по уму положено, а в свою собственную личность плюнут и размажут, лишь бы стать вот такими мадамами и репортерками. — При помощи кривых пальцев он стильно высморкался, явно гордясь знанием местного колорита.
— По-моему, вышло совсем недурственно, — раздумчиво сказал Шарль. — По улицам, как в былые времена, бегают дамы в подштанниках... Правда, не совсем в подштанниках и не совсем дамы... Что в данной исторической ситуации однохренственно.
— Может, их надо спасать? — засомневался кот, встревоженный доносящимися с места происшествия воплями.
— Пусть живут, — меланхолически отмахнулся Шарль.
— Тогда проверим объекты, подсобим пожарным и — пора! Нас заждался экселенц, — проявил дисциплинированность Амарелло и возглавил дальнейшую операцию.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |