Глава 21

Сумерки окутали комнаты, бледно светились прямоугольники окон, по карнизам стучал дождь.

Маргарита стояла у окна, скованная ожиданием. Час уходил за часом, все ярче светился купол в лучах прожекторов и золотился большой витой крест. Стены погрузившейся во мрак комнаты словно раздвинулись, спрятались в темноте знакомые вещи. Стало пусто и щемяще одиноко.

От сомнений замирала душа, а вместе с ними подступал панический страх. Кто заманил ее сюда? Почему так легко упустили пленницу стражи Пальцева? А если Максиму удалось сбежать и Оса дал ей возможность ускользнуть для того, чтобы устроить ему ловушку? Значит, кто-то затаился совсем рядом, подстерегая пробирающегося сюда Максима. Тогда надо готовиться к бою.

Вспомнив о нагане Жостова, Маргарита нашла кобуру и достала тяжелый кусок металла. Но как стрелять, да и есть ли там пуля? Дура, несчастная дура — больше жизни ценить свое счастье и совершенно не научиться защитить его... Зарыдав горько и отчаянно, Маргарита упала на диван в гостиной, пахнущий пылью и плесенью, заколотила кулачками по жесткому, растрескавшемуся дерматину.

— Вернись. Вернись. Я не могу без тебя, — заклинала она, сжимая обручальное кольцо с хрустальной бусиной. — Ты же обещал, ты клялся не оставлять меня... Мне страшно и больно. Еще немного, и сердце разорвется от тоски. Ты должен услышать. Ты должен почувствовать... Вернись...

— Вы кого-то звали, милейшая? — раздался из темноты низкий голос. Кресло с высокой спинкой, стоявшее в углу, повернулось. В нем сидел незнакомец, вырисовываясь на блеклом прямоугольнике окна черной тенью.

Маргарита онемела, не смея шелохнуться.

— Не пугайтесь, дверь была плохо закрыта. Впрочем, она здесь совершенно ни при чем. Юным дамам вредно сидеть дождливыми вечерами в одиночестве, не зажигая лампы. — Гость слегка повел бровью, и люстра над овальным столом налилась молочным светом.

Из приоткрытых губ Маргариты вырвался тихий протяжный вздох. Не узнать визитера было невозможно. Сумрачный плащ, звездчатые шпоры, это узкое смуглое лицо с невероятными, опасными, притягивающими глазами! Маргарита зажмурилась и замотала головой.

— Вас что-то смущает? Полагаете, не то освещение? В самом деле, совсем не то, — истолковал ее реакцию черный господин.

— Не то! — с жаром произнесла Маргарита. Ее щеки вспыхнули, и в глазах, еще заплаканных, сверкающих слезами, заиграли искры, как на глади морского залива под выглянувшим из туч солнцем. — Вам больше подходит огонь... — Она в нерешительности поднялась с дивана и встала у подоконника, как ученица, вызванная к доске: — Я узнала вас, мессир!

— Вот как... Рассчитывал поразить. Явился лично без всякого предупреждения.

— Я всегда ждала Азазелло!

— Везет кому-то... — Гость отбросил назад длинные, смоляные, как у индейца, волосы. — Но, простите, почему всегда и непременно названного господина?

— Я очень долго мечтала о мести и призывала на помощь силы ада... Азазелло явился Маргарите в Александровском сквере, когда Мастер пропал и ей было очень тяжело, — торопливо объяснила она, понимая, что говорит не о том.

— Вы, кажется, излагаете эпизоды известного сочинения. — На смуглом, резко вылепленном лице появилось скучающее выражение. — Не стоит придавать слишком большое значение литературным аналогиям, когда дело касается вашей собственной жизни.

— Но вас нельзя не узнать.

— Нельзя дважды войти в одну реку. Во избежание путаницы называйте меня просто — экселенц.

— Конечно. Но книги живут, и велика их власть. Каждая женщина, которую унизили, мечтает стать ведьмой. А та, которая потеряла возлюбленного, не может не надеяться на чудо. И призывает вас... — Маргарита напряглась, как струна, и голос ее звенел чисто. Она ощущала себя прозрачной и хрупкой — чуть дотронешься, раздастся звон и брызнут во все стороны осколки. Откуда-то явилась отчаянная смелость — кураж решительного сражения.

— Вы ждете чудес? — Гость усмехнулся. — Помилуйте, в этой области специализируюсь не я. Вы обращаетесь не по тому адресу.

— Вы, — твердо сказала Маргарита. — Вы можете помочь. Я точно знаю.

— Догадываюсь, что встретил в вашем лице мистически настроенную личность, подверженную фантазиям.

— Триста пятьдесят лет назад старшие коллеги обвинили Исаака Ньютона в том, что закон всемирного тяготения — сплошной оккультизм.

— Не время вдаваться в научные дебаты. Хотя теории корифеев земных наук и стоят того. Поговорим о вашем заблуждении. Кажется, мне ясно, в чем здесь дело. Я познакомился с сочинением господина Булгакова, которое ваши уважаемые религиозные мыслители, кстати, называют «Евангелием от сатаны». Несправедливо. Я объясню почему, но прежде окажите маленькую услугу — принесите зажаренного поросенка. Он в духовке и как раз в необходимой кондиции. Весь минувший день я страдал полным отсутствием аппетита, а теперь, пожалуй, не откажусь перекусить.

— Но там не было поросенка... — Маргарита с удивлением принюхалась к доносящемуся из кухни аромату и проглотила слюну. — Простите мои сомнения, разумеется, поросенок уже ждет, покрывшись хрустящей поджаристой корочкой.

Когда она вернулась, расположив на тяжелом, с серпами и молотами по краю блюде запеченного в сметане поросенка, стол блистал. Темная церковная парча покрыла его, падая на пол тяжелыми складками, а на ней чеканным золотом сверкала сервировка. Вместо люстры в семисвечнике, украсившем центр стола, горели свечи, комната преобразилась от зыбких теней. Скрылись в полумраке стены и мебель, казалось, сверкающий островок с его золотом, хрусталем и темной парчой парит в невесомости, как летучий корабль, ведомый в неизвестность черным капитаном.

— Теперь вроде бы лучше? Извольте видеть — сноб, сибарит, привык к элементарному комфорту в приеме пищи. Спасибо за помощь. Присаживайтесь, Марго. Я не ошибся с именем? — Роланд указал на кресло рядом — прямое, с высокой резной спинкой, отсутствовавшее здесь прежде.

Маргарита вдохновенно замотала головой, выражая тем самым свою уверенность в том, что ее собеседник не способен ошибаться, и робко заметила:

— Здесь пять приборов.

— Мои друзья сейчас явятся. Но меня смущает ваша одежда. — Прищурив левый глаз, Роланд пригляделся к даме. — Ведь это, кажется, униформа американских ковбоев под названием джинсы? Вам не придется сейчас объезжать диких мустангов и в дальнейшей перспективе тоже. Выбросьте немедля. Возьмите платье в шифоньере — мне кажется, оно должно вам подойти.

Маргарита послушно поднялась и направилась в спальню, трепеща от волнения. Сон ли, бред ли, безумие ли помутило ее разум, но это было счастливое безумие, волшебный бред! Возликовала каждая клеточка тела, все существо преисполнилось сознанием важности происходящего. Она ничему не удивлялась и готова была подчиняться беспрекословно. Только в висках стучало: «Случилось, случилось, это все же случилось!!!» И замирало под ложечкой, точно она проваливалась в пустоту.

Спальня Вари и Льва преобразилась. По обеим сторонам распахнутого трюмо горели бра, нигде не осталось и следа пыли. У зеркала, кокетливо искрясь, стояли коробочки и флаконы давно забытых названий и форм: «Белая сирень», «Красная Москва», «Кармен». Духи, одеколоны, пудра с висящими на крышках шелковыми кисточками. Маргарита обратила внимание на вишневое атласное покрывало с вышитыми попугаями и ветками белых цветов, застелившее кровать, на подушки в изголовье. За дверцами зеркального шкафа обнаружилось единственное платье — длинное, пышное, удивительное. На прозрачном дымчатом шифоне цвели яркие бархатные розы. Узкий лиф, торчащие рукава-фонарики и широчайшая, вся из туманных сборок юбка до полу свидетельствовали о вечернем предназначении туалета. Возможно, в нем посещала кремлевские банкеты Серафима Генриховна со своим начальственным мужем. Или это Варюша приготовила обнову для вечеринок театральной богемы? Зажмурившись, Маргарита нырнула в водопад струящейся ткани, и платье нежно обняло ее тело, запахло и заволновалось так, словно Маргарита погрузилась в туман предрассветного майского сада. Подхватив подол, она закружилась по комнате и с разлету рухнула на кровать, наслаждаясь сладким головокружением.

В прихожей затопали, загалдели, потянуло дымом.

— Флигелек тушили, — плаксиво доложил мяукающий голос.

— Невозможно работать в таких погодных условиях! Дождь хлещет, ветер зверский. Снес пламя прямо к ихнему особнячку. Неплохое было строение, памятник старины, — прогнусавил другой.

— «Муза» сгорела, — торжественно и печально доложил третий — трескучий, горестный.

Сообразив, что гости в сборе, Маргарита вскочила и торопливо прильнула к зеркалу, вглядываясь в свое заплаканное лицо. Расчесала волосы костяным гребнем, припудрила щеки и нос пуховкой, распространившей ароматное облачко персиковой пудры. Облачко словно омыло ее черты, они стали чистыми, строгими и торжественными.

Не удивляясь, а только ликуя до звона в ушах, Маргарита вошла в гостиную, где увидела всех собравшихся и сразу узнала. Во-первых, господина де Боннара, напоминавшего ей то Троцкого, то короля из «Золушки». На этот раз он предпочел двубортный пиджак из лилового велюра с рядами блестящих пуговиц и неразборчивым геральдическим знаком у кармашка. Брюки были серебристо-серыми, все в саже и прожженных пятнах.

Коротышка, облаченный в мундир с эполетами и белые лосины, мял в руках наполеоновскую треуголку. Выглядел он так, словно только что вернулся с битвы при Ватерлоо — проиграв судьбоносное сражение. А клык, оттопыривающий верхнюю губу, ничуть не страшный, и эти огненные клоунские патлы!

Рыжий кот, изогнувшись, зализывал на спине опаленную шерсть. Перед ним лежали кальян и большой кусок окорока, завернутый в лист ватмана с какой-то цитатой: «Капитализм это есть президентская власть плюс сексуализация всей страны...» Маргарита едва удержалась, чтобы не погладить меховой бок, и чуть не взвизгнула от радости — более интересных персон она не могла бы и вообразить.

— А у нас гостья, — сказал Роланд, указав на Маргариту царственным жестом.

— Знакомы-с. — Шарль отвесил элегантный поклон.

— Батон. Американский экзот. Уценен из-за некондиционного окраса: недозволительно рыж, — расшаркался с придворными церемониями кот.

— Амарелло, — гаркнул рыжий, демонстрируя армейскую выправку. — Не подумайте, что мое имя имеет отношение к морали. Скорее наоборот. Моя матушка, монахиня, обожала ликер собственноручного изготовления. В детстве за стойкость духа, за неповторимый букет чести и достоинства меня звали Амареттино. Теперь приходится работать под более скромным псевдонимом.

— Так что там у вас стряслось? — поинтересовался Роланд, когда все расселись за столом.

— Верите ли, экселенц... — задушевным голосом начал Батон.

— Нет. Не верю, — коротко ответил Роланд. — Доложите вразумительно и без лишних эмоций. В чем, собственно, дело?

— Ах, экселенц, печальнейшая история... — вздохнули все разом и заговорили наперебой.

Из обстоятельного трехголосого рассказа выяснилось следующее.