Глава 20

Во флигельке «Холдинговой компании» было тепло и уютно. Возлежа на диване среди царских подушек трагически погибшего итальянского модельера, Роланд вращал свой глобус, — вернувшись из подземелья, он просматривал мировые новости. Забавным казалось не только то, что светящийся шар совершенно похож на снимок Земли из космоса, но что висел он в воздухе абсолютно без всякой подставки, а информация поступала буквально из первых рук — без малейшего искажения и проницательного вмешательства комментатора.

— У арабов жуткие беспорядки, на здешнем Кавказе сплошной мрак. Меня поражает терпеливость людей... Ну скажи, кем надо быть, чтобы равнодушно взирать на все это? — Роланд оттолкнул кончиком парчовой тапочки глобус, и тот уплыл в глубь комнаты с легкостью воздушного шара.

— Вы стали сентиментальны, экселенц. Дает о себе знать негативное влияние здешнего климата, — заметил пристроившийся у камина с книгой Батон. — Где вы еще видели такой мерзкий август? И знаете, погоду испортили большевики. Вот здесь И.С. Тургенев пишет: «...который год стояло сухое, жаркое лето».

— Все портится. Их погода, их большевики и демократы, мои нервы и даже мое хваленое бессмертие. А началось с колен! Тому, кто претендует на вечную жизнь, надо поменьше сгибать колени.

— А вы знаете, экселенц, не все так плохо. Есть отдельные позитивные впечатления, — солидно заметил Батон.

— Я вижу, ты весь распушился, прямо как перс. Что-то произошло, пока мы копались с горшками русских царей?

— Произошло, экселенц. — Батон отложил книгу и присел на краешек кресла в позе услужливого секретаря. — Вы отбыли на объект, а в нашем фонде сегодня приемный день! И кому пришлось сесть за стол де Боннара и принимать посетителей? — Ба Тоне. В собственной черкеске. Уверяю, экселенц, одежда производит на людей значительно более сильное впечатление, чем мы предполагали. Он прямо весь расплылся и говорит: «Я не сомневался, что вы из наших!»

— На прием явился черт?

— Ах, экселенц, черти здесь пока не в моде. Я имею в виду, естественно, внешний имидж — шерсть, копыта и все такое. Пока не носят. Не из ложной скромности. Полагаю, из соображений гигиены и чисто практических — ну кто, кроме котов, станет тратить по нескольку часов в сутки на вылизывание собственного костюма и обуви?

— Так кто же назвался «нашим»?

— Имелся в виду мой кавказский наряд. Сюда приходил работник рынка по имени Синагог — защитник купцов всякой такой... ну, нерусской национальности.

— Он так и представился?

— Представился не помню как, но сказал, что Синагога в Москве все знают.

— Синагог? М-да... Выходит, не черт и не чеченец? — Изображая серьезность, Роланд расспрашивал сияющего от сознания хорошо проделанной работы кота.

— Экселенц, я не уверен насчет его национальных корней. Но это не главное. Господин Синагог весьма толково обрисовал положение на подведомственном ему торговом фронте и подарил нам досье, аккуратно собранные на своих конкурентов. Ситуация неприятная. Мафия, экселенц, коррупция, торговля наркотиками и прочий криминал.

— Так наш благотворительный фонд взял на себя полномочия правоохранительных органов? Не знал. Поздравляю.

— Оказывается, у нас дело поставлено значительно лучше, экселенц! В органах тоже ничего не делают, но берут значительно больше. Господин Синагог был счастлив, что я взял в рублях и совершеннейший мизер — хватило лишь на полное собрание сочинений Тургенева. Меня в основном про Му-Му интересовало.

— Ты взял деньги?! — Разнервничавшись, Роланд зажег свой кальян и затянулся, выпуская голубой дым через ноздри.

— Нельзя обижать людей. Нельзя оставлять без надежды. Вот Шарль никакие сигналы общественности не оставлял без внимания. Я действовал в русле его принципов, принципов гуманизма. Я обещал просителю и слово свое сдержу. Сегодня там всех перестреляют, на рынке этом.

— О-о-о... Сплошная головная боль.

— Ну не абсолютно всех, конечно, экселенц. Самых злостных, циничных и наглых. Взаимный отстрел хищников наркомафии.

— И по этому поводу ты так веселишься?

— Ах, экселенц, это к слову пришлось. Вы сами стали выспрашивать о пустяках. Меня тронула до слез другая история. — Кот подушечками лап промокнул под глазами. — Говорят, моя порода очень слезливая. Чуть что — теплая влага застилает взор. У Тургенева такое часто случается с дамами.

— Нечего было фасон менять. Настоящий черный, остромордый кот никогда не распускает нюни. Поэтому и ценится в наших кругах.

— Сейчас вы сами все поймете, экселенц. Пришел ко мне мужик и рассказал кошмарную историю. Ну, понимаете, экселенц, человек трудной биографии. Становление личности происходило в эпоху застоя и не в официальную сторону. Отсидел парень свое совершенно по глупости — за других более сообразительных отдувался. Понял, почем фунт лиха, и когда здесь капитализм начался, ударился в торговый бизнес. Крутился как заводной, завел магазинчик свой, «мерседесом» прибарахлился, семейство кормит. Но поумнел не до конца, то есть не только людям верит, но и партнерам в бизнесе. А они что, святые? Должны были прислать нашему бизнесмену партию секонд-хенда из Америки. Дорогого, качественного. Получили здесь багаж, распаковали... — Батон заметил печаль на лице шефа и поспешил утешить: — Ничего страшного, экселенц! Ни грамма героина, никакой там сектантской литературы. Кальсоны, экселенц. Бельишко мужское то ли армейского, то ли тюремного производства. Бывшее в употреблении к тому же. И вот я подумал: не повезло мужику! И многие так подумали. Многие горестно всплеснули руками. А он обрадовался! Эк, говорит, судьба мне подфартила! Нагрузил полный багажник своего «мерса» американским бельишком и двинул прямо в родные пенаты, в Матросскую тишину, не к ночи будет помянута. Раздал исподнее тамошним клиентам. Говорит, такого праздника в этом учреждении еще не было. Не поверите, экселенц, плакал, когда рассказывал! Ну Шекспир прямо какой-то или Бетховен — так просветляет! Бывают же и в здешней жизни высокие моменты, торжество человеческого братства и взаимопонимания. Нельзя отрицать, нельзя... А после этого дела на душевном подъеме спонсировал наш благодетель издание весьма полезной книги под названием «Как выжить в современной тюрьме».

— Издали?

— Лежит в холле, экселенц. Двести экземпляров и три коробки с кальсонами.

— И что ж он у тебя просил?

— Да ничего не просил! Презент гуманитарному фонду. Это удивительный случай истинного благодеяния, экселенц, в котором я принял личное участие. — Батон смахнул слезу.

— Совсем неплохой подарок. Весьма, весьма кстати! — неожиданно повеселел Роланд. — Ты вот что, милый мой, позаботься, чтобы к 17 августа всему руководству гуманитарного фонда «Музы» был доставлен подарочный комплект — кальсоны и эта книга с дарственной надписью и лучшими пожеланиями. Подпись наша — неразборчивая.

— Хорошую память о себе людям оставим, — просиял Батон.

— А то ведь здесь о бандитах и позаботиться некому, — едва заметно подмигнул зеленым глазом Роланд.

Батон, ободренный похвалой, важно прошелся по комнате.

— Вижу, у тебя что-то еще? — Роланд кивнул в направлении черкески, висевшей совершенно некстати на витом шнуре парчовой портьеры. В газыре торчала алая гвоздика. — Дамы?

— Женщины, — смущенно признался кот. — «Женщины в театре». — Он протянул экселенцу визитную карточку. — Правда, одна из них была мужчиной.

— Что за бред! — Роланд рассмотрел карточку. — Творческое объединение. Актеры?

— Полагаю, лучшие из них. Красивые и сильно стараются то, что другими нагажено, разгрести. Ну, помочь людям своим искусством.

— Это как? Массовые действа на улицах и площадях?

— Ах, экселенц, зачем же на улицах? Они собирают единомышленников — работников, значит, сцены и идут туда, где они нужнее. В больницы и госпиталя к сильно раненным, которым совсем уже не до чего. И веселят их! Напоминают, что все это — жизнь, а в ней не все совсем плохо... Причем, совершенно бескорыстно. Я думаю, экселенц, это очень трогательная и поучительная история.

— Если трогательная и бескорыстная — значит, что-то просили.

Кот опустил глаза, сраженный проницательностью экселенца.

— Просили. Они видели Амарелло по телевизору и были потрясены. Говорят, он очень смешной и сразу понятно, что добрый. То есть денег за выступление требовать не будет. У них все без денег выступают, даже мужчины.

— Хм... Постановка вопроса у этих «Женщин» в самом деле оригинальная: отдавать бесплатно. То есть — дарить.

— Дарить самое святое! — горячо подхватил кот. — Свое искусство... Но насчет Амарелло я отказал.

— Полагаю, на этот раз его актерская карьера не успеет развернуться.

— Но я все же помог! Позвонил Бермудеру и намекнул, что раненые сполна хлебнули лиха и совсем забыли в госпиталях, как выглядит вкусненькое. Он плакал от счастья и отвалил «Женщинам в театре» полгрузовика самых первосортных конфет.

— Выходит, встречи местного населения с нашим фондом дают воспитательный эффект. — Роланд вздохнул. — Вот мы уже исправляем местные нравы. Искореняем пороки — попахивает святостью.

— И ничуть, экселенц! Какая святость — обыкновенная порядочность, и то в гомеопатических дозах — капля меда в бочке дегтя. Беспорядок везде, экселенц! Скажу больше: не только на земле, но и в наших высших департаментах — страшная неразбериха. Все чертовски запуталось! — Батон присел у ног патрона, подобрав кольцом хвост. И принялся старательно вылизывать лапу, растопыривая розовые пальцы. — Я сам временами теряю голову. Скажите на милость, с чего тогда на рынке вступился за торгаша?

— У тебя хорошее сердце, мальчик.

— Ха! Парадокс чистейшей воды! — Пройдясь лапой за ухом, кот кивнул на горящий вдоль стены девиз: «Ненависть — моя обязанность. Мщение — моя добродетель». Определите, пожалуйста, точно, кого я должен ненавидеть? Вопрос на засыпку, экселенц.

— ЕГО врагов, — прозвучал полный смирения ответ.

— Ага! — обрадовался Батон, поймав Роланда на узком месте. — Выходит, мы все же работаем на НЕГО!

— Мы — центристы. Мы посередине между плюсом и минусом, между добром и злом. Мы — антикоррозийная прокладка. Состоя в воинстве Антибога, мы пользуемся его оружием, действуем его методом, то есть злом. А парадокс заключается в том, что этим самым злом мы защищаем добро! Ведь ОН, добрейший и сострадательный, запрещает насилие и сопротивление, ОН — увещевает страдальца подставить вторую щеку, обиженного — смириться. ОН полагает, что таким образом остановит разрушения, искоренит порок! Упрямство, потворствующее размножению зла. Ведь понимает, что ситуация нуждается во вмешательстве!.. — Разгорячившись на почве больной темы, Роланд шуганул кота и широкими шагами заходил по комнате. — Понимает же! А поскольку сам не желает пачкать руки в качестве ассенизатора, очищающего мир от нечистот, авгиевы конюшни должны разгребать мы. Вот и решай, на кого мы работаем. — Роланд рухнул на диван и распорядился: — Пододвинь зеркало. Сегодняшняя прогулка в подземелье подействовала на меня угнетающе. Полемический пафос и никакого аппетита. Скажи Амарелло, чтобы не хлопотал с ужином. Зелла пусть заварит мой чай. Пыльца корнишонов и побольше ирландского мха.

— Неслабо она сегодня приложила этого хмыря! Видать, настрадалась здесь, бедолага. Такой сексапильный поцелуйчик — м-м-а! — Кот чмокнул собранные щепотью пальцы. — Прямо Шарон Стоун. Клиент сразу вырубился. А вас, экселенц, я не очень понимаю — собрались Храм защищать? Грудью пошли на Пальцева: «Откажись, подлец, от своих гнусных замыслов!» Это показалось мне несколько не последовательно.

— Уходи... — поморщился Роланд. — У меня от шерсти аллергия. Как только соберешься сеять разумное, доброе, вечное, то обязательно кто-нибудь отсоветует... И морда у тебя на редкость нахальная.

— Порода такая, — вздохнул Батон. — Как пишут в объявлениях кошачьих клубов — «Детское выражение лица»! От помойников мы далеко ушли. Не те времена. — Важно переступая на задних лапах, кот двинулся к двери. — Шерсть — густой набивки, плюшевая!

— Постой. Ты вот сам, в качестве юного мстителя, как понимаешь — Пальцев наш или не наш?

— Сволочь он. Котов не любит. Никого, кроме себя.

— А Храм — чей объект? — тоном въедливого экзаменатора загонял кота в угол экселенц.

— Чего ж тут думать — как и все здесь, пополамный. Наживается на его горбу сволота, вроде Альбертика и Федула. И будут наживаться впредь. У... я б этих попов! — Батон изогнул спину и сделал боковую боевую стойку. Совершил пару мягких скачков по комнате и с урчанием, обмякнув и подобрев, пристроился у колен Роланда. — Но ведь, с другой стороны, церковь кого-то просветляет? Просветляет, я лично видел. Нельзя отрицать. Нельзя.

— Это с одной стороны — с людской, и с другой, то есть — с ЕГО. Поскольку Его Храм. А с третьей что, с нашей?

— С нашей, полагаю, сие строение — объект охраняемый. Мы ведь тут зачем? Памятники истории восстанавливаем. Клад вон совсем задарма отрыли. — Батон вдруг стал серьезным и обратил на экселенца почтительный взор: — Можно выразить сомнения, учитель? Вот ведь получилась двусмысленная ситуация, нейтрализуя Пальцева, мы спасаем Храм, а следовательно, работаем на наших идейных противников. Как вы допустили подобный нонсенс и что намерены предпринять для сохранения авторитета? Простите, учитель, мою назойливость.

Роланд усмехнулся:

— Будем считать, что меня ловко подставили. И повздыхаем — умные там головы, в ЕГО департаменте. Сформулировали неразрешимую дилемму: либо прояви терпимость и всепрощение, что само по себе для меня отвратительно, пригрей, значит, гада на своей груди и гнусному его делу содействуй. Либо ликвидируй его и тем самым — сохрани Храм. За это маршальские погоны и орден в ЕГО департаменте, между прочим, полагается. А в нашем — пожизненное отлучение...

— Вот я и думаю, а что нам больше всех надо? Неужели у них тут не найдется героя, способного взять благородную миссию спасения святыни на себя? Нет энтузиастов-мучеников? Вы же тогда не зря показывали нам скульптуру целующихся и говорили, что делаете ставку на настоящую, вечную... То есть на то, чем одаривает ОН!

— Ты хороший ученик. — Роланд предостерегающе поднял руку: — Но тсс! Довольно разговоров. И никаких дебатов в свите. Я рассчитывал на ваше понимание, знал, что работаю в компании верных друзей и единомышленников. Спасибо. А теперь ступай, мне надо ознакомиться с последней информацией.

— Я рядом. — Батон неслышно покинул гостиную.

В засветившемся перед Роландом зеркале появился кабинет Пальцева в «Музе». Полулежа в кресле с компрессом от уха до уха, шеф смотрел телевизор и одновременно беседовал с двумя людьми. Беседовал странно. Одним из посетителей был Бася Мунро, другим — депутат Перманентов. Даже из далекого заэкранья пахнуло невообразимым смешением аромата духов «Кензо», исходящего от окутанного шелками голубого кимоно Баси, и дымом папирос «Астра», пропитавшим мятый грязно-серый костюм парламентария. Удивленно тараща глаза, Пальцев категорически открещивался от соучастия в деятельности «прогрессистов» и даже с возмущением отрицал, что имеет хоть какое-то представление о генераторе. То есть изображал довольно талантливо крайнее непонимание, а точнее — приступ депрессивного психоза с частичной амнезией.

— К Кленовскому. Все вопросы к господину Кленовскому. Я по состоянию здоровья вынужден срочно отбыть на лечение за границу. Гибель жены, болезнь сердца, эта варварская акция на кольцевой! Да кто же тут выдержит! — Он со слезами на глазах прижал руки к груди: — Поверьте, родные, в голове сплошная перестройка. К тому же... — Альберт Владленович подманил посетителей и, опасливо озираясь, шепнул на ухо склонившимся: — Мне только что сугубо конфиденциально сообщили из ООН, что некая Фаина Каплан стреляла в Ильича! — Достав смятый носовой платок, Пальцев скрыл под ним искаженное рыданиями лицо.

Присутствовавший при страдальце отец Савватий спешно выпроводил визитеров, сокрушенно бормоча: «Сами видите, дети мои, на Бога одна надежда. Если он не поможет, дело дурдомом пахнет».

Лишь только за посетителями захлопнулась дверь, Пальцев вскочил, отбросив компресс, и голосом тамады, объявляющего тост юбиляра, воскликнул:

— Запрягай коней, Федул. Мэр ждет меня!

... — Вот стервец! — Роланд переключил изображение в зеркале и снова разжег кальян.

В стеклянном овале замелькали, побежали косые волны и вырисовалась мрачная картина: темный бункер на верхушке металлической трубы. Если не знать, то и не догадаешься, что труба с винтовой лестницей располагаются в чреве гигантской статуи, а нечто подобное бронированному батискафу находится у нее в голове. Светящаяся же во тьме щель амбразуры — не что иное, как приоткрытый рот легендарного баса. В щель направлен хобот стоящего на возвышении аппарата. Видны кнопки, клавиши, огоньки, бегающие на пульте. За пультом сидит мрачный головастик с разбитым лицом и дыбом стоящими рыжими патлами. Он ковыряет тестером в мудреном шлеме, оснащенном пучками проводов, антеннами и светящимися датчиками. Над ним, внимательно следя за процессом усовершенствования шлема, склонился другой — с ехидно-стервозной насмешкой на красивом арийском лице.

— Готово. — Рыжий отложил инструменты. Напялил шлем, прислушался. — Есть сигнал!

— Я должен убедиться, что все сделано как надо. — Осинский протянул руку к панели аппарата. — Ты правильно вывел контакты?

— Не трогайте! Избави Бог! — защитил телом панель необычайно бледный до желтизны, с пятнами бурых ссадин на помятом лице Ласкер. И поспешно снял шлем. — Все взлетит к чертям собачьим! Объясняю еще раз. Шеф сформулировал задачу так: после завтрашнего происшествия начнется серьезное расследование. В процессе дознания эксперты должны с определенностью установить, что именно включение аппарата послужило детонатором. А следовательно — взрыв произошел по вине заговорщиков-конструкторов и главного террориста Горчакова. Я сделал все. Все, чтобы погубить дело своей жизни, лучшего друга, себя лично. — Он развел короткими руками. — Или теперь еще велите самоустраниться?

— Уже не раз внушали тебе, пытливый ты наш гений, что твоя личная безопасность гарантируется. Через тридцать минут после того, как здесь рванет, ваш самолет поднимется в воздух, синьор Паоло Эразмио, гражданин США. Ты получишь все — деньги, работу, свободу. Но расчет по результату. Если не рванет — самолет поднимется без тебя, покойник. А мистеру Горчакову все равно ничего не светит. Ему из этого дела с прибылью не выпутаться. Твой же личный, шкурный интерес состоит в том, чтобы он пока ничего не заподозрил. Ручаешься, что мозгляк не догадается? Не успеет смекнуть, что аппарат напрямую соединен с взрывателем? А, храбрый ты наш? — Блондин занес кулак над рыжей головой.

Сидящий в кресле втянул голову в плечи и прикрыл ладонями темя.

— Ручаюсь! Если уж он согласился провести завтра сеанс, то не с целью уничтожить Храм. Макс уверен, что здесь все будет чисто. Иначе он подключаться не станет. — Рыжий просительно взглянул на арийца: — А то ведь я могу поработать тут и сам. Вам ведь на самом деле не нужен никакой сеанс. Вам нужен взрыв. Я готов все устроить на высшем профессиональном уровне.

— А вот нам ты вовсе не нужен. Нужен мотивированный злоумышленник. Досье на Горчакова получилось клевое. Не отмажется, все сходится: шизанутый фанат, свихнувшийся на собственных неудачах. Делу нужен полновесный козел отпущения.

— Я, я — полновесный козел! — Глаза Ласкера округлились и еще сильнее подались из орбит. Такое обычно происходило с ним в моменты спонтанного озарения. Лион поспешно надел шлем, включился глазок таймера.

— Эй, что за шутки! — сжал его плечо Оса.

— Отцепись, вша. Последний раз проверить надо. Ведь сам говоришь, если система не сработает, мне крышка.

— Можешь не сомневаться. Заметил, как аккуратно тебя вторые сутки пасем? Помочиться и то в компании ходишь. А вмазал я тебе пару раз так, от большого чувства.

— Ша! — Лион положил руку на клавишу. — Смотри и запоминай действия: Горчаков надевает шлем, подключается, начинает думать. На десятой минуте под воздействием радиосигнала срабатывает таймер. Храм взлетает на воздух... И тишина. — Спохватившись, технарь указал на овальную дверцу в камере. — Вон там аварийный люк, его запирать нельзя. Если задраиться наглухо, радиосигнал может не пройти к взрывателям. Усек? Ошибетесь — пеняйте на себя. — Ученый с вызовом посмотрел на стража и снял шлем. — Я сделал все, что мог.

...Роланд, поморщившись, отключил зеркало и взял дымящуюся чашку, которую поставила на сандаловый столик Зелла. Она стояла в позе ждущей распоряжений горничной из хорошего дома. И нарядная наколка в пышных волосах, и белый передник были на горничной. Но, кроме этих кружевных лоскутов да ботинок с высокой шнуровкой, ничего больше не скрывало прелестей смуглого тела.

— Видела? Все поняла? — не взглянув в сторону чертовки, осведомился Роланд.

— Разумеется, экселенц. Рыжего изобретателя загнали в угол, заставили подключить к аппарату взрывное устройство и лишили всякой возможности связаться с другом. Я говорила вам, экселенц, что это плохая компания.

— Думаешь, лишили возможности? — нахмурился Роланд. — Ступай, чай отличный. — Он откинулся на подушках и мечтательно закрыл глаза.

Там, в башне, человек с глазами ехидного садиста не мог, конечно, разгадать хитрость рыжего коротышки. А Роланд не мог не услышать, как, надев шлем, несчастный ученый послал другу SOS. Он вложил в короткое сообщение крик своей израненной совести.

Неплохой, собственно, аппарат придумали московские приятели!

— Ну что ж, пора браться за дело! — Роланд выпил темный настой и решительно поднялся.