Глава 6

Спуск к Тихому озеру, сделанный Максом в ивняке, вел к мелкой прозрачной заводи. По сторонам в торжественном карауле стоял частокол осоки и плавали на зеркальной воде желтые кувшинки.

Маргарита умела входить в воду неслышно. Лишь разбегалась в обе стороны зыбкая рябь, и узкое тело, зеленоватое сквозь слой воды, скользило в глубь озера. Отплыв чуть не на середину, она оборачивалась, призывно махала Максиму рукой и плыла навстречу солнцу — утром — влево, на восток, вечером — прямо на закат, окрашивающий пурпуром потемневшую воду. За спиной по-русалочьи колыхались длинные волосы, и летел следом аромат свежести, словно раскололи спелый арбуз.

Однажды теплым июльским вечером, особенно тихим и пахучим после прошумевших дождей, она попросила Максима подождать на берегу и припустилась к дому. В горнице вытащила из шкафа нечто белое, пышное и нырнула в шуршащий шелк.

Мысль о платье из парашютных занавесок пришла внезапно, когда собранные на бечевку полотнища образовали длинную бальную юбку. Оставшимся широким куском ткани Маргарита обернула торс и завязала на талии большущий бант. Из маленького овального зеркала на нее глянуло лицо, покрытое розовым загаром и золотой пыльцой веснушек. Глаза сияли темные и великолепные, как омуты, прячущие вековые тайны, а на губах играла загадочная улыбка — знак приобщения к высшему таинству. Показав себе язык, Маргарита закружилась, чувствуя податливую упругость шелков. Видеть себя она целиком не могла, но когда бежала через поле к озеру, подобрав юбки, они развевались легким облаком и таинственно по бальному шуршали. Ничего не понимает и не сумеет понять в самых шикарных туалетах та, которую не пьянит этот шорох шелков, дышащих июльскими лугами, туманами, сознанием собственной единственной неотразимости!

Соцветия белоснежного душистого горошка, пучок сорванных на ходу ромашек и васильков превратили в венок торопливые руки, а сердце стучало, как перед алтарем. Маргарита замерла, переводя дух у самого берега. На пне под серебристой ракитой сидел Максим и читал большую потрепанную книгу с тиснением на корешке: «Сказки Ганса Христиана Андерсена». Выгоревшая русая прядь падала на его лоб, а рука машинально отгоняла веточкой комаров, прохаживаясь по спине и шее. В прорехе старых джинсов выглядывало загорелое колено со свежей ссадиной, полученной утром во время велосипедной прогулки. Маргарита задохнулась от любви и чуть слышно шепнула, выступив из-за кустов белого шиповника:

— Макс...

Он обернулся, неловко поднялся, уронив с колен книгу, и обмер.

— Держи меня! — Она ринулась прямо в распахнутые объятия.

Он подхватил, закружил ее и понеслась вокруг карусель лесов, полей, холмов, вод, лиловых колокольчиков со звенящими шмелями, стрекоз на камышах, круглых облачков в бледном небе, солнечных бликов от воды на серебристых ветвях осоки, глядящейся в озеро, — все кружило и ликовало, а потом завалилось набок. Переводя дух, они лежали в траве и смотрели в небо.

— Я стала летучей, как облака!

— Ты лучше. Ты летучая и теплая.

— Я легкая и радостная, как та лимонница!

— Ты прекрасней и нежней всех бабочек в мире. — Максим наклонился над ней, опираясь на руки и погружаясь взглядом в самую глубину зрачков. — Ты — озаренная.

— Я такая, потому что ты — мой. Ты научил меня летать, Мастер. Научил быть сильной, верить в чудо, как драгоценность беречь радость. И любить себя. Да, да! Потому что я — это ты. Только совершенно необходимо, совершенно обязательно — чтобы мы были вместе. Чтобы мы — ты и я — были всегда.

— Это непременно. Разлука не совместима с жизнью. Я не отпущу тебя, ни за что не отпущу. Обещаю тебе это! Ты веришь мне, Маргарита?

Она зажмурилась и замотала головой:

— Верю крепко-крепко-крепко... Мы будем всегда... — Горячие губы слились, закружил вокруг подаренный им мир.

— Подожди здесь, ладно? — попросил Максим, выныривая из хмельного омута, целуя Маргариту нежно и торопливо. — Приготовь слова клятвы. Сегодня у нас свадьба.

Вскоре он вернулся с цветами из сада: мраморные лилии, голубые незабудки, алые маки, лиловые ирисы — целая охапка в упаковке упоительных ароматов. А сам был причесан и строг.

— Господи, откуда такой пиджак? — Маргарита в изумлении всплеснула руками. — Никогда, клянусь, никогда я не видела ничего подобного!

— Из времен сытых нэпманов и лощеных сутенеров. А точнее, с андреапольской барахолки. Прошлой осенью одна старушка подарила мне его в придачу к банке соленых грибов. Она уверяла, что муж шил костюм к свадьбе у самого лучшего портного в городе. Он был якобы очень похож на меня и скончался в девяностолетний юбилей! Ушел в иной мир, сносив брюки и сохранив в шкафу с нафталином этот пиджак. Я взял его, потому что не хотел обижать старушку и еще потому, что думал о своем Жостове. Видишь, судьба все предусмотрела и хорошо подготовилась.

— Чудесная вещь. — Мара погладила ладонями темно-синюю в рубчик ткань на его груди и вытащила длинный конский волос. — Тогда пользовались стежкой из конского хвоста и все почти шили вручную. Может, и мой парашют был сострочен в годы первых пятилеток, чтобы прыгать с дирижаблей? Мы чудесная пара, да?

— Мы единственная пара во всем мире. Ничто на свете не способно разлучить нас. Вот! — Максим вытащил из кармана медную проволочку. — Сейчас в присутствии новобрачной и всех имеющихся свидетелей на земле и в небесах я изготовлю уникальное кольцо, достойное Алмазного фонда. — Смотри! Эта хрустальная бусина извлечена мной из щели в полу. Она ждала нас, может, целых сто лет. Сверкала, словно капля росы, а я выковырял ее ручкой. Вот... — Максим старательно свернул проволочный жгут, нанизал хрусталину и спрятал колючие концы. — Вот так. Примерь!

— Получилось! — залюбовалась Маргарита кольцом на своем пальце. — Теперь я сделаю для тебя. Я умею. В школе плела из разноцветных проводков ремешки. Смотри! — Насупив брови, она старательно принялась за дело. Вскоре на ее ладони лежало кольцо. — Скромное, но прочное. Не уколись.

— Но это не шутка, Марго. Совсем не шутка. — Взяв ее за руку, Максим повел за собой на холм, покрытый цветами тысячелистника, колокольчиками и мелкой ромашкой. Там остановился и развернулся лицом к западу. Огромное солнце, наливаясь рубином, опускалось к елкам.

— Смотри на него и загадай самое главное.

— Я уже загадала. Давно. — Вздернув подбородок, Марго подставила лучам лицо и зашевелила губами.

Максим замер, сжимая ее руки.

— Солнце повенчало нас. Оно станет нашим свидетелем и защитником. Клянусь, что буду с тобой в горе и в радости, в болезни и в здравии. Клянусь — ничто на свете не разлучит нас.

— Клянусь... — вторила Маргарита, прижимаясь к его груди, где под древним пиджаком, под жесткими хвостами неведомых, давно почивших коней билось родное, навсегда принадлежавшее ей сердце...

Ехавший на велосипеде по тропинке человек с удочками и пластиковым пакетом свернул шею, уронил пакет, остановился и протер глаза.

В пакете находилась банка свежих навозных червей, полкруга краковской колбасы, буханка ситного, малосольные огурчики и четвертинка — все, что необходимо рыбаку, круто завязавшему с выпивкой. В результате недельного запоя зоотехник Кащенко был избит женой, потом ею же отпоен парным молоком, вымыт в бане, приведен в божеский вид. Он заметно посвежел, сдал квартальный отчет и перестал видеть лебедей, являвшихся где попало после насильственного просмотра по телевизору балета Чайковского в обществе жены и тещи. Вернулся вкус к столярничанью, краковской колбасе, рыбалке. И вдруг — е-мое!

Набравшись смелости, Кащенко шагнул вперед, чтобы посмотреть правде в глаза. Никаких лебедей в человеческий рост у озера не было. Но то, что он увидел, оказалось совсем уж невозможным.

Прямо на верхушке холма стояли двое в невиданном и ненужном в пустынных сих местах очаровании. Невеста в сказочном белоснежном уборе с охапкой цветов в руках и волосами, падающими до пояса, повернула лицо к закату. Ее суженый — высокий и статный, как в иностранном журнале, тоже смотрел вдаль.

Закатные лучи щедро покрывали белоснежную вуаль невесты и стройный стан молодца, словно окатывая их жарким золотом. Двое стали Единым целым, но вовсе не в том смысле, к которому привык наблюдавший. И для того, чтобы выразить этот новый смысл, существовало слово, которое вспомнил вдруг зоотехник, озаренный приобщением к таинству.

Прижимая обеими руками пакет к груди, Кащенко таращил глаза и переживал минуты высокого просветления. Он ясно осознал сейчас, что на свете не все так просто, как казалось до сих пор. Не зря на сцене танцуют лебеди, садится за елки солнце, синеет гладь озера. Помимо всего обрыдлого, тягостного, ненужного, есть наиглавнейшая Красота, в тайну которой Кащенко проник в эти мгновения, осознал к ней свою причастность и стал от этого иным человеком — со своим гордым умыслом.

Лишь только село солнце, призрак молодца не развеялся, а подхватил свою суженую на руки и закружил, взвивая облаком ее снежные юбки. Рыбак оседлал велосипед и не оборачиваясь устремился назад в деревню. «Любовь, любовь... Выходит, вот оно, значит, как...»

Свадебная ночь оказалась очень длинной. Был пир на деревянном столе в саду под яблонями, среди замершего сиреневого роскошества летних сумерек, были и танцы. Как оказалось, старый дом хранил много удивительных вещей. Котелки, чугунки, пудовые весы с одной чашей, коромысло и ломаные хомуты вытащил Максим из кладовой, прорываясь к нужному. И вот — возник темно-зеленый коленкоровый чехол патефона и коробка пластинок в заплесневелых обложках.

— Неужели он будет работать? — не верила Маргарита, наблюдая за действиями Максима.

— Довоенная модель. Должен. — Он открыл крышку, обнаружив атласное нутро с бархатным диском посередине. Покрутил осторожно ручку, и диск начал медленно вращаться. В специальной коробочке, выскакивающей из корпуса, нашлись иголки. — Ну?! — восторжествовал Максим. — Больше полувека прошло, а все-таки он вертится! И целый ящик пластинок. Мы будем танцевать каждый день!

— О... — Присев у ящика, Маргарита горестно нахмурилась: — Его бросали. В конвертах сплошные осколки. Шульженко, Утесов... — Она перебирала обломки погибших пластинок. — «Танго и фокстроты». Смотри — отбит только краешек! Можно ведь пустить с середины?

Игла встала в бороздку, переливаясь волнами, пошла вертеться черная толстая пластинка, и явились откуда-то первые такты исподволь вступающего танго.

— «Компарсита»! — узнала Маргарита.

— Это жизненно необходимое нам танго. Позвольте? — Он подхватил даму по всем правилам бальной выправки, но, сделав два шага, сбился, наступил на юбку и, лихо раскрутив партнершу, вместе с ней рухнул на диван. Последовали законные супружеские, но от этого не менее страстные поцелуи.

— Похоже, к исполнению танго нам надо упорно готовиться. Репетиции начнем завтра. — Маргарита поправила оборванную юбку. — И диван, кажется, сломали. Там есть что-нибудь менее бурное?

Максим склонился над коробкой с останками пластинок, извлек маленький диск и поднял над головой:

— Ага! Я так и знал! Заметила, если уж кому-то везет, то везет во всем. Вот именно то, что непременно должно было оказаться здесь. «Музыка к кинофильму «Веселые ребята». И.О. Дунаевский».

— Чудеса... — Маргарита взяла пластинку. — Маленькая, но совершенно целая. Ты ее искал?

— Именно ее! — Максим включил патефон. — Послушай, нет, ты послушай этот голос и слова: «...Сердце в груди бьется как птица...» — Он сел рядом, обнял Маргариту так, что ее голова устроилась на его плече, и с вкрадчивыми интонациями Арины Родионовны начал: — Представь — Москва, ночь, канун Первого мая 1937 года...