Глава 1

Весна! Весна же, в самом деле настоящая весна! Это значит, что все как бы началось заново — забыта долгая зимняя панихида по безвременно усопшему лету, истлела и ушла в землю прошлогодняя листва, а сквозь нее пробилась юная наглая травка. Остались в долгих вьюжных ночах сомнения, отступили перед натиском дурашливой безалаберности мучившие страхи, на пепелище надежд пустила ростки такая робкая, такая нежная, но совершенно неистребимая радость.

В городе бесчинствует солнце, затевая игры с оконными стеклами, витринами, машинными зеркалами, лужами, птицами, проснувшимися мухами, жмурящимися томно котами, разнообразным цветением, тянущим к теплым лучам свои маленькие жизни. Весна — это клейкая листва на тополях, пахнущая тревожно и горько, это надежды и ожидания, распахнутые в теплынь окна и вера в бессмертие.

Вовсе не важно, какие митинги, праздники и события пришлись на эти теплые дни. О них забудут, занеся в учебники истории. Вечным останется букет сирени, впервые полученный девчонкой от смущенного кавалера, ландыши, стоящие перед слепой старухой, вспомнившей аромат своего первого майского вальса, чириканье воробьев в акварельных, почти прозрачных кронах лип, радужные искры в каплях дождя, расчерченный мелом асфальт, грозы, грезы и прочая бренная чепуха. Именно она будет всегда, потому что для любви, солнца и чуда рождается человек, а все остальное — прах.

Во флигельке раскрыты рамы с бронзовыми стеклами, ветер играет шторами, затканными парчовыми лилиями, пушистит золотистую шерсть кота, глядящего в окно с томлением влюбленного гимназиста — подперев круглую щеку лапами и прищурив оранжевые глаза.

— Я этого никогда не пойму. Недоступно осмыслению. Нонсенс, — тоскливо изрекает он, ни к кому не обращаясь.

В гостиной еще двое. Амарелло с озабоченностью старательного завхоза занят хозяйством — собирает с диванов и раскладывает на подоконниках яркие версачевские подушки. Шарль, весенне преображенный бледно-розовым, умопомрачительно элегантным костюмом, расхаживает по комнате, поглядывая на свое отражение в зеркалах и стеклах картин. Пенсне с затемненными окулярами сидит на переносице на редкость ровно, клинышек бороды строг и ароматен, в осанке чувствуется порода и бурление внутренних сил. Он даже напевает себе под нос нечто бодрящее, что-то вроде: «Журчат ручьи, слепят лучи... И даже пень в апрельский день министром тоже стать мечтает...»

— Господин пень, что вы думаете по поводу здешнего населения? — обратился к старшему товарищу пытливый Батон с въедливой интонацией начитанного ученика.

— В целом впечатление противоречивое, но скорее приятное. — Шарль остановился у камина, изящно облокотясь о вишневый мрамор из Дворца Дожей. — Предлагаю высказываться по существу. Мы отсутствовали пять месяцев. Мы присланы экселенцем для самостоятельной работы. Он предупреждал, что влияние климатического фактора на гормональную систему организма землян огромно. Именно в весенний период наблюдаются эмоциональные всплески, приливы высоких чувств и поэтических настроений. — Рассуждая менторским тоном, Шарль приблизился к Батону. — Но при чем здесь вы, сэр? Объясните, чем объясняется задумчивость на вашем юном лице? И философские заскоки?

— Пусть лучше ковры пылесосит, чем мыслями маяться. — Взмокший от трудов Амарелло расстегнул золотые пуговицы своего алого мундира, с которым категорически отказался расстаться. Под мундиром оказалась заношенная тельняшка. — Нам предписано соблюдать все правила местного проживания. По здешним обычаям, когда возвращаются, положено проветривать помещение, производить влажную уборку и менять правительство. Не помню, что первее.

— Правительство не трогать. Шутки — отставить. Экселенц, между прочим, может сообщить о своем прибытии каждую минуту, — строго напомнил Шарль, поправляя шелковый шейный платок расцветки салата «Витаминный» с дорогостоящим присутствием креветок и редиски.

— Знаем мы, когда он явится, — скептически отозвался кот. — Когда все будет готово. И обязательно станет критиковать.

— А это обсуждать нам вообще не по чину. — Амарелло притащил громадный моющий пылесос и включил его, заполнив комнату фабричным шумом.

Шарль поморщился:

— Вырубай мотор, генерал! Ну нельзя же, в самом деле, быть таким буквоедом! Если уборка, так уж камня на камне не оставишь. Уйми аппарат. Пусть пыль сама всасывается, если уж она имела такую наглость забраться на нашу территорию.

— Да нет тут никакой пыли. Я же вижу по своему хвосту, к нему грязь всегда липнет. И вообще, прекратите суетиться, давайте поразмышляем целенаправленно, позитивно, по-деловому. — Помахивая в солнечном луче своим рыжим хвостом с кольцами светлых полосок, кот подсел к столу. Убедившись, что метель пылинок и в самом деле не закружилась в пронизанном светом воздухе, к нему присоединились остальные.

— У меня имеется инструкция по пребыванию в стране, все пункты давно проработаны и согласованы с вами. С двадцатого числа Холдинговый Центр MWM начинает прием посетителей в качестве филиала Гуманитарного фонда, руководимого господином Пальцевым А.В. — Шарль выложил на украшенную перламутром столешницу набор делового человека — записные книжки и блокноты в кожаных переплетах. — График работы подробно расписан. Могу зачитать штатное расписание: заместитель директора фирмы господин Шарль де Боннар. Ну, титулы я пропускаю.

— А мне интересно узнать титулы. — Амарелло, скосив глаза, поправлял пышные, сияющие золотом эполеты.

— Допустим, академик. И разное всякое по международным каналам — президент, вице-президент, глава сообщества... да, пустяки. — Шарль поднял бровь и взглянул поверх пенсне. — Читаю дальше. Секретарь-референт фирмы — Ба Тоне. Ударение на первом слоге. Форма тела и одежды обязательная. Я имею в виду — местная.

— Разумеется. Мы же не в цирке. И не в варьете, — с героическим самоотречением согласился кот.

— Заместитель директора по хозяйственной части, инструктор противовоздушной и прочей обороны, шеф-повар, ведущий швейцар, консультант по взаимодействию с ФСБ и НАТО — Амарелло.

— Ого! Навалили на самого безропотного. — Рыжий вскочил, отшвырнув дворцовый пудовый стул. — Готовить отказываюсь.

— Друг мой, это же все — сплошная условность, рациональное использование штатных единиц, — примирительно заулыбался Шарль. — Нельзя не согласиться, что участок работы у тебя наиболее ответственный. А питаться будем в ресторане. Продукты, если надо, станем закупать по очереди. Только на рынке, чтобы совместить с изучением нравов.

— Может, прямо сейчас и отправимся? — оживился Батон.

— Кажется, я плохо объяснил. Вначале работа, потом еда.

— Ладно, пусть голодание. Пусть ограничение в выборе обмундирования. Но как можно работать, не понимая людей! — Батон заходил по комнате, изящно жестикулируя гибкими лапами, как играющий с клубком котенок. — Заметили, что сейчас здесь происходит? Нет, вы обратили внимание на ситуацию? Уму непостижимо! Я наблюдал в окно — двое целовались прямо на качелях, женщины вывели прогуляться детей! Да они размножаются как ни в чем не бывало! Они рождаются и живут так, словно их часы не сочтены и их бытие не есть постоянное и совершенно безнадежное бегство от финального звонка!

— В этом-то и вся штука! Люди проходят свой путь бок о бок со смертью и умудряются рассуждать о счастье и вечной любви! Даже здесь! — подхватил Шарль. — Это делает нашу миссию особенно достойной и интересной. Именно об этом нам говорил экселенц, объясняя сверхзадачу визита. — Он повернул вдохновенное лицо художника к роденовскому «Поцелую».

— Распустили нюни и заладили — «любовь, любовь»! Какая еще любовь?! Их поддерживают в тонусе войны, революции, лишения, — отмахнулся от Шарля Амарелло, решительно цыкнув торчащим зубом, что делал лихо и нагло. — Только беды, сражения, испытания, опасности превращают скучного, затравленного страхом собственной бренности обывателя в героя. «И вечный бой, покой им только снится!» — продекламировал клыкастый, сверкая бельмом.

Ему зааплодировали.

— В наших силах внести в столичную жизнь немного весеннего оживления, — проурчал кот, ласково поглядывая на спорящие стороны. Растянувшись на диване, он старательно обтер бархатистой лапой кальян Роланда и даже показательно лизнул мундштук. — Идеальная чистота! С уборкой, можно считать, мы справились. Айда изучать нравы!

— Экселенц категорически запретил отклоняться от предписаний и ввязываться в конфликты, — вздохнув, заскучал Шарль. — Будем работать над документами.

— Естественно, будем! Изо всех сил! С утра. А сейчас, в этот весьма подходящий для наблюдений вечер, предлагаю совершить ознакомительную экскурсию. Разумеется, только в рамках! Только в рамках предписаний! Но со скидкой на неофициальность действий. Этакий пилотажный осмотр!

Кот принял позу памятника основоположнику, указывая вдаль не кепкой, а кальяном.

— Там Арбат, пешеходная зона, тусовки и гуляющие граждане. Будут ли они когда-либо вспоминать этот вечер, если мы не сумеем организовать память о нашем визите?

— Уже организовали. Новый год забыл? — Шарль поправил пенсне.

— Я говорю о тишайшей мирной прогулке. Представьте, мы просто движемся от Смоленки к «Праге», никого не трогаем, лишь любуемся историческим ландшафтом и вызываем восторг мирного населения. В конце концов, они заслужили праздник накануне таких катаклизмов... — Кот в энтузиазме распушил усы. Но, не заметив поддержки со стороны соратников, выдвинул последний аргумент: — Да вам просто слабо!

— Поехали, — согласился Амарелло, напяливая треуголку и вскакивая на подоконник.

— А чего не через дверь? — Батон мгновенно оказался рядом.

— Да ну, еще из «Музы» заметят и с вопросами привяжутся. — Амарелло кивнул Шарлю: — Ждем-с.

Шарль, нарочито кряхтя, придвинул стул, взобрался на подоконник, отряхнул безупречные брюки цвета розового лепестка и с тоской поглядел во дворик, словно собирался сигануть с небоскреба.

— Учтите, я не был согласен с предложением Батона. Я воздержался.

— А чего тогда вырядился, как жених, если не для прогулки? Во фраер! — с восторгом оценил прикид стоящего на ветерке Шарля кот. — Я-то парень совсем простой — как дома сидел, так на люди и вышел. Все свое ношу с собой.

Он вытянул хвост по струнке, присел, как гипсовая купальщица перед стартом, отвел за спину лапы с кальяном и ласточкой соскользнул с карниза. За ним последовали остальные...

Минут этак через пять мимо театра имени Евгения Вахтангова не спеша двигалась великолепная троица. Углубленный в себя Шарль ступал торжественно, словно по версальскому паркету, Амарелло изображал Наполеона Бонапарта, заложив правую руку за борт мундира и глядя пасмурно из-под кустистых ржавых бровей. По своей хозяйственной привычке он не упустил случая прихватить по пути пяток голубей на ужин и теперь нес их пучком за скрученные шеи. Кот шел на задних лапах, вальяжно и мягко, держа под мышкой кальян.

По причине рабочего дня и не позднего еще времени особого разгульного энтузиазма на Арбате не было. Люди, в основном гости столицы, шли густо, глазея на уже зажигавшиеся витрины и прилавки торговых рядов. Троицу гуляющие огибали, скользнув равнодушным взглядом по комедийно «загримированным» лицам и карнавальным костюмам. Неожиданный интерес к мирной группе проявила компания панков, мужественно сохранивших соответствующий статусу возмутителей покоя вид — торчащие хохлы разных цветов, обшитые железками кожаные одежки.

— Гляди — Вицин, Моргунов и Никулин! — рявкнул своим дружкам бритоголовый пацан в черной коже и подскочил к Шарлю с вопросом: — Кургуду?

— Да не, эти жопы из цирка, — разочаровал его кореш с зеленочным «ирокезом» и дернул Шарля за полу длинного, облегающего узкий торс пиджака: — Тебя спросили, дед. Надо соблюдать вежливость. Отвечай как положено — «Барбамия».

Шарль медленно развернулся к любопытным ребятам и ласково вопросил:

— Вы комсомольцы, мальчики? Ах, нет еще?! Вот жалость-то. — Он сделал «козу» и притопнул ногой: — Брысь в комсомол, говнюки. Или, если угодно, и что, в сущности, одно и то же, — катитесь-ка вы, детки, к рифленой матери!

Амарелло удержал де Боннара за рукав от физических действий, проводив глазами парней, уносимых в переулок локальным ураганным порывом. Те катились, кувыркаясь через головы и путаясь в своих цепях. Группа элегантных полицейских в беретах невозмутимо посторонилась.

— Договорились ведь — гуляем мирно. И вообще, не надо коверкать русский язык. Что еще за «рифленая»? Надо говорить — рифменая, от слова «рифма». «Рифмена мать» — непереводимая игра амбивалентных понятий. Понял? Имеется в виду то, с чем слово «мать» рифмуется, — учительским тоном втолковал кот. — Обычно говорят не о собственной, а о «твоей матери».

— Моя мать? И с чем это она рифмуется? — озадачился Амарелло и начал громко перебирать варианты.

— Тихо, на нас смотрят! — оборвал его кот, краем рыжего глаза наблюдавший за реакцией встречных. Не было, честно говоря, никакой особой реакции, не считая того, что пару раз его дернули за хвост и старенький иностранец приценился к кальяну: «Сколико стоить матрошка?»

Бойкая бабулька, торговавшая кружевными салфетками, заподозрила в нарядном розовом господине знатока прекрасного и долго сопровождала его, размахивая своими скатерками, как тореадор платком у морды быка. Но результата не добилась — Шарль смотрел мимо жизни потерянным взглядом концептуального поэта.

— Я голоден, — доложил наконец он с мученическим видом. — Здесь должен быть ресторан.

— Ни в коем случае! — нахмурился Амарелло. — Знаем мы, чем эти походы в ресторацию тут кончаются. Как консультант по связям с ФСБ я категорически против. Связываться с общепитом не будем!

— Подчиняюсь, — смиренно вздохнул Шарль, на минуту куда-то исчез и появился с цветной коробкой «Стиральный порошок «Тайд» для ручной стирки с повышенным пенообразованием». Откупорил ее, запустил внутрь изящную руку и засыпал в рот горстку голубоватой крошки. Продекламировал печально, нараспев: — «Если нужно сил моральных и физических привлечь, ешьте порошок стиральный — укрепляет грудь и плеч». Классика.

Кот почесал задней лапой за ухом и отвернулся.

— Что, перекусить тоже нельзя? У меня скоро цирроз чертоплюйской железы разовьется от таких условий существования, — со слезой в голосе запричитал Шарль.

— Пусть ест. Это выводит шлаки, — сказал Амарелло, но угоститься из коробки отказался.

Дальше шли молча, не вызывая смятения в рядах местного населения даже валившими изо рта нарядного господина в пенсне мыльными пузырями.

— Зря стараетесь произвести впечатление, — хмыкнул Амарелло. — Народ знает, что теперь за все надо платить, особенно за противное. Вот глянет только гражданин на такого афериста с пузырями или малого в шерсти кота, а потом не отвяжется — гони за просмотр денежки. Или еще лучше — в лотерею заставят играть или голосовать за кого-нибудь.

— Эй, мужики! — окликнул троицу энергичный человек из-за деревянного барьерчика. На огороженной площадке в центре прогулочной зоны размещались гигантские куклы, муляжи популярных президентов, обезьянка на цепи под пальмой — все, что необходимо для памятных фотографий. У обратившегося к прохожим тщедушного хозяина сих угодий болтался на шее «Поляроид», а на лысой голове горела апельсином люминесцентная каскетка. — Слушайте, имею к вам коммерческое предложение. Как насчет подработать? Пять процентов от участия. Дела идут бойко особенно по выходным. — Он обшарил опытными глазами Батона и Амарелло. — Классный прикид. Во, котяра! — Он щелкнул пальцами перед глазами Батона. — Как живой! Недавно у японцев видел костюмчик — так тот еще лучше, ну вообще от крокодила не отличишь. А у тебя мордулет, честно говоря, не очень фотогеничный.

Шерсть у кота встала дыбом, и не известно, чем бы кончилась эта попытка общения с массами, если бы за спиной Батона не запел ласковый детский голосок:

— Киса, кисонька...

Девочка лет пяти, притянув за руку уставшую и ко всему безразличную маму, осторожно погладила бок Батона и подняла к нему бледное, испачканное мороженым личико.

— Милый, такой мягонький! Ты пойдешь с нами жить, если я тебя очень сильно попрошу? Папа куда-то делся, а нас с мамой надо защищать. Я отдам тебе свою кроватку, если, конечно, поместишься. Пойдем, ладно?

Батон сунул Шарлю кальян, протянул к ребенку лапы и поднял, прижимая к меховой груди. Усищи осторожно отвел назад и уши сложил посимпатичней.

— Ты такой красивый! Такой сильный... — лепетала девочка, запуская ладошки в мягкую шерсть. — Твои друзья тоже хорошие, но только у нас одна комната, и еще там спит бабуля.

— Вот и сфотографируйтесь все вместе на память! — не упустил момент фотограф. Он умело рассадил всю компанию под пальмой, навел «Поляроид», прицелился. Что-то затрещало в аппарате, замигали огоньки, и запахло горелым пластиком. — Ни фига себе! — Отдернув от глаза вспыхнувший аппарат, фотограф перепуганно задул на него.

Но тут раздался нормальный щелчок, и вопреки явной аварии вскоре явился влажный снимок. Девочка с мамой загляделись на всплывающее изображение, а Шарль потянул друзей в сторону.

— Бежим! Мы же не можем проявиться на пленке.

— Я проявлюсь. Уж будьте покойны, — сказал Батон. — Так поднапрягся, всю энергетику сосредоточил, чуть прямо не лопнул. Пусть девочка радуется.

Воровски улизнув в переулок, троица искала укромное место для взлета. Тут подвернулся под ноги Амарелло крупный, нарядный и грозный господин и вместо того, чтобы уступить дорогу, наступил на его гигантский лаковый ботинок.

— Шид! Куда претесь, господа? — Зло зыркнув на бродяг, мужчина поспешил к своей арке.

Но те преградили ему путь.

— А кто будет прощенье просить, товарищ? — с интонациями доброго чекиста поинтересовался коротышка в треуголке.

— Перебьешься, артист, — огрызнулся нарядный господин, некто Штамповский, проживавший в арбатском переулке в результате расселения горчаковской коммуналки. Оттолкнув наглого коротышку, он уже входил во двор, когда под его ребра шмыгнули два жестких пальца и устроили сатанинскую щекотку.

— Не надо! Я не люблю шуток! — орал Штамповский, брыкаясь и отмахиваясь во все стороны. Самым неприятным было то, что ряженых и след простыл, но по его ребрам продолжали бегать наглые пальцы.

Троица оставила в подворотне заливающегося болезненным смехом господина.

— Глядите, ресторан, — с тоской голодного нищего покосился Шарль на вход отремонтированной сияющей «Праги».

— Мы уже опаздываем домой к обеду, — оттащил его кот. — Вон Амарелло голубями запасся.

— Не хочу я отравленных голубей. У них сульманелла и СПИД, — заныл Шарль. — Ну хотя бы закусочку на лету перехватим. Или деволяйчик с картофелем-фри и каперсами.

— В ресторан не пойду, — отрубил Амарелло. — Я за жесткую дисциплину.

Но сам направился к прилавкам с ушанками и матрешками, уловив заинтересованные взгляды продавцов, сосредоточившиеся на его треуголке.

— Давай хоть заглянем. Только заглянем и уйдем. — Шарль подтолкнул Батона к зеркальным дверям, возле которых стоял весьма представительный и нарядный швейцар.

Де Боннар сделал надменное, барственное лицо. Швейцар с почтительным поклоном распахнул перед гостями сверкающую дверь.

— Я иметь при себе живой кот! — сообщил с акцентом и с вызовом Шарль, пропуская вперед шествовавшего на задних лапах Батона. Змеевик кальяна свисал из-под шерстяной лапы, плоская морда выглядела более чем нагло — совершенно неприемлемо.

— Пожалте проходить, — одобрил швейцар.

— Так с котами можно?! — вспылил де Боннар на чистом русском.

— Пожалуйте-с! — еще смиренней произнес неестественной вежливости человек в могущественной ливрее.

— А если можно, то почему нигде не написано «с котами можно»? — Иностранец придирчиво рассмотрел дверь. — Не вижу! И представьте, только тут, в этой глуши, можно встретить подобное пренебрежение к меньшинствам! Возмутительно! Форменный фашизм! — бушевал Шарль, привлекая внимание прохожих и спугнув швейцара.

Тот куда-то позвонил, и вскоре у дверей вырос элегантный породистый господин, представившийся как дежурный администратор. Он стал зазывать гостей внутрь для выяснения претензий, но вздорный иностранец кричал, что шагу не сделает в этот филиал КГБ. Конфликт разрешился тем, что на сияющей двери появилась красиво выполненная табличка «С КОТАМИ МОЖНО», по сути соответствовавшая требованию клиента. Но Шарль кушать расхотел. Все еще ворчащий, машущий руками, он был отведен Батоном в какой-то двор, где штабелями поднимались пустые коробки, бидоны и ящики.

— Ну все, кончаем базар, — сказал кот, очищая от мусора богатый хвост. — Мне лично прогулка понравилась. Мои философские тезисы получили эмпирическое подтверждение: Человек — это звучит гордо. Иногда даже в одной отдельно взятой стране и в конкретной социокультурной ситуации. Я даже склонен к абсурдной мысли, что они и в самом деле бессмертны. Но оставим смелые гипотезы. Куда подевался Амарелло?

— Давно тут жду, — вразвалку вышел из-за тары кривой. Он был без голубей, но в ушанке. — Толкнул птиц москвичам, раз вы есть отказываетесь. Отдал бесплатно. Очередь даже за голубями встала. Шляпу вот на треуголку выменял. Все там говорили, что мне идет, а у треуголки устаревший фасон. Кроме того, с ней можно сделать вот так. — Он отогнул уши и завязал тесемки под подбородком, довольно щеря клык. — Очень тепло.

— Глаз не оторвать, как хорош. Сегодня же пригласим портретиста Шилова для запечатления, так сказать, незабываемого образа, — съязвил сердитый Шарль. — И вот что, имею к вам предложение... — Он жестами сплотил друзей в тесный кружок и свистящим шепотом, от которого в окнах зазвенели стекла, предложил: — Экселенцу о прогулке ни слова.

— Ха! — схватился за бока Батон, изображая хохот. — А если спросит?

— Ну, если спросит... — проскрипел Шарль, растворяясь в вечернем воздухе.