В последний вечер уходящего года во флигельке холдинговой компании жарко топился камин. Возле него на низком диване среди атласных подушек работы Версаче полулежал Роланд, изображавший умудренного почтенным возрастом долгожителя. Его театрально-роскошный халат в стиле концертных одеяний Паваротти был распахнут, открывая край кремовой фильдеперсовой ночной сорочки и жилистые смуглые ноги, одна из которых покоилась в глубоком медном тазу с горячей пенящейся зеленью, другая лежала на полотенце. Полотенце же было наброшено на колено Амарелло, стоящего в позе оперного героя, поющего о любви. Подчерпывая корявыми пальцами из золотой баночки мазь, пахнущую болотной гнилью, он втирал ее в щиколотку больного. От усилий шишковатый лоб клыкастого вспотел, кирпичное лицо блестело.
— Полегче, полегче! Кости дробишь, мануальщик, — стонал мученик, прикрыв глаза.
— Может, все-таки Парацельса позвать? Или этого, здешнего... Чумака. А еще лучше — мягкой лапкой махнуть, — предложил кот, поправляя стоящее у стены овальное зеркало. — Чрезвычайно удобное приспособление этот домашний экран. Какое блистательное общество собралось за праздничным столом!
— А господин Пальцев мастер речи толкать! — восхитился Амарелло открывающим банкет тостом директора «Музы».
Овальное зеркало «транслировало» банкет с полным эффектом присутствия.
— С меня довольно. Благодарю за массаж. — Роланд поднялся, морщась и разминая ноги. — Помогите Зелле! — бросил он, удаляясь в спальню.
Амарелло и Батон остались у «экрана» одни и могли полностью насладиться зрелищем. Возбужденный видом праздничного ресторанного стола, Амарелло приволок из кухни кастрюлю с макаронами «по-флотски», приготовленными им по «Книге о вкусной и здоровой пище», и со словами: «Завтра все одно свежее варить» — запустил в сизую макаронную гущу золотую разливную ложку с гербом Императорского двора.
Кот удовлетворился порцией черничного йогурта и солеными огурчиками. Все шло честь честью, пока Шарлю не вздумалось использовать в своем тосте дешевую хохму с «пир духом».
— Грубо работает Шарло! А еще меня, злыдень, за телешоу критиковал! — вспылил Амарелло и метнул свободной от кастрюли рукой в небьющееся зеркало круглый турецкий пуф.
Возможно, дежурившие у зеркала предпочли бы просмотру иные занятия, но приказ помочь Зелле держал их у «экрана». Они не могли не отметить, как ловко сумел Шарль отвлечь воинственную Ангелину от Изабеллы. Шепнул даме нечто компрометирующее насчет взаимоотношений ее супруга и выступавшей певицы типа: «Как? А вы еще не в курсе?!» Но по всему чувствовалось, что дракой многоборки с актрисой криминальная сводка вечера не исчерпается.
Когда сомнительная парочка — хозяин торжества и его любовница, сопровождая якобы пьяненькую супругу Пальцева в туалет, потащила ее в подвал, Амарелло присвистнул и значительно подмигнул явившемуся в зеркале крупным планом Шарлю.
С тем, надо сказать, весь вечер творилось нечто невообразимое. И было отчего взыграть ретивому. Переодетый женщиной мужчина, спев что-то величественное, буквально прилип к нарядному иностранцу, возбужденный, очевидно, его блестящим тостом. Он игриво юлил вокруг Шарля и вскоре оказался на его коленях, разглядывая жемчужную заколку, запонки, бант. Кот отчетливо видел, как Шарль извлек из манжет запонки. Они оказались столь удобно устроенными, что тут же поместились на мочках ушей прелестного создания. Создание лихо отбросило стразовые клипсы, а жемчужины величиной с лесной орех и несомненно натуральные так и остались в мясистых, огнем пылающих ушах. После чего, касаясь алыми губами жилистой шеи Шарля, «дама» шепнула ему что-то никем из присутствовавших не услышанное, но весьма порадовавшее кота и Амарелло.
«Буду ждать, любовь моя... Освобожу от концертов первое число и не встану с кровати, сладкий мой лапушка... Приди в королевство моей груди!»
Затем события перенеслись в подвал, где влюбленные в порыве энтузиазма затолкали находившуюся подшофе госпожу Пальцеву в морозилку, словно рождественскую индейку. Здесь же жарко поцеловались, и шеф поспешил к гостям с намерением обеспечить себе алиби. Белла задержалась, переживая экстаз чертовки. Но тут появилась худосочная ее подружка со своими вопросами на засыпку — как да что. Белла вдруг стала бледнеть и зеленеть, покрываясь пятнами гнили, рвать руками ворот, под которым обнаружился неровный багровый шрам. Впрочем, все это продолжалось недолго.
— Довольно, — пророкотал за стеной Роланд. — Оставьте ее, пусть продолжает работать на них.
— А как же мы, экселенц? Я отказываюсь стоять у плиты и открывать двери всяким. Я не этот, что там в корсете пел. — Амарелло поднялся и вмиг преобразился в Зеллу. Абсолютную наготу скрывал лишь кружевной передник, белая наколка на рыжих волосах и золотые туфли. В остальном Амарелло остался собой. — Ну как? — Он изобразил кривыми волосатыми ногами книксен.
— Ой, это уже эпидемия! — Зашипев и вздыбив шерсть, кот отпрыгнул. — В такой атмосфере мне тоже придется сменить ориентацию. Нет! Пусть лучше кастрируют. Молю о кастрации! Завтра же посылаю SOS в Гринпис!
Между тем Шарль, подоспев к хозяйственному выходу ресторана, сработал чисто. Разыграл сцену совершенного непонимания случившегося, велел вызвать к замерзшей даме врачей и скрылся в ночи.
Во флигельке его встретил переодетый Зеллой клыкастый, а кот, мурлыча, стал тереться о ноги и норовил запрыгнуть на колени. Непонятый Шарль уединился в углу гостиной.
— Так что же с намеченным свиданием? — не унимался кот.
Чрезвычайно обидчивый Шарль вопрос проигнорировал, он чинил пенсне, составляя из трех разбитых моноклей.
— Они изволят сердиться, — заметил Амарелло. — Вот скука-то.
Часы на камине начали отбивать полночь.
— Новый год, господа. Вы обратили внимание? — промолвил, не оборачиваясь и не оставляя отвертку, Шарль.
— И правда! — обрадовался кот. — Я отправляюсь прогуляться по крышам. Кто со мной? Россияне жаждут чудес.
— Ничего они уже не жаждут, — бросил, унося таз с зеленой грязью, Амарелло. Он вернул прежнее облачение и озабоченность хозяйством. — А здесь не убрано.
— Тогда я один. — Небрежно насвистывая, кот двинулся по коридору в сторону роландовской спальни.
За ним молча, словно случайно, последовали остальные. Они столкнулись у неплотно прикрытой двери и воровски прильнули к щелке. Над обстановкой спальни экселенца особенно не мудрили — перенесли мебелишку из опочивальни маркизы Помпадур. Но Роланд и тут проявил придирчивость — заставил сократить количество предметов, убрать усыпанную самоцветами конструкцию с «ночной вазой» и оставить от пышного балдахина над кроватью скромный зачаток: резной позолоченный полукруг с вензелем W да немного драпировок синего бархата. К тому же он, как оказалось, пользовался электричеством!
В щель было видно, что на тумбочке у изголовья Роланда горит лампа под зеленым колпаком. В ее свете на высоко поднятой подушке вырисовывался горбоносый профиль в поблескивающих очках. Услышав шорох, Роланд отложил книгу, которую с интересом читал.
— Экселенц... — выступил вперед Батон. — Осмелюсь напомнить: Новый год!
— Разве?
— Не двухтысячный, экселенц. Мы знаем, что вы отмечаете только тысячелетия. Но специфика местной ситуации такова...
— Аборигены веселятся. Жители Москвы опасаются, что до двухтысячного дотянет только президент, — вставил осторожно Шарль. — Мы можем присоединиться к торжеству?
— Ступайте. Только уж извольте — без глупостей.
— Глупые без глупостей долго не живут, — смиренно заметил Амарелло.
— Ой, фонтан! Прямо Жванецкий. Можно, я запишу на стенке? — Кот просиял, потирая лапки. — Искрометный юмор.
— Рад, что настроение у вас боевое. Отдыхайте, но без излишеств, — предупредил Роланд и поднял руку в знак прощанья. — С Новым годом, друзья.
Подождав, когда за визитерами закроется дверь, он снял очки и принялся за книгу. Мих. Булгаков «Мастер и Маргарита». «...Впрочем, ведь все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это!..»
— Как я ловко выразился когда-то, — пробормотал он, молодея.
Только что могущественному экселенцу пришлось изображать одряхление и даже прибегнуть к маскараду с очками. Так кокетка, не желая отправляться в скучные гости, стонет: «Ах, я сегодня страшно утомлена и отвратительно выгляжу». Роланд не был расположен принимать участие в забавах учеников, но и не хотел охлаждать их пыл скепсисом всеведения: шутки весельчаков были известны ему наперед. Он отложил книгу, затем долго смотрел сквозь потолок в ночное небо, что-то обдумывая. Вздохнул, порылся в тумбочке, выронив блестящие упаковки с лекарствами, калькулятор, пару ручек с испорченными золотыми перьями — стандартный набор стареющего джентльмена, появлявшийся тут в зависимости от настроения, и, наконец, извлек зеленую обтрепанную папку, на задней крышке которой было выдавлено: «Папка канцелярская. Цена 14 коп.». Мелочи погрузил обратно в тумбочку — пузатую, на львиных лапах, с литыми бронзовыми нашлепками, а папку положил на одеяло. Развязал тесемки, быстрыми пальцами карточного шулера не глядя пролистал стопку листов и вытащил из нее нужный.
«...В канун Нового, 1932 года вдоль Кремлевской стены...»
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |