Глава 19

Поведя роскошными плечами, Белла сбросила гардеробщику в мундире с галунами нежнейшую шубу из розовой норки и показала глазами Маре на стремящегося к ним господина: «Он». Пальцев празднично сиял, распахивая руки, как для объятий.

— Рад, очень рад, — широко улыбался плотный статный шатен с несколько смешным чубчиком и в очках «сенатор». Про таких раньше говорили «сытый», «гладкий». И остерегались называть товарищем.

— Извини, опоздали. — Белла улыбнулась с полным сознанием собственной неотразимости и первостатейной ценности в нынешнем празднестве.

— А как же, а как же! Примадонне подобает явиться публике, истомленной ожиданием. Иначе какой же эффект?! «Зал уж полон, ложи блещут, партер и кресла — все шумит!» Меня с детства волновали эти строки, будто сам затаился в глубине ложи с биноклем у глаз и, обмирая, ждал появления героини. Прошу...

Двигался и декламировал Пальцев с театральной эффектностью, что соответствовало и ситуации, и декору. Глава клуба «Муза» знал, как вести себя в подобных случаях. Белла и Мара, переглянувшись, рассмеялись.

— Это от нас. — Белла протянула юбиляру изящно упакованную коробочку, в которой находились запонки от Картье, и представила: — Моя самая задушевная, самая любимая подруга. Рвалась с тобой познакомиться. — И выставила вперед Мару, скрывавшуюся за колоссальным букетом в зеркальном целлофане.

— Порадовали меня, красавицы, — объявил театрально картавя юбиляр после церемонии рукоцелования. — Извините, глазу отдохнуть не на ком. Супруга лечится, а посему и остальные предпочли явиться без дам. — Он оглянулся на группу ожидавших приглашения в зал мужчин. — Похоже на клуб геев... Но вот я сейчас вас представлю, Марочка, надежнейшему мужичку, как за себя ручаюсь.

Альберт Владленович сделал знак, и тут же возле Мары вырос брызжущий энергией брюнет с цыганскими кудрями до плеч, южным загаром, в кожаных брюках, мешковатом пиджаке и черной тенниске под ним. Энергетический потенциал фонтанировал в широкой, без комплексов плохих зубов улыбке, быстрых, пританцовывающих движениях, бодрых взмахах головы. Так выглядят люди, подключенные к плейеру, — живут отдельно в своем ритмом и грохотом заполненном мире. Брюнет припал к руке Мары, дохнув запахом спиртного, скорее всего, коньяка, чем, очевидно, и объяснялась его веселость.

— Прошу прощения прекрасных дам... Только что прилетел из Норвегии. С корабля — на бал. Небрит, голоден, вооружен и очень опасен. — Отвернув борт пиджака, он показал заткнутый за пояс пистолет. — Оружие, естественно, игрушечное. Тамошний дружок зажигалку подарил, чтобы аэропортовских фискал смущать. Пиджачок, в качестве обязательной в этом заведении формы, выдали из прокатной коллекции, а пятьдесят граммов коньяка успел перехватить в Пестром. Отчитался по всем статьям?

Мара отрицательно покачала головой. Она хотела заметить, что руку целуют лишь замужним дамам и то, если она подана соответствующим образом. Но брюнет, по всей видимости, был далек от церемоний и понял ее замешательство по-своему.

— Как? Вы не слышали о Пестром зале? О, мне дьявольски повезло! — Он подхватил даму под локоток и повел по лестнице на второй этаж.

Двойная дверь в большой, обшитый дубом зал была распахнута, представляя взору изящно и щедро накрытый банкетный стол. Официанты в черных смокингах и белых перчатках расставляли в вазы принесенные гостями цветы. Люстры, лепнина, дубовые панели выглядели солидно и празднично. Вокруг стола рассаживались приглашенные.

— Мы явились последними. — Мужчина в прокатном пиджаке предложил Маре место рядом с собой и, окинув быстрым взглядом двадцать персон, не тесно расположившихся по периметру, шепнул: — Предстоит унылая обжорка. Приглашены официальные лица, неформальное торжество планируется в загородной вилле юбиляра.

Мара не стала говорить, что в любом случае для нее этот вечер не более чем дружеское обязательство и к веселью она отнюдь не стремится. Встретившись с ней взглядом, Белла едва заметно подмигнула бровью.

Она сидела рядом с Альбертом Владленовичем, возглавляя пиршество. По другую сторону от юбиляра вертелся и что-то громко вещал забавный персонаж, привлекающий общее внимание. Прежде всего, пиджаком из какой-то театральной парчи и забавнейшей внешностью, напоминавшей то ли актера Гарина в роли короля из «Золушки», то ли «иудушку Троцкого». Явно кого-то напоминала бородка клинышком, острый хрящеватый нос, оседланный поблескивающим пенсне, мелко вьющиеся темные, похоже, крашеные волосы, стоящие над узким черепом жесткой копной. Недюжинная эксцентричность бородача заявляла о себе в размашистых жестах, норовящих совершить неловкость — задеть локтем юбиляра, смести со стола серебряный прибор, смахнуть соусник с тележки официанта, проявлялась в смехе, слишком громком и неуместном, в беспардонной яркости пышного шейного платка и ниспадающего углом из нагрудного кармана серебристого пиджака платке. Причем платок этот не являлся лишь хорошо продуманным декором. Носатый поминутно извлекал его из кармашка и сморкался, издавая пугающие трубные звуки, протирал пенсне, обмахивался, вспотев от смеха. Комедийный персонаж из оперетты или водевиля.

— Понравился? — перехватил взгляд Мары брюнет.

— Забавный. Лицо, приближенное к юбиляру?

— Ко всем нам, очаровательнейшая. Впрочем, его окучивает Альберт Владленович. А статисты должны изображать довольство. Это вовсе не трудно, девочка. Внимательно взглянем на стол.

— Красиво.

— Изысканно! Обратите внимание на это огромное блюдо. Клумба, букет, натюрморт! Потрясающая колористическая гамма. Коричнево-бежевые треугольнички изваяны из утиной печени, темные плитки — из копченой утиной грудки, звездочки желе отлиты из портвейна. А румяные бриоши среди овощной бахромы манят взор, словно белый гриб в нежной траве. — Он со знанием дела смачно цыкнул. — Здешний шеф рисует эскизы, прежде чем составлять блюда. Виртуоз композиции. Какой изыск форм!

— Чувствую себя как на экскурсии в Третьяковке. — Мара улыбнулась соседу. — Простите, я не расслышала, как вас зовут.

— Везун. Это фамилия. Откликаюсь на имя Гарик.

— Мара. Это латышский вариант.

— Звучит вполне аппетитно. С привкусом лаванды, лимонной или перечной мяты. Прохлада и горечь.

Загрузив тарелку, Гарик энергично, но неторопливо ел.

— Ничего, если я буду жевать в процессе беседы? В самолете проспал обед, полутруп от усталости, но обаятелен и весел. Что требуется для ощущения полного счастья? Красивая женщина, манящий стол, удачно завершившееся дело. У меня все есть.

— Тсс! Старикан в пенсне будет говорить речь, — остановила соседа Мара.

Взгляды застывших с набитым ртом гостей устремились в сторону поднявшегося джентльмена. Он оказался высок ростом, но как-то нервно передергивал плечами и вроде кособочился. В руке тостующий держал бокал с явным намерением использовать его как микрофон.

— Я буду краток, друзья мои. Мы присутствуем при величайшем эпохальном событии. В муках родился гений. Наполеон современности. Которого еще ждет... Которого ждет... — Он дунул в бокал, прислушался к звучанию последнего слова, чему-то очень огорчился. Лицо болезненно сморщилось, из-под пенсне явилась, блеснув хрусталем, слеза. Содрогаясь от нахлынувших чувств, гость махнул рукой и сел.

Аплодисменты завершили его впечатляющую речь.

— Цирк, — шепнула Мара. — Это родственник юбиляра?

— Окститесь, полулитовка. Шарль де Боннар — потомок русских эмигрантов-аристократов. Изъясняется он, как слышали, на чистейшем великом и могучем. Махинатор общемировой вездесущности. Где ни появишься — Европа ли, Америка или вовсе — Занзибар, — затеваются какие-то акции, фонды, возникают сказочные пожертвования, инвестиции. В деловых кругах Боннара знают все, его имя произносят с придыханием и загадочно поднимают брови, словно знают про него нечто жутко значительное, не подлежащее разглашению. То ли масон высокого ранга, то ли махровый авантюрист с фантастическими возможностями на высочайшем уровне. Новый, супердеятельный Хаммер. И, как мне кажется... — Гарик повел крупным носом, — пахнет серой!

— Понятно. Банкет, в сущности, затеян ради этого господина.

— В основном. Вообще, куда ни поверни шею — сплошные странности. Пальцев — мой шеф и, так сказать, основной спонсор. По кулинарной, естественно, части. Боннара этого я в глаза не видел. А он едва прилетел и о банкете узнал, сразу поинтересовался: «Игорь Везун будет?» Пальцев меня экстренным порядком из Норвегии вытащил, я примчался — неодет, небрит... Кинулся к интересовавшейся мною горячо персоне, а он посмотрел на меня, как сквозь стекло, промычал нечто невнятное и отвернулся! С какой стороны я ему сдался — ума не приложу. Может, как знаток сего заведения? Этот домик — мое хобби. Черт-те откуда страстишка завелась — похаживать сюда, подмечать, изучать... Может, я из роду Олсуфьевых? Именно для семейства графа был построен этот особняк сто лет назад. Впоследствии в нем произошло много интересного, и особенно с тех пор, как дом стал писательским клубом. Помните: «Порционные судачки а натюрель. Виртуозная штучка»? Грибоедов — это, милая моя, тот самый МОССОЛИТ, — со значением произнес Гарик.

— Знаю. По роману Булгакова... — Мара смутилась, что столь слабовато информирована о знаменитом доме. — Но ведь Коровьев и Бегемот на прощанье спалили его.

— Как посмотреть. Вопрос состоит в том, что мы с вами предпочитаем — вымысел или реальность. Честно говоря, я на стороне хорошего вымысла. Но то, что мы сейчас с вами сидим здесь и жуем, свидетельствует в пользу реальности. А кроме того — история не горит. Здесь в каждом зале живут тени минувшего. И шепчут, шепчут!

— А посмотреть можно?

— Перед сменой блюд, дорогая, мы совершим ознакомительную экскурсию. Обожаю роскошества!

— Вон тот господин в шлеме с фонариком — это такая шутка? — Мара показала на активно ужинавшего здоровяка. Темный костюм и веселенький галстук неожиданно дополняла апельсинового цвета блестящая каска.

— Акция протеста. Кривунов из шахтерского профсоюза на митинге бастующих горняков публично поклялся, что не снимет каски, пока государство не расплатится с рабочими.

— А спит он как?

— Не знаю, как спит, но лично видел в журнале фотографию Кривунова в ванне. Ничего, кроме каски.

— Даже не смешно, — нахмурилась Мара. — Мне всех очень жалко.

— А мне кажется наоборот: смешно, но не грустно. Закон бизнеса гласит: выпускай не то, что можешь сварганить, а то, что можешь продать. Если их уголь никому не нужен, то надо хорошенько подумать и обратить свою энергию в иное русло. Ведь чего-то в этой стране еще не хватает.

— А я про голодных училок иногда вспоминаю... Нет, конечно, жалко, что они нищие, но разве можно так учить? Ведь их даже не уважал никто! Мерзкая была школа, — неожиданно для себя рассердилась Мара.

— А теперь представьте, Мара, детдом имени Клары Цеткин и Розы Люксембург. Ах, не представляйте, не представляйте ни в коем случае — не хочу портить вполне жизнеутверждающую атмосферу вечера. Ну их к лешему, наших учителей и революционерок этих. Вообразите лучше что-нибудь нежащее — ресторан на берегу океана. Играет скрипка, и среди присутствующих нет ни одного сумасшедшего в пенсне и ни одного человека в шахтерской каске! Только вы и я! — Игорь загляну ей в глаза и смешливо подмигнул.

— Уж лучше останемся здесь, а вы мне покажите другие залы, — предложила Мара, отметив в себе расцвет не часто посещавшей ее веселости.

...Когда в банкете наступил перерыв и гости начали подниматься, гремя стульями и роняя с колен салфетки, Гарик скомандовал:

— Пошли. — Он внимательно оглядел Мару. — Не сочтите за пошлость, но меня преследует ощущение, что я вас где-то видел.

— Вполне возможно. — Выйдя из-за стола, Мара поправила узкое, плотно охватывающее тело платье. Бретельки постоянно спадали с плеч. Вероятно, модельер задумал подобный эффект, но Мару это раздражало, и все время хотелось закутаться во что-то мягкое и теплое. — Я демонстрирую и продаю шубы в салоне «Шик». И еще снялась в эпизоде хорошего фильма. Хорошего, но незаметного.

— Часто именно так и бывает, поскольку интересует людей не хорошее, а скандальное. Вот, к примеру, виртуозно исполненный бифштекс — проглотят и не заметят. А мочевой пузырь крокодила в розовых лепестках под соусом «экскримент»? — Взгляд Гарика стал стеклянным. К ним, распахнув руки и сияя белым пластроном сорочки, направлялся шустрый иностранец.

— О! О-о-о! Счастлив снова видеть вас, мой друг! Давненько не встречались, говубчик. — Он явно картавил и был при ближайшем рассмотрении скорее похож на Ульянова-Ленина в парике. Причем, вовсе не старого, а того, которого в песне зовет за собой «юный октябрь».

Возражения застыли на устах Гарри, изобразивших самую радушную улыбку. Двумя руками Боннар потряс протянутую лодочкой кисть повара, увидел Мару, склонился к ее руке, бормоча нечто восторженное. Потом поднял остробородое лицо к дубовому потолку и резко взгрустнул:

— Бывал я здесь, бывал... Интереснейшие вещи происходили в сем чертоге. Тут, именно тут собиралось Правление Союза писателей. Э-э-э, деточка, вам невдомек, сколь важна миссия литератора в обществе! Союз писателей СССР — дитя русской словесности и государственного аппарата. Капризное, уродливое, но могучее, помесь танка с патефоном. А роль Правления Союза можно сравнить лишь... — Он воздел глаза, но тут же, словно смутившись, перешел на серьезный тон: — Принимало Правление в ряды инженеров человеческих душ, исключало, давало советы, поощряло... М-да!.. И характеристики составляло, письма протеста в ЦК... Активная была деятельность! А уж насчет путевочек, дачек, зарубежных читательских конференций — сами знаете — имелся определенный фонд и требовалось выбирать достойных. Увлекательнейшая процедура!

— Редкая осведомленность для жителя других, гм... широт, — восхитился Гарик, так и не выяснивший ни гражданства, ни места проживания Шарля.

— По случаю, друзья мои, по печальному случаю. «Доктора Живаго», помнится, здесь разбирали, тысызыть, анализировали стилистические особенности, идейную направленность произведения рассматривали... Горячее было дельце. Не любили в Стране Советов Нобелевских лауреатов.

— Зато теперь чтят, — восстановил справедливость Игорь. — И все исторические ошибки критически осмысливают.

— Вот оно-то и радостно! — Иностранец просиял. — А люстра здесь знаменитая. Вам, конечно, известно, что это подарок Иосифа Виссарионовича?

Мара и Гарик, переглянувшись, пожали плечами.

— Дело, видите ли, было так. В день открытия первой станции метро к товарищу Сталину подошел сочинитель Горький, этот самый Союз писателей возглавлявший, и в который раз пожаловался, что у клуба литераторов нет своего здания. Все есть — и темы, и идейная направленность, и мощь художественного слова, и совесть партийная, а здания нет. Вождь сочувственно покачал головой, обещал дом выделить и добавил, указывая пальцем на станционный «канделябр»: «А люстру вот эту вазмы». — Шарль ловко изобразил акцент. — Невообразимый, скажу вам, был человек. Как-то на даче в Усово засиделись мы с ним до звезд. Комары, знаете ли, звенят, сирень так и светится, луна за соснами и тишина сумасшедшая. Коба пыхтел, пыхтел трубкой, а потом спрашивает: «Скажи, Шарло, а через сто лет меня помнить будут?» Ну, что я мог ответить? Вынужден был спешно уехать за границу.

Игорь и Мара переглянулись и собрались вежливо улизнуть от разъюморившегося господина.

— Я как раз собирался показать моей девушке дом. — Гарик отступил, любезно кланяясь, с явным намерением отвязаться от Шарля.

Но тот оживился:

— Охотно, охотно пройдусь с вами и поделюсь информацией. У графа Ивана Семеновича Олсуфьева, выстроившего для семейства эти хоромы, был неплохой вкус. Общество собиралось отменное, и стол, знаете ли, стол — лучший на всю Москву. Повар из Парижа, винный погреб с драгоценнейшим содержимым... Может, Грибоедов и читал здесь возлежащей на канапе даме выдержки из «Горе от ума», но мало вероятно, что она доводилась ему теткой, хотя, как известно, вопрос крови — самый загадочный.

Они спустились на первый этаж и вошли в широкую дверь. Нельзя сказать, чтобы дым в Дубовом зале стоял коромыслом. За столиками по углам мирно ужинали господа, ничем не напоминавшие о богемном разгуле. Прохлада, свойственная нежилым помещениям или комнатам, предназначенным для официальных собраний, витала над белыми скатертями.

— Дубовый зал применялся для особо торжественных случаев. Полагаю, до того как здесь расположился ресторан Дома литераторов, он многое повидал, — сказал Гарик, удрученный запустением.

— Масоны, говубчик. При графе здесь заседала масонская ложа. О сем свидетельствует четырехлистник в стрельчатых окнах. Как известно — их знак. А вот двуглавые орлы в рисунке балконной решетки — самодержавные. Так и остались, не улетели, не испугались визита генералиссимуса в скрипучих сапогах... А в соседнем, каминном зале сохранились деревянные панели — первозданные, настоящие...

Надо сказать, гуляли здесь литераторы до потери членских билетов и предметов личного пользования! — Взгляд Шарля заиграл отсветами минувших банкетов. — Помню, Константин Симонов, получив шестую Государственную премию в 1950-м...

Игорь вздохнул, демонстрируя ангельскую терпимость к болтовне навязчивого джентльмена — ведь ясно же, что ни с каким Сталиным на веранде в Усово максимум пятидесятилетний господин не сидел. И пьян он был сейчас не настолько, чтобы плести наивные байки. Имел, видимо, целью заинтриговать девушку и поставить Игоря в неловкое положение, пользуясь неравенством положений.

— Мне хочется взглянуть на пестрый зал, — робко подала голос Мара, которой забавный иностранец нравился. И она посмотрела на него с любопытством: — Вероятно, у господина де Боннара найдется немало историй...

— Пестрый считался одним из самых богемных кафе в Москве. Прямо на стенах оставляли шаржи и автографы знаменитости, — перехватил инициативу Игорь.

— «Когда будешь есть тушенку, не забудь про Евтушенку», — процитировал де Боннар и обратился к Игорю: — Ваш просветительский пыл похвален, мой юный друг. Но нет никакой возможности пропустить коронные блюда шефа, которые сейчас вон на тех тележках покатили к нашему столу. М-м... Поразительная вещь: кухня русско-французская, повар австриец, продукты из Швейцарии и Германии, а пахнет благополучием и процветанием... — Подхватив Мару под локоток, де Боннар устремился в зал.

— Эти штуки называются «фуллите из лосося тартар», мудрено, а? На самом же деле — простейшая вещь: розово-черная слоеная башенка. Можете наскоро приготовить сами: слой копченого лосося, слой черной икры, прозрачный ломтик свежемаринованного лосося и букетик сочной зелени. — Везун увлек Мару к столу. — Я лично предпочитаю «Олсуфьева». Жареное филе форели с креветками, шампиньонами, артишоками и соусом «Салтыков». Хотите, я вас научу готовить? Или лучше перепелов «Голицыне»?

Мара подозрительно взглянула на черноглазого весельчака:

— Вы настоящий джентльмен.

— Я повар, дорогая девочка. И этим все сказано.