Солнце садилось за крыши особняков, притаившихся среди густой зелени южного холма. Вода в заливе лоснилась малиновым глянцем, сквозь строй бархатно чернеющих кипарисов прорывался веер тонких лучей низкого уже солнца. На газоне, достигшем ковровой густоты, резко обозначилась островерхая тень, двигающаяся к бассейну. Женщина лениво поднялась с мягкой оранжевой лежанки, бросила на низкий столик темные очки рядом с пустым бокалом и томиком детектива Анатолия Тополя. Шагнула к мраморному бортику, потянулась, вбирая всем основательным, крепким телом положительные флюиды полноценного «релакса». В соответствии с рекомендациями личного врача, приверженца восточной медицины, следовало впитывать сейчас всеми чакрами поступающую из космоса энергию и повторять требовательную мантру: «О безбрежный океан мировой энергии, о животворящая прана, дай мне то, что принадлежит по праву детищу твоему, — силу, чтобы продолжать жизнь, радость, чтобы наслаждаться ею, мудрость, чтобы уйти из нее». Последнее лучше и не вспоминать, потому что какой уж при такой постановке вопроса релакс и какая радость!
Заколов на макушке густые, темной медью отливающие волосы, женщина скользнула со ступеньки в воду и расхохоталась. Как ни относилась бы она к наивным рекомендациям преуспевшего в искусстве массажа гуру, как ни равнодушна была к таинствам духовных учений и красотам окружающей среды, не признать было просто невозможно: декабрь на побережье Одиссея — вещь стоящая.
Дачный поселок между Террачино и Сан-Феличе Чирчео располагался в экологически чистой зоне итальянского побережья. Проживали тут люди не бедные, знающие толк в плодотворном труде и полноценном отдыхе. И всякий россиянин, пребывающий сейчас по месту жительства в состоянии зимней депрессии, согласился бы, что уик-энд с приятелем в очаровательном домике после холодной Москвы и деловой закрутки не помешает даже такой избалованной женщине, как Изабелла Левичек.
Прохладная вода в голубом бассейне ласкала кожу, тянуло медом от низеньких белых цветов, окружавших бордюром газон, зелень кустов осыпали неправдоподобно яркие соцветия розовых и алых азалий. Белла ни черта не смыслила ни в названиях растений, ни в тонкости акварельной росписи вечернего небосвода. Она умела оценивать достоинства обстановки лишь в переводе на денежные знаки — в любой валюте. Декорации ее нынешнего отдыха обошлись дорого, причем не ей, что заслуживало внимания. Плавающая среди бурного цветения природы женщина усилием воли старалась прочувствовать очарование момента и приятное построение ближайшей перспективы. Через пару часов вернется Серджио, последует любовь и ужин в ближайшем ресторанчике над синим заливом. Свечи, вино, омар. Потом опять любовь — чрезвычайно волнующая, особенно сегодня. Мало кто может позволить себе удовольствие, самое изысканное и пьянящее, — нанести удар противнику в самый неожиданный момент и в самое больное место.
Тот, кто не подчинялся Белле сразу и безоговорочно, становился ее врагом. А замысливший измену превращался в мишень, обреченную на поражение, — удары мадам Левичек отличались снайперской точностью.
Серджио Мирелли — тридцатишестилетний сочный римлянин, умеющий жить красиво, ловко вести дела, изящно обходить конкурентов и обвораживать женщин, нравился Изабелле. Два года назад он стал партнером ее московской фирмы, использовав самый банальный ход — сделал шефиню своей любовницей, причем сразу раскусил, что в этом случае надо играть по-крупному. Окрасил роман тонами глубокого, искреннего чувства, получил полномочия друга, доверенного лица. Естественно, клялся, что супруга, проживающая в одном из итальянских домов, — обременительная условность, от которой он избавится при первом же удобном случае.
«Сначала разведешься ты, потом я», — пылко уверяла Белла и потихоньку разведывала ситуацию. Лишь через два года взаимовыгодного сотрудничества ей удалось убедиться, что Серджио аккуратно, но упорно вел политику вытеснения партнерши, стремясь завладеть фирмой целиком, а его законная супруга удачно забеременела, вынашивая второго сына.
Проведя три дня на вилле Серджио в Сан-Феличе, Белла полностью расслабилась, оставив за бортом любовной идиллии все побочные соображения. Неминуемая развязка лишь придавала остроту ее ощущениям. В последний вечер, как и предполагалось, они славно посидели в ресторанчике над морем, чокались тонкими бокалами, глядя друг другу в глаза, танцевали вдвоем на пустой веранде под аккомпанемент двух скрипачей нечто томное и страстное, глядели в морской простор, где на черном бархате плыли алмазные броши суденышек, мало говорили, часто и нежно целовались.
Вернувшись домой, распаленные вином и лунным светом, любовники предались плотскому наслаждению прямо на мраморной балюстраде ведущей в дом лестницы. Потом поднялись в спальню, прихватив фрукты и бутылку «Амаретто». Серджио, насвистывая мелодию ресторанного шлягера про знойную мексиканскую страсть, скрылся в ванной. Сбросив вечернее платье, Белла переоделась в легкое дорожное, достала заранее собранный чемодан и присела на край пышно оформленной белым атласом кровати. Слушая, как беззаботно плещется под душем наивный итальянец, положила на столик записку и кожаную папку с бумагами. Затем, пропев одними губами: «Чао, бамбино, сори...», покинула спальню и спустилась в гараж.
Она уже ехала вдоль побережья на «ланчии» Серджио, успевая в аэропорт к последнему рейсу в Милан, когда тот, в приятнейшем настроении со всех сторон удачливого любовника и ловкого дельца, вышел из ванной и вместо ожидавшей в постели женщины нашел оставленное ею послание: «Прими совет, мио каро: бизнес и аферы тебе не по плечу. Как и любовь настоящей дамы. Девочки из борделя и прочное место клерка при умном шефе — твой потолок». К письму прилагалась папка с набором документов, свидетельствующих о том, что Серджио Мирелли больше не имеет никакого отношения к российскому филиалу. Более того, его итальянские дела настолько плохи, что грозят судебным разбирательством. Страстная москвичка не постеснялась пустить в ход факты, добытые у любовника в минуты интимных откровений.
«Сучка!» — ударом кулака Серджио отшвырнул прочь массивную фаянсовую вазу с темно-вишневыми бархатными розами. Удар оказался неудачным — ваза разбила стекло балконной двери, усыпавшее осколками ковер, костяшки пальцев тяжело заныли. Сунув их в рот, интриган почувствовал вкус крови и, заскулив, рухнул на опустевшую кровать. Он понял, почему сегодня на террасе ресторана, прижимаясь к нему сильным горячим телом, Изабелла пыталась втолковать смысл русской пословицы «будешь локти кусать, да поздно». Поздно. Поздно...
В это время в интимно освещенной кабинке аэропортовского телефона яркая не макияжем, а телесной основательностью дама набрала московский номер и назвала свой рейс. Говорила томно и в заключение почти простонала:
— Я так устала, любимый, от этих бесконечных дел. Хочу тебя до потери сознания.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |