«Я ее ненавижу»

«Я взял безжизненную руку, привычным уже жестом наложил пальцы и вздрогнул. Под пальцами задрожало мелко, часто, потом стало срываться, тянуться в нитку. У меня похолодело привычно под ложечкой, как всегда, когда я в упор видел смерть. Я ее ненавижу.»

Эти строки — из рассказа «Вьюга» (1926). Рассказ о том, как не удалось отстоять жизнь, только что расцветшую. И не потому, что врачи у постели больной были совсем юными. Тут не помог бы и консилиум многоопытных врачей. Конторщик, пламенно влюбленный в красавицу — дочку лесника, после долгожданной помолвки повез невесту кататься на санках, а рысак «с места как взял, невесту-то мотнуло — да лбом об косяк».

Рассказ — из цикла «Записки юного врача». Это был, насколько известно, одни из самых ранних замыслов Булгакова, возникший в 1916—1917 годах, когда он работал сначала в Никольской сельской больнице Смоленской губернии, потом — в больнице города Вязьма той же губернии. В письмах Булгакова есть упоминали о работе над циклом. Но рассказы впервые появились в печати только в 1925—1926 годах. Они были напечатаны (шесть из семи) в профессиональном журнале «Медицинский работник», поэтому широкой известности не имели. И только в 1963 году была выпущена книжка (в серии библиотеки «Огонек»), которую сразу полюбили читатели всех возрастов, начиная с отроческого.

В этих рассказах художественная манера Булгакова вполне сложилась. Они автобиографичны, как многие из произведений писателя — «Белая гвардия», «Необыкновенные приключения доктора», «Записки на манжетах», «Дни Турбиных», «Записки покойника», «Мастер и Маргарита». Но этот автобиографизм художественный, а не документальный. Отличий героя «Записок» от реального автора множество. В частности, до приезда в Никольское Булгаков лето 1916 года проработал в прифронтовых госпиталях Юго-Западного фронта, приобрел немалый хирургический опыт. В Никольском и Вязьме он был не одинок, как его юный герой: его женою была Т.Н. Лаппа, оставившая достоверные воспоминания об этом периоде жизни писателя. Но сходство душевных состояний, настроений, деятельности автора и героя несомненно.

И первое, что их роднит, — защита жизни как таковой в любых обстоятельствах, пока есть хоть тень надежды и даже когда надежды нет, но есть веление совести и долга: воевать до конца. Отсюда — ненависть к смерти.

С первых своих шагов Булгаков, чем бы ни занимался как врач и о чем бы ни говорил как писатель, все меряет мерой человеческой жизни.

Его проза в «Записках юного врача», как и в одновременно написанной «Белой гвардии», сразу обрела первостепенное свойство, без которого не бывает словесного художества — емкость, насыщенность мыслью и чувством каждой детали, начиная с заглавия всей книги и каждого рассказа.

Это записки именно юного врача — не молодого, не начинающего или какого-нибудь еще. Само сочетание слов «юный врач» неожиданно и ранее не встречалось, хотя похожее было широко известно: с увлечением читались «Записки врача» В.В. Вересаева. В этом сочетании — юный врач — чудесно соединились чуть заметная улыбка удивления и сочувствия, представление о наивности и риске.

А в названии рассказа «Вьюга» (вернемся к нему) сразу «закручена» основная линия сюжета. Вьюга-то оказалась коварной, обманчивой. С утра это была благодетельная вьюга: она подарила рассказчику — юному врачу — первый за всю зиму почти свободный день. В его больницу приехали на прием всего двое больных. И это дало ему счастливую возможность вымыться горячей водой в огромном корыте. А то он уже просто погибал под бременем свой ранней и нечаянной славы. После невероятно удачной, первой в его карьере операции, к нему стали ездить по сто больных в день. Кроме того, у него было стационарное отделение на тридцать человек. И операции он же делал, роды принимать он же ездил, поскольку был единственным врачом в сельской больнице.

Вот и теперь, невзирая на вьюгу, не успев домыться, кое-как высушив голову перед пастью печки, он поехал в другое село по отчаянной записке своего коллеги, тоже, как выяснилось, юного врача. И приехал к агонии. В тупом отчаянии после встречи со смертью он тут же, отмахиваясь от уговоров остаться, переждать вьюгу, отправляется обратно: «У меня трое тифозных таких, что бросить нельзя. Я их ночью должен видеть».

А вьюга только того и ждала: возница потерял дорогу, за путниками гнались и уже настигли их волки. Случай спас или выстрелы из браунинга, который на счастье был у врача с собою... Бог весть! Только старая, облупленная, затерянная в снегах больница показалась юному врачу куда красивее дворца.

В этом рассказе проявилась и характерная для всего творчества Булгакова привязанность к Пушкину. Перед рассказом поставлен эпиграф из хрестоматийного стихотворения «Зимний вечер» (1825):

То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя.

Вряд ли эпиграф понадобился лишь для того, чтобы напомнить всем знакомые строки. Нет, нужно было воспоминание о Пушкине, о всей атмосфере его поэзии. Может быть, еще и о том, что пушкинская печаль всегда таит в себе свет:

Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила,
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.

Весь рассказ оказывается созвучным стихотворению.

Да и в других рассказах цикла внимательные и любящие глаза отыщут переклички с пушкинской лирикой, особенно ранней — лирикой кипящей, отважной юности.