26 октября 1917 года Ленин от имени Совета народных комиссаров (Совнаркома), нового революционного правительства, издал декрет о мире и разослал всем воюющим державам ноту с предложением начать мирные переговоры. В декабре 1917-го в Брест-Литовске, где размещалась тогда штаб-квартира германского Восточного фронта, начались переговоры о сепаратном мире. Город был разрушен, но уцелела Брестская крепость. В ее цитадели, в здании офицерского собрания и в «маленьких офицерских домиках из красного кирпича»1, и решались судьбы войны и мира, судьбы Украины и России.
Переговоры были странные, необычные. С одной стороны — Германия и ее союзники: Австро-Венгрия, Османская империя и Болгария. С другой — обновленная большевистская Россия и... Украина, которая еще не была независимой. Формально Украинская Народная Республика оставалась частью России. Значит, ее делегация в Бресте была не нужна. В крайнем случае представители Украины вошли бы в состав общероссийской делегации. Но украинцы добились и участия в переговорах, и особого статуса для своей делегации. «Как четыре державы с вашей стороны, так две — с нашей», — предложили украинцы германскому статс-секретарю барону Кюльману. Глава немецкой делегации, прикинув возможные выгоды, согласился. Согласились и большевики. Так еще до IV универсала Украина стала самостоятельным участником переговоров.
Очень скоро выяснилось, что украинцы выступают не вместе с большевиками, а против большевиков. И чем хуже было положение УНР на фронте Гражданской войны, тем жестче вели себя молодые украинские дипломаты. Возглавлял делегацию Всеволод Голубович, инженер тридцати двух лет от роду. Но он вел переговоры только с 3 по 20 января 1918 года. До приезда и после отъезда Голубовича в Киев переговорами руководил Александр Севрюк, недоучившийся студент юридического факультета. Ему было двадцать четыре года. Другому делегату, студенту-филологу Любинскому, было двадцать шесть лет. Немцы свысока смотрели и на «молокососов»-украинцев, и на большевиков2. В делегации Совнаркома наряду с интеллигентными Адольфом Иоффе, Львом Каменевым, Григорием Сокольниковым, Михаилом Покровским были солдат и комиссар-железнодорожник Николай Беляков, московский рабочий Павел Обухов, матрос Федор Олич, калужский крестьянин Роман Сташков. Они представляли победивший народ, угнетенные прежде классы. И понятно, что не все делегаты умели вести себя за столом переговоров и даже за столом обеденным. Немцы пересказывали друг другу анекдоты о русских: русский рабочий ковыряет вилкой в зубах, крестьянин на вопрос, какое вино ему налить, белое или красное, отвечает: «Которое покрепче»3. Граф Чернин явно побаивался террористки Анастасии Биценко, что представляла в Бресте женщин, «освобожденных» социальной революцией4. Ее роль на переговорах и в самом деле была загадочна. Биценко не понимала по-немецки, но гордо отказалась от услуг переводчика5. Весьма своеобразно для дипломата действовал и секретарь советской делегации Лев Карахан. Он обнаружил, что курс рубля к марке был в Брест-Литовске намного выше, чем в Петрограде. Польские крестьяне охотно давали 350 марок за 100 царских рублей, в то же время за одну марку в Петрограде уже давали восемь рублей. Карахан срочно заказал в Петрограде партию сторублевок на несколько десятков тысяч рублей и получил возможность удачно спекулировать валютой6.
Переговоры в Бресте — внешнеполитический дебют советской власти. Как известно, дебютанты провалились совершенно. Дело было не только в их неопытности (в советской делегации не было ни одного профессионального дипломата) и слабости (военной и политической) советской России. Хуже было другое: впервые в русской истории правительственная делегация защищала не интересы страны, государства, правителя наконец, а интересы всемирного пролетариата. Иоффе, Каменев, Сокольников даже не скрывали перед немцами, что «русская революция есть лишь первый шаг к счастью народов».
Большевики стремились превратить переговоры о мире в общеевропейскую трибуну, где они могли бы агитировать за «мир без аннексий и контрибуций» при соблюдении «права наций на самоопределение». «Затягивание переговоров было в наших интересах. Для этой цели я, собственно, и поехал в Брест»7, — откровенно писал Троцкий позднее. Они надеялись затянуть переговоры до того, как в Германии и Австро-Венгрии начнется пролетарская революция. Европейская революция — единственная надежда большевиков на переговорах. Если революции не случится, большевики окажутся перед необходимостью или принять все требования немцев, или начать революционную войну. Но война не сулила ничего хорошего. Солдаты воевать не хотели: «Окопы были почти пусты»8, — отметил Лев Давыдович Троцкий — по пути в Брест-Литовск он как раз проезжал линию фронта: «Никто не отваживался <...> говорить даже условно о продолжении войны. Мир, мир во что бы то ни стало!..»9
А вот надежда на революцию — вовсе не утопия. В разгар переговоров началась всеобщая политическая стачка в Дунайской монархии, на австрийской военно-морской базе случился бунт, в германских городах уже строили баррикады. Советская печать приветствовала эти беспорядки: «Всей силой своих могучих классовых выступлений рабочие Австрии и Германии поддерживают программу мира, интернационального социализма, написанную на своем знамени российской делегацией. Международная солидарность трудящихся из области отвлеченных принципов переходит в конкретную действительность. <...> Германские и австро-венгерские пролетарии составили один фронт вместе с русской советской властью против германских юнкеров и капиталистов»10.
Однако большевики слишком торопили события и явно принимали желаемое за действительное. Надежды на революцию в Германии сбудутся, но только спустя десять месяцев. А тогда, в январе 1918-го, немцы выдвинули такие требования, что совершили нечто удивительное — пробудили если не русский, то российский патриотизм у Покровского и Каменева: «Со слезами ярости Покровский объявил, что нельзя же говорить о мире без аннексий, когда у России отнимают чуть ли не восемнадцать губерний»11. Советская делегация намеревалась покинуть Брест в знак протеста против унизительных, небывалых в истории России условий мира. И покинула — но лишь для консультаций в Петрограде. Вскоре переговоры возобновились. На этот раз делегацию вместо Адольфа Иоффе возглавил Троцкий, в то время нарком иностранных дел. Он был в высшей степени уверен в своих силах и даже отказался от помощи барона Александра Нольде, специалиста по международному праву, который предложил большевикам свои услуги. Троцкий считал, что и сам справится.
В самом деле, Лев Давидович произвел на немцев сильное впечатление: «...умный, разносторонне образованный, очень энергичный, работоспособный и красноречивый». Знает, чего он хочет и не остановится «ни перед какими средствами, чтобы добиться желанной цели»12. Вот только в числе разнообразных талантов этого яркого и блистательного политика не было, пожалуй, именно таланта дипломата. А в Бресте ему пришлось столкнуться не только с искусными и опытными немецкими (барон Кюльман), австрийскими (граф Чернин), турецкими (Хаккы-паша) дипломатами. Молодые украинцы тоже оказались сильными противниками.
Троцкий, Иоффе, Покровский, Каменев защищали интересы мировой революции, лишь изредка вспоминая об огромной стране, которая оказалась в их власти. Голубович, Севрюк, Любинский, Левицкий защищали украинские национальные интересы. Не две «державы» противостояли в Бресте Германии и ее союзникам — украинцы вели свою игру, используя противоречия между немцами, австрийцами и большевиками. Эти молодые люди проявили такие дипломатические способности, что вызвали уважение у спесивых тевтонцев.
Статс-секретарь Кюльман, один из лучших германских дипломатов, вынужден был признать: «...украинцы хитры, скрытны и абсолютно не знают меры в своих требованиях... когда они видят, что могут... позволить себе это...»13
«Я удивлялся молодым украинцам — вспоминал Макс Гофман. — Они, конечно, знали, что кроме возможной помощи со стороны немцев у них ничего нет, что правительство их — одна фикция. Тем не менее в переговорах с графом Черниным они твердо стояли на своем и в своих требованиях ни на йоту не уступали»14.
Украинцы сначала требовали у Австро-Венгрии Галицию, Буковину и Карпатскую Русь, чтобы соединить все украинские земли под одной властью — властью Украинской Народной Республики. Все равно как если бы младенец попытался освободиться от пеленок и отнять у бодрого еще старика часть его имущества. Разумеется, такая задача украинцам была не по силам, но они сумели добиться у немцев и австрийцев уступки им Холмщины. Австрийцы даже подписали с УНР тайное соглашение, по которому обязывались (!) соединить Галицию и Буковину в один коронный край и таким образом осуществить давнюю мечту австрийских украинцев. Свое обязательство они, конечно, не исполнят.
Въедливые, настойчивые переговорщики, неутомимые крючкотворы, украинцы начали переигрывать блистательного горлопана Троцкого. Но их беда была в слабости украинского государства, которое, казалось, доживает последние дни. Троцкий говорил, будто «единственной территорией, на которую могла еще опираться Рада, являлась Брест-Литовская цитадель»15.
В ночь с 21 на 22 января Ленин велел передать радиограмму «Всем. Мирной делегации в Брест-Литовске особенно»: «...Киевская Рада пала. Вся власть на Украине в руках Совета. Бесспорна власть Харьковского ЦИК на Украине; назначен большевик Коцюбинский главнокомандующим войсками Украинской республики»16.
Телеграмма перепугала украинцев, тем более что немцы и их союзники в достоверность сведений Ленина поверили сразу. Болгарский представитель обещал плюнуть в лицо Троцкому, коли радиограмма Ленина не подтвердится.
Ленин не лукавил. Он в самом деле не знал реального положения дел в Киеве и явно торопил события. Но точно так же не имели достоверной информации и в Брест-Литовске.
Большевики привезли с собой двух представителей харьковского правительства и пытались доказать, что именно они представляют Украину, а Центральная рада, мол, потеряла уже и Киев. Телеграмма Ленина была весомым аргументом, но известий собственно из Киева еще не было. Их ждали несколько часов. Наконец пришла радиограмма, но не от большевистского ревкома и не от Муравьева или Антонова-Овсеенко. На связь вышли украинский министр иностранных дел Александр Шульгин17 и Всеволод Голубович, который к этому времени вернулся в Киев и возглавил новое украинское правительство. Сообщение получил Николай (Микола) Любинский, который первым делом вспомнил о болгарском дипломате, что обещал плюнуть в Троцкого: «Ему, очевидно, придется сегодня вечером сделать это»18, — с веселым злорадством заметил Любинский.
Примечания
1. Иоффе А.А. Брест-Литовск: Воспоминания // Новый мир. 1927. № 6. С. 137.
2. Здесь необходимо уточнение. В советской делегации было трое левых эсеров (А.А. Биценко, В.А. Карелин, С.Д. Мстиславский) и один беспартийный (Р.И. Сташков), однако большевики численно преобладали и руководили делегацией (сначала — А.А. Иоффе, затем — Л.Д. Троцкий).
3. Гофман М. Война упущенных возможностей. С. 185.
Этот исторический анекдот повторяет и Д.Г. Фокке, который был прикомандирован к советской делегации в качестве военного консультанта. См.: Фокке Д.Г. На сцене и за кулисами Брестской трагикомедии (мемуары участника Брест-Литовских мирных переговоров) // Архив русской революции. Берлин, 1930. Т. 20. С. 37—38.
4. См.: Уткин А.И. Забытая трагедия: Россия в первой мировой войне. Смоленск: Русич, 2000.
5. Фокке Д.Г. На сцене и за кулисами Брестской трагикомедии... С. 35.
6. Там же. С. 79.
7. Троцкий Л.Д. Моя жизнь: опыт автобиографии. М.: ПРОЗАиК, 2014. С. 303.
8. Там же. С. 312.
9. Там же. С. 312.
10. Известия. 1918. 26 января.
11. Гофман М. Война упущенных возможностей. С. 193.
12. Там же. С. 198.
13. Михутина И. Украинский Брестский мир. С. 83.
14. Гофман М. Война упущенных возможностей. С. 206.
15. Иоффе А.А. Брест-Литовск: Воспоминания. С. 143.
16. Ленин В.И. ПСС. Т. 35. С. 314.
17. Украинский общественный и политический деятель. Интересно, что он был племянником Василия Витальевича Шульгина.
18. Михутина И. Украинский Брестский мир. С. 108.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |